— Я в порядке. Бронвин подходит с другой стороны и берет Эмму за руку, пока та спрыгивает с кровати. — Головокружение, головные боли, тошнота? Врач скоро подойдет, чтобы осмотреть вас. — Просто головная боль и лоб болит. — У вас была глубокая рана на лбу, но швы не потребовались. Я киваю, а она приветливо улыбается мне. Ребекка — молодая и красивая, но еще — спокойная и заботливая. — Вам что-нибудь нужно, пока я здесь? Может быть, помочь вам сходить в туалет? — Нет, все в порядке. Но я бы не отказалась от воды. — Как только врач осмотрит вас, я принесу воду и еду. — Спасибо, — говорю я и смотрю на нее, а затем на Бронвин. — Привет, Эмма. Как дела? — спрашивает Ребекка мою дочь. Глаза Эммы загораются, а широкая улыбка сияет из-за вопроса медсестры. Очевидно, Эмма и с ней разговаривала. — Хорошо, но мне скучно. — Возможно, я могу взять тебя с собой и посмотреть, смогу ли найти тебе несколько карандашей и бумагу, — Ребекка смотрит на меня и ждет, дам ли я ей свое разрешение. Я слегка киваю и улыбаюсь, и Эмма взволнованно что-то быстро говорит, пока Ребекка уводит ее из палаты. Когда дверь за ними закрывается, я поворачиваюсь к Бронвин. — Зачем Пьер был здесь? — Как ты узнала это? — Он заходил в палату, разговаривал со мной. — Что он сделал? — спрашивает она, нахмурив брови и сжав губы в тонкую линию. — Что случилось? Бронвин подходит и садится на стул справа от меня. — Когда Ангус позвонил домой, он сказал, что наш номер указан как экстренный контакт. Как бы то ни было, когда мы приехали сюда, Эмма увидела мужчину, сидящего в зале ожидания, всего в крови, и спросила его, пришел ли он увидеть тебя. — Она это сделала? — улыбаюсь я, зная, насколько смелой она может быть, прямо как и я. — О да. Она сказала ему, что он не такой, как ты говорила. — Боже мой. Пожалуйста, скажи мне, что она не сделала этого, — я чувствую, что мои щеки розовеют, и опускаю глаза. — Сделала. Когда я подошла поговорить с ним, он едва ли минуту простоял, прежде чем сбежал. Я никогда не видела, чтобы мужчина двигался так быстро, — смеется Бронвин. — Он приходил сюда и разговаривал со мной. Я не помню всего, но он сказал, что ему жаль, что он поцеловал меня. — Он поцеловал тебя? — присвистывает Бронвин и приподнимает от удивления брови. — Да, сегодня... или, полагаю, прошлым вечером… или неважно, — я пытаюсь подсчитать время, которое провела в отключке. Наступает долгая минута тишины. Пытаюсь вспомнить, что говорил Пьер. Я не знаю, что Бронвин думает по этому поводу, хотя на ее губах красуется хитрая улыбка. — Что? — спрашиваю я, пытаясь прочесть выражение ее лица. — Ты не находишь это немного интересным, что такой мужчина, как Пьер, поцеловал тебя, затем избил мужчину, который пытался напасть на тебя, сбежал, когда я пыталась поговорить с ним, а потом прокрался сюда, чтобы побыть с тобой? — Я не знаю, что и думать. Он был здесь, чтобы помочь мне, — я умолкаю, не желая говорить с ней о поцелуе или о том, как он назвал меня Евой и сказал, что любит меня… э-м-м… любит ее. — Почему он поцеловал тебя? — она бросает вызов. — Я не знаю. — Что он сказал? — Он назвал меня Евой. Думаю, это его жена, которая умерла. Но что-то произошло, когда он поцеловал меня… Я прекращаю говорить и сосредоточиваюсь на наполовину разорванном плакате в дальней части палаты. Насколько странно то, что этот разговор происходит у меня с Бронвин? Она моя свекровь. Она не хочет слышать этого, и не думаю, что мне удобно разговаривать с ней об этом. Но на самом деле у меня нет подруг, с которыми можно об этом поговорить. Мне тридцать пять, и я была со Стефаном с тех пор, как мне исполнилось двадцать. Хоть я и заставила его завоевывать себя, мы общались друг с другом при любой возможности. Стефан поступил в медицинский университет. Я работала официанткой в нескольких местах, а затем продвинулась до должности метрдотеля в крутом ресторане в центре города, хоть у него и не было звезды Мишлен. Я была занята, и мы со старыми друзьями отдалились друг от друга. Когда я обнаружила, что беременна Эммой, мы со Стефаном уже были женаты. Когда родилась Эмма, все наше свободное время было посвящено друг другу и Эмме. В этом не было ничьей вины. Просто у каждого сложилась своя жизнь. — Думаю, что у этого молодого мужчины могут быть чувства к тебе. И, подозреваю, он не знает, что с ними делать, или даже еще не знает, что сам чувствует. — Бронвин, — начинаю говорить я, качая головой при нелепой мысли о неравнодушии Пьера ко мне. — У него нет чувств. — Что произошло, когда он поцеловал тебя? — Это было... — не знаю, что сказать. Я едва могу перевести дыхание. Кажется, будто это произошло несколько дней назад, но на самом деле это случилось вчера вечером. — Он поцеловал меня. Затащил меня в кабинет Ангуса и поцеловал. — Что ты почувствовала? — спрашивает Бронвин, оставаясь совершенно спокойной. — Я не знаю, — честно отвечаю я. — Как я уже сказала, у этого молодого мужчины есть к тебе чувства. — Это невозможно. Он притянул меня к себе, поцеловал, а потом от него исходил только гнев, — я делаю паузу и снова качаю головой при воспоминании о том, в какой ярости он был. — Он француз. — И что? — Они очень страстные люди. — И что? — снова спрашиваю я. — Не ошиблась ли ты, приняв гнев за то, что это было на самом деле? Безрассудная страсть? Я смотрю на Бронвин и продолжаю качать головой. — Чт... что? Страсть? — Пришло время двигаться дальше, Холли. Стефан хотел бы, чтобы ты была счастлива, и он хотел бы, чтобы в жизни его маленькой девочки был сильный мужчина. Стефан бы не возражал. Я пристально смотрю на нее. Понимаю, о чем она говорит, но это слишком. Чувствую, как начинают появляться слезы, а в животе образуется тугой узел. Мой пульс учащается. Не из-за Пьера, а из-за гнетущих мыслей и неуверенности, которые появляются каждый день с тех пор, как умер Стефан. — Думаю, настало твое время двигаться дальше. Ты тоже должна быть счастливой. — Я не могу, — шепчу я и закрываю лицо руками, чтобы скрыть слезы. — Конечно, можешь, Холли. У нас есть только один миг на этой земле. Не трать свое время, оглядываясь на прошлое. Снова любить — это нормально. Нужно двигаться вперед. — Я не готова к этому. — Я думаю, что готова. Может быть, не с этим мужчиной, Пьером, но это не значит, что ты должна стать тридцатипятилетней старой девой, — Бронвин придвигается, садится на край узкой больничной койки и притягивает меня в крепкие объятия. — Сейчас неподходящее время. — У нас у всех есть выбор. И каждый ждет своего часа. Сделай правильный выбор, Холли, и сломай свою стену. Поговори с Пьером. Может быть, что-то есть между вами, а может быть, и нет. Но не прячься от него или от себя. — Я должна думать об Эмме. Во всем, что я делаю, она мой главный приоритет. Бронвин улыбается, и какой-то озорной блеск загорается в ее глазах. Ее плечи расслабляются, она откидывается назад и потирает руками вверх и вниз по моей спине. Это нежное материнское прикосновение, которое я очень хотела бы получить от своих родителей, хотя мой отец исчез, когда я родилась, а мать не смогла справиться с этим и передала опеку надо мной моей тете.