– Так ты читал?.. – Нет. – Шикарное интервью. Парень говорит, что никогда в жизни не встречался со своим папашей и вообще не имел с ним никаких контактов. Думаю, он срубил поболее, чем ты. – Это мы еще посмотрим, когда ты получишь мой счет, – заметил Страйк. – Да я так, к слову. Одно маленькое интервью – и сможешь на какое-то время забыть о слежке за секретаршами. – Тема закрыта, – отрезал Страйк, – или больше на меня не рассчитывай, Калпеппер. – Понятно, – сказал Калпеппер, – твою биографию я так или иначе смогу тиснуть. Отвергнутый сын рок-идола, герой войны, никогда в жизни не встречался с отцом, занимается частным… – Насколько я знаю, подстрекательство к прослушке телефонов тоже незаконно. В конце Лонг-лейн они замедлили шаг и повернулись лицом друг к другу. Смешок Калпеппера получился натянутым. – Короче, присылай счет, буду ждать. – Заметано. Они разошлись в противоположные стороны; Страйк направился к метро. – Страйк! – раздался у него за спиной голос Калпеппера. – Ты с ней переспал, что ли? – Проверю, что ты напишешь, Калпеппер! – устало прокричал в ответ Страйк, не повернув головы. Прихрамывая, он вошел под козырек станции метро, и Калпеппер потерял его из виду. 2 Но долго ль нам сражаться? Мне недосуг, Да и желанья нету медлить! Дела не ждут. В вагоне подземки уже прибывало пассажиров. Утренние лица после выходных: отечные, изможденные, напряженные, замкнутые. Страйк нашел место напротив блондинки с припухшими глазами: она то и дело заваливалась набок, погружаясь в дремоту, но быстро выпрямлялась и начинала тревожно вглядываться в окно – боялась, что проехала свою остановку. Поезд с лязгом и грохотом мчал Страйка вперед, к жалкому пристанищу в две с половиной комнатенки под дырявой кровлей. Усталое сознание, взятое в кольцо этих пустых, овечьих физиономий, пыталось разгадать, какие стечения обстоятельств привели к их появлению на свет. Ведь рождение, если вдуматься, – это всегда дело случая. Если сперматозоиды сотнями миллионов слепо плывут в потемках, можно только поражаться, каким образом человек становится сам собой. Сколько народу в этом вагоне появилось на свет запланированно, размышлял он, слабея от недосыпа, а сколько – подобно ему – по чистой случайности? В начальной школе с ним вместе училась девочка с багровым пятном во все лицо; Страйк всегда ощущал, что между ними есть тайное сходство: оба с рождения поневоле несли на себе неистребимое клеймо. Сами они его не замечали, но все остальные видели и не упускали случая о нем напомнить. Время от времени на Страйка обращали внимание совершенно посторонние люди; до пяти лет он объяснял это своей исключительностью, но впоследствии понял, что незнакомцы видели в нем не более чем зиготу известного певца, нечаянное свидетельство грешков знаменитости. Страйк встречался с родным отцом дважды. Джонни Рокби признал свое отцовство только после анализа ДНК. Доминик Калпеппер стал ходячим воплощением бесцеремонного любопытства, с которым, правда, в последние годы Страйк сталкивался довольно редко: теперь мало кто связывал угрюмого отставника со стареющим рок-идолом. Когда на его пути все же встречались подобные любопытствующие субъекты, их мысли начинали метаться от доверительных фондов к жирным подачкам, от частных самолетов и VIP-салонов к неиссякаемой щедрости мультимиллионера. Видя, что Страйк работает на износ, но при этом живет весьма скромно, они задавались вопросом: чем же он вызвал отцовскую неприязнь? Или он только прикидывается бессребреником, чтобы тянуть деньги из Рокби? И куда подевались те миллионы, которые его мать, вне сомнения, отсудила у богатого любовника? В такие моменты Страйк ностальгически вспоминал армию, анонимность службы, когда твое прошлое, твое происхождение фактически ничего не значат, коль скоро ты способен делать свое дело. На собеседовании в Отделе специальных расследований самый личный вопрос свелся к тому, чтобы повторить два диковинных имени, которыми его наградила не в меру экстравагантная мать. Когда Страйк вышел из метро, по Черинг-Кросс-роуд уже неслись потоки транспорта. Занимался ноябрьский рассвет, серый и робкий, еще не избавившийся от запоздалых сумерек. Превозмогая усталость и боль, Страйк повернул на Денмарк-стрит и прикинул, что еще успеет немного вздремнуть до прихода первого клиента, назначенного на девять тридцать. Помахав продавщице гитарного магазина, с которой они частенько выходили на улицу покурить, Страйк толкнул черную входную дверь рядом с баром «12 тактов» и начал взбираться по металлической лестнице, огибавшей сломанную клеть лифта. Мимо графического дизайнера, занимающего второй этаж, мимо собственного офиса за гравированной стеклянной дверью третьего этажа – и на верхотуру, где была самая тесная площадка, за которой располагалось его нынешнее жилище. Предыдущий квартиросъемщик, управляющий нижним баром, перебрался в более комфортные условия, и Страйк, который несколько месяцев ночевал у себя в конторе, не упустил шанса снять жилье этажом выше, радуясь такому простому решению наболевшего квартирного вопроса. В мансарде было не повернуться, особенно человеку ростом под два метра. Он едва втискивался в душ; кухня оказалась совмещена с гостиной, а в спальню поместилась только двуспальная кровать. Кое-какие вещи пришлось оставить в коробках на лестничной площадке, невзирая на угрозы домовладельца. Маленькие оконца смотрели на городские крыши; внизу проходила Денмарк-стрит. Постоянное уханье басов из бара приглушалось высотой, а когда Страйк включал свою музыку, становилось и вовсе неслышным. Во всем проявлялась его врожденная аккуратность: кровать всегда была застлана, посуда вымыта, вещи лежали на своих местах. Сейчас ему требовалось побриться и принять душ, но это могло подождать; повесив пальто, Страйк поставил будильник на девять двадцать и, как был в одежде, рухнул на кровать. Заснул он через пару секунд, но почти сразу – или это только показалось – проснулся от стука: – Прошу прощения, Корморан, извини, пожалуйста… Он открыл дверь: на него виновато смотрела его помощница, высокая девушка с длинными золотисто-рыжими волосами; при виде Страйка она содрогнулась. – Свалился замертво. Ночь не спал… две ночи. – Извини, пожалуйста, – повторила Робин, – но сейчас без двадцати десять, Уильям Бейкер ждет и уже проявляет… – Зараза, – пробормотал Страйк. – Будильник, наверное, не завел… дай мне пять минут… – Это еще не все, – сказала Робин. – Пришла какая-то женщина. Без предварительной договоренности. Я сказала, что у тебя весь день расписан по минутам, но она не уходит. Страйк зевнул и протер глаза. – Пять минут. Предложи им чаю, что ли. Через шесть минут Страйк, небритый, но в свежей рубашке, благоухающий дезодорантом и зубной пастой, вошел в приемную, где Робин сидела за компьютером. – Лучше поздно, чем никогда, – выговорил Уильям Бейкер с натянутой улыбкой. – Хорошо еще, что у вас работает такая милашка, а иначе я бы заскучал и ушел. Страйк заметил, что Робин вспыхнула от досады и отвернулась, якобы разбирая почту. Слово «милашка» в устах Бейкера прозвучало особенно гадко. Директор фирмы – костюм в тонкую полоску сидел на нем безупречно – поручил Страйку собрать досье на двух членов правления. – Доброе утро, Уильям, – сказал Страйк. – А извиниться? – процедил Бейкер, уставившись в потолок. – Здравствуйте, с кем имею честь? – Пропустив его упрек мимо ушей, Страйк обратился к примостившейся на диване худенькой женщине средних лет, не снимавшей затрапезного коричневого пальто. – Леонора Куайн, – представилась она; тренированный слух Страйка уловил акцент западных графств. – У меня сегодня утром масса дел, Страйк, – не выдержал Бейкер и без приглашения направился в кабинет. Когда Страйк не бросился следом, светские манеры клиента дали трещину. – Думаю, в армии вы не позволяли себе таких беспардонных опозданий, мистер Страйк. Извольте пройти сюда. Страйк будто не расслышал. – Что вас ко мне привело, миссис Куайн? – спросил он женщину в потертом пальто, сидевшую на диване. – Понимаете, это насчет мужа моего… – Мистер Страйк, у меня через час важная встреча, – повысил голос Уильям Бейкер. – …ваша помощница говорит, у вас время расписано, но я могу и обождать. – Страйк! – рявкнул Уильям Бейкер, как будто дал собаке команду «к ноге». – Робин, – прохрипел обессилевший Страйк, решив положить этому конец, – выпиши мистеру Бейкеру счет и отдай ему досье; в нем самые последние сведения. – Что?! – вскричал Уильям Бейкер, вновь появляясь в приемной. – Он вам отказывает, – с удовлетворением пояснила Леонора Куайн. – Но вы не закончили работу, – обратился Бейкер к Страйку. – Вы же сами говорили, что будут еще… – Работу закончит для вас кто-нибудь другой. Кто не брезгует мараться со всякими слизняками. Атмосфера в приемной накалилась до предела. Робин с каменным лицом сняла со стеллажа заказанное Бейкером досье и передала его Страйку. – Да как вы… – С этой папкой можно смело идти в суд, – сказал Страйк, – протягивая материалы директору. – Она стоит своих денег. – Но вы не закончили… – С вами он закончил, – вклинилась Леонора Куайн. – Закрой рот, старая ду… Прервавшись на полуслове, Уильям Бейкер попятился оттого, что Страйк сделал полшага вперед. Никто не произнес ни слова. Всем вдруг показалось, что отставной офицер почему-то занял собой вдвое больше места, чем прежде. – Прошу вас в кабинет, присаживайтесь, миссис Куайн, – спокойно пригласил Страйк. Женщина послушалась. – Неужели вы думаете, что она сможет вам заплатить? – ухмыльнулся Уильям Бейкер, взявшись за дверную ручку. – Расценки у меня гибкие, – сказал Страйк, – был бы человек приличный. – Он последовал за Леонорой Куайн в кабинет и захлопнул дверь. 3 …Наедине с лавиной этих бед… – Вот дубина-то, а? – заметила Леонора Куайн, сидя в кресле лицом к Страйку. – Да уж, – согласился он, тяжело опускаясь на свое обычное место. – Что есть, то есть. Невзирая на свежую, почти без морщин, бело-розовую кожу лица и чистые белки голубых глаз, посетительница выглядела на пятьдесят с небольшим. Тонкие жидковатые волосы были прихвачены двумя пластмассовыми гребнями; глаза щурились за стеклами больших старомодных очков в пластмассовой оправе. Пальто с ватными плечами и крупными пластмассовыми пуговицами, хотя и не засаленное, явно было приобретено еще в восьмидесятые годы. – Значит, вы пришли по поводу мужа, миссис Куайн?