— Oui, мадам. Она смотрит на мою протянутую руку и еще крепче сжимает руку Эммы. — Вы тот мужчина, который устраивает моей невестке проблемы на работе? Невестке? Она замужем. Я поцеловал замужнюю женщину? Твою мать! Этот поцелуй, невероятный поцелуй, в котором я потерялся. Нежный поцелуй, который мне хотелось продлить навечно. Всепоглощающий поцелуй, который я обычно дарил Еве. — Я... — «извините» кажется не достаточным. — Я... — дрожь пробегает вниз по телу, тьма окутывает меня, и мое горло начинает сжиматься. — Мои искренние извинения, — говорю я и делаю шаг от нее. — Пьер, — говорит она и кладет руку на мое плечо. — Non, non, non. Я ухожу, раз уж вы здесь. Делаю еще один шаг назад, поворачиваюсь и бегу. Сбегаю от ситуации, от красивых карих глаз дочери Холли и от осуждения женщины, чью невестку я поцеловал. — Пьер... — я слышу, как она кричит мне вслед. Но больше всего я боюсь осуждения не невинных глаз окружающих меня людей, а того, что внутри меня. Я разочаровал всех. Но больше всего мне ненавистно думать, что Ева думает обо мне и о подлом поступке, который я совершил. Забравшись в машину, я понимаю: единственное, что смоет все эти чувства, — это алкоголь. Глава 11 Холли — Мамочка, можешь проснуться? Моя голова кружится, окутанная тяжестью, и я пытаюсь сосредоточиться на самом сладком голосе, который когда-либо слышала. Пытаюсь бороться с пеленой, затуманивающей мой разум. Мне кажется, что я кричу так громко, как только могу, пытаюсь скинуть одеяло и дать знать моей маленькой девочке, что я в порядке. Но остаюсь лежать молча и неподвижно. — Мамочка, ты в порядке? — спрашивает Эмма, и я чувствую, как нежными, теплыми ручками она дотрагиваются до моих. — Эмма, думаю, надо дать мамочке отдохнуть. Мы останемся с ней, но ты должна вести себя тихо, чтобы она поправилась, — нежно шепчет Бронвин. Нет! Я пытаюсь закричать, заорать, издать хоть какой-нибудь звук. Я хочу, чтобы Эмма продолжала говорить со мной, возвращать мой разум к реальности, помогла развеять туман, который окутал меня. — Мамочка, мне очень понравился наш пикник. Когда ты проснешься, мы можем сходить на еще один? — Ш-ш-ш, Эмма. Твоей мамочке нужно поспать. — Я разговаривала с тем дядей с твоей работы. Он смешной. Мне он понравился. Мне нравится, как он говорит. Так разговаривают там, откуда он. — Эмма, — тон Бронвин становится предупреждающим. — Но я думаю, что он хороший. Он может пойти с нами на наш следующий пикник? Думаю, что ему понравится батут. — Эмма, — Бронвин обращается к ней все строже. — Все хорошо, бабушка. Мама любит, когда я разговариваю. — Ей нужен отдых. — Не нужен. Ей нужны мы, чтобы она смогла проснуться. Думаю, она ждала нашего прихода. Тебе тоже стоит с ней поговорить, бабушка, — невинно говорит Эмма. Она не специально не слушается Бронвин. Просто у Эммы такой характер. — Давай ты поговоришь с ней несколько минут, а потом мы сходим за горячим шоколадом? — Хорошо. Мамочка, думаю, ты должна сейчас проснуться, потому что я хочу, чтобы ты поехала с нами домой, — она сжимает мою руку чуть сильнее, но ее голос по-прежнему остается веселым и сладким. Свет начинает исчезать, а голос Эммы становится приглушенным. Темнота плотно окутывает мое сознание и силой утягивает туда, куда я не хочу идти. — Холли, — нежно шепчет он с сильным французским акцентом. Теплыми пальцами он сжимает мои, и я чувствую жар от этого нежного прикосновения. — Merde! Я не хочу вот так с тобой разговаривать. Я ждал возле больницы в машине, пока твоя маленькая девочка и свекровь не ушли, — его французский акцент усиливается. — Пьер, — я пытаюсь сказать, но звук не выходит достаточно громким. — Mon cheri (фр. дорогая), прости меня. Я не должен был целовать тебя. Не должен был нападать на тебя и захватывать твои губы так, будто ты принадлежишь мне. Но ты напомнила мне о времени, которое я хотел бы вернуть. Это был момент, когда я забыл о своем разбитом сердце и хотел бороться за большее. Хотел обнимать красивую femme (фр. женщина) и чувствовать хоть что-то, кроме той пустоты, что заполняла меня так долго. Oui, ты пришла ко мне на кухню и рассказала о мужчине, non, твари, которая посмела поднять на тебя руку, и это напомнило мне о времени с Евой. Я не понимаю, что происходит. Может быть, темнота затягивает меня, или, может быть, Пьер перестает говорить. Озноб добирается до меня, а тепло, ласкающее мою руку, исчезает. — Мама, — снова слышу я. Хотя в этот раз я могу открыть глаза. В комнате приглушен свет, сильный запах антисептика раздражает мой нос. Поворачиваю голову направо и вижу капельницу с пакетом прозрачной жидкости, из которого тянутся трубки. — Мамочка, — слышу снова. Когда я медленно поворачиваю голову налево, то вижу свою малышку — она смотрит на меня с самой широкой улыбкой на свете. — Эмма, — говорю я, мой голос хрипит, а в горле сухо. Я пытаюсь сглотнуть, но недостаток влаги затрудняет это. — Ты проснулась, — восклицает она и бросается ко мне. Ее маленькое тельце прижимается к моему, и она крепко меня обнимает. — Я знала, что просто нужно с тобой разговаривать, чтобы ты проснулась. Я сказала это бабушке, но она просила меня быть тихой. А я не хотела молчать, мамочка. Я люблю тебя. Не могу удержаться и обнимаю ее сильнее. Ее волосы пахнут цветочным кондиционером, а маленькое тельце с любовью прижимается к моему. — Я тоже тебя люблю, малышка, — удается мне сказать. Это ощущается прекрасно. Держать в руках самого важного человека и знать, что я в порядке и могу обнимать ее и говорить, как сильно ее люблю. В то время как мы с Эммой лежим вместе, дверь открывается, и Бронвин заходит в палату, держа в руках стаканчики. — Холли, милая, как ты себя чувствуешь? — спрашивает она, как только оглядывает палату и замечает, что я очнулась. Мне требуется несколько секунд, чтобы вспомнить все, и затем я понимаю, что моя голова на самом деле пульсирует от тупой боли. Поднимаю свою правую руку и замечаю катетер. Когда подношу руку ко лбу, морщусь от боли, но чувствую небольшую повязку. — Сколько дней я пробыла здесь? — спрашиваю я и осторожно провожу рукой по ушибленному и перевязанному лбу. Бронвин нажимает на кнопку, а затем садится на свободный стул с правой стороны от меня. — Сейчас пять часов дня. Ты пришла в себя рано утром. Помнишь, что произошло? — К сожалению, — я на мгновение делаю паузу, поглаживая волосы Эммы, которая еще ближе прижимается ко мне. — Где Пьер? — спрашиваю я, глядя на Бронвин. — Он забавный. Мне он понравился, мамочка. Я смотрю на Эмму, которая сидит на кровати и держит меня за руку. — Откуда ты его знаешь? — Он был в зале ожидания, когда мы с бабушкой приехали сюда. Я разговаривала с ним. Он может пойти на пикник вместе с нами? — Я не знаю, малышка. Возможно, он не захочет пойти, и это может быть не очень хорошей идеей. — Но я думаю, что он захочет, так почему бы нам просто не спросить у него? — говорит Эмма, ее большие шоколадного цвета глаза смотрят прямо на меня. Ее невинность прекрасна — такая согревающая и чистая. Как и она сама. — Посмотрим, — отвечаю я и смотрю на Бронвин, призывая ее на помощь. Как только Бронвин встает, дверь открывается и заходит медсестра в униформе. — Меня зовут Ребекка, и сегодня я ваша медсестра. Как вы себя чувствуете, миссис Уокер? — спрашивает она, пока подходит к кровати и берет мою историю болезни.