– Вот тут его цитируют: «Следователь Ричард Энстис подтвердил, что тело нашел частный детектив Корморан Страйк, о котором в начале года… – Это можешь пропустить. – «Мистера Страйка привлекли к розыску члены семьи писателя, который неоднократно уходил из дома, не ставя в известность своих близких. Мистер Страйк не входит в число подозреваемых; следственные органы приняли к сведению его отчет об обнаружении тела». – Молодчина Дикки, – сказал Страйк. – Сегодня утром еще считалось, что я скрываю трупы ради будущей раскрутки. Ума не приложу, чем вызвано такое внимание прессы к исписавшемуся беллетристу пятидесяти восьми лет. Непохоже, чтобы кто-то докопался до мрачных подробностей. – Куайн никому не интересен, – растолковала ему Робин. – Всем интересен ты. Эта мысль нисколько не обрадовала Страйка. В его планы не входило светиться в газетах и на телевидении. Его фотографии, опубликованные после раскрытия дела Лулы Лэндри, были небольшого формата (газетчики отдавали предпочтение снимкам красавицы-модели, желательно полуобнаженной), а смуглые, угрюмые черты плохо передавались типографской краской; кроме того, входя в здание суда, чтобы дать показания против убийцы Лэндри, он отворачивался от камер. Журналисты отыскали старые армейские фотографии, на которых он был гораздо стройнее. Краткий всплеск славы не сделал Страйка узнаваемым, и это его вполне устраивало. – Не хочу бегать от продажных щелкоперов. Хотя, – поморщился Страйк от боли в колене, – далеко я все равно не убегу. Ты не могла бы подойти… Его излюбленным местом встречи был паб «Тотнем», но Страйк, предвидя интерес газетчиков к своей персоне, решил пока там не появляться. – …в «Кембридж» минут через сорок? – Без проблем, – ответила Робин. Только закончив разговор, Страйк сообразил, что, во-первых, не посочувствовал убитому горем Мэтью, а во-вторых, не попросил Робин захватить из офиса костыли. Паб, сохранившийся с девятнадцатого века, стоял на Кембридж-Серкус. Робин поджидала на втором этаже, в кожаном кресле, среди бронзовых канделябров и зеркал в золоченых рамах. – Болит? – тревожно спросила она, когда Страйк, хромая, подошел к ней. – Я забыл, что ты не в курсе. – Едва сдерживаясь, чтобы не застонать, Страйк осторожно сел в кресло напротив. – В воскресенье меня угораздило снова разбить колено: я хотел задержать женщину, которая за мной следила. – Что за женщина? – Шла за мной по пятам от дома Куайна до станции метро – там я и навернулся, а она скрылась. По рассказам Леоноры, очень похожая дамочка крутится поблизости от нее с того самого дня, когда исчез Куайн. Мне бы сейчас горло промочить. – Сиди, я принесу, – сказала Робин, – в честь твоего дня рождения. У меня, кстати, для тебя подарок есть. Она выложила на стол перевязанный лентой целлофановый сверток, в котором виднелась небольшая корзинка с традиционными корнуэльскими угощениями: пивом, сидром, сластями и горчицей. Страйк до смешного растрогался. – Ну зачем же… Робин, которая уже отошла к стойке, этого не услышала. Когда она вернулась с бокалом вина и пинтой эля «Лондон прайд», Страйк сказал: – Большое спасибо. – На здоровье. Так, значит, ты считаешь, что эта странная особа вела тебя от дома Леоноры? Страйк сделал несколько больших, желанных глотков. – Да-да, и, скорее всего, она же засовывала собачье дерьмо в прорезь для почты, – сказал Страйк. – Не понимаю, какого черта она за мной увязалась – разве что надеялась через меня выйти на Куайна. Поморщившись, он закинул ногу на стоявший под столом табурет. – На эту неделю у меня запланирована слежка за Броклхэрст и за мужем Бёрнетт. Надо же было именно сейчас травмировать колено! – Проследить и я могу. Это восторженное предложение своих услуг слетело у нее с языка прежде, чем она сама поняла, что сказала, но Страйк пропустил ее слова мимо ушей. – Как там Мэтью? – Так себе, – ответила Робин, не понимая, услышал ли ее Страйк. – На время переехал к отцу и сестре, чтобы их поддержать. – В Мэссем? – Да. – Помедлив, она добавила: – Свадьбу придется отложить. – Обидно. Робин пожала плечами: – Нужно, чтобы прошло какое-то время… Для родных это страшный удар. – У тебя были хорошие отношения с матерью Мэтью? – спросил Страйк. – Да, вполне. Она… На самом деле характер у миссис Канлифф был тяжелый. Ее отличала крайняя мнительность, – во всяком случае, так полагала будущая невестка, которая в течение истекших суток мучилась угрызениями совести. – …была замечательным человеком, – закончила Робин. – А что слышно у бедной миссис Куайн? Страйк описал свой визит к Леоноре, упомянув краткую встречу с Джерри Уолдегрейвом и впечатления от Орландо. – А если точнее: что с ней такое? – спросила Робин. – Пониженная обучаемость – так, кажется, сейчас принято говорить. – Страйк помолчал, вспоминая наивную девчоночью улыбку и плюшевого орангутанга. – Она при мне сказала кое-что странное, и мать, если я правильно понял, этому поразилась. Якобы отец как-то взял Орландо с собой в издательство, и там ее стал тискать директор. Зовут его Дэниел Чард. На лице Робин отразился тот же невысказанный ужас, который повис при этих словах в грязной кухне. – В каком смысле «тискать»? – Это не уточнялось. Она только сказала: «Он меня стиснул», а потом: «Я не люблю, когда меня тискают». И еще: после этого он подарил ей кисточку для красок. Возможно, это не то, о чем ты думаешь, – добавил Страйк в ответ на тягостное молчание потрясенной Робин. – Нельзя исключать, что он случайно на нее налетел и решил как-то успокоить. Она довольно возбудима: в моем присутствии постоянно истерила, начинала вопить в ответ на любое замечание или отказ. Робин не отвечала. От голода Страйк не удержался и надорвал целлофановую упаковку ее подарка, чтобы вытащить из корзины плитку шоколада. – Тут вот какая штука, – нарушил молчание Страйк. – В «Бомбиксе Мори» Куайн намекает, что Чард – гей. По крайней мере, я так понял. – Ну-у-у, – без выражения протянула Робин. – Неужели ты принимаешь за чистую монету все, что он написал в этой книжке? – Судя по тому, что на Куайна хотели напустить юристов, Чард не на шутку всполошился, – сказал Страйк и положил на язык большой кусок шоколада. – Не забывай, – проговорил он с набитым ртом, – что Чард выведен в «Бомбиксе Мори» как убийца и возможный насильник, причем гниющий заживо. Поэтому весьма вероятно, что намеки на гомосексуализм – это вовсе не главная причина его злости. – В творчестве Куайна есть сквозная тема: сексуальная амбивалентность, – сказала Робин, и Страйк, не переставая жевать, изумленно поднял брови. – По пути на работу я забежала в книжный магазин и купила «Прегрешение Хобарта», – объяснила она. – Это роман про гермафродита. Страйк чуть не подавился. – Видно, Куайн на этом зациклился: в «Бомбиксе Мори» тоже есть подобный герой, – отметил он, изучая обертку шоколадки. – Произведено в Мальоне. Это на побережье, к югу от тех мест, где я вырос… И как тебе «Прегрешение Хобарта» – сильная вещь? – Если бы не убийство Куайна, я бы бросила после первых десяти страниц, – призналась Робин. – Стало быть, лучший способ увеличить продажи – это грохнуть автора. – И тем не менее, – упрямо стояла на своем Робин, – не стоит верить всему, что Куайн пишет об интимной жизни других людей, поскольку его персонажи могут совокупляться с кем – и с чем – угодно. О нем есть статья в Википедии, я посмотрела. У него во всех книгах герои постоянно меняют половую принадлежность и сексуальную ориентацию. – В «Бомбиксе Мори» – то же самое, – промямлил Страйк, вторично набив рот шоколадом. – Вкуснотища, хочешь попробовать? – Я вроде как на диете, – загрустила Робин. – К свадьбе нужно похудеть. С точки зрения Страйка, ей вовсе не требовалось худеть; он промолчал, когда она отломила квадратик шоколада. – Я все время думаю, – смущенно призналась Робин, – о личности убийцы. – Мнение настоящего психолога всегда ценно. Продолжай. – Я не настоящий психолог, – усмехнулась Робин. У нее не было университетского диплома. Страйк никогда не спрашивал, почему она недоучилась, а сама Робин не рассказывала. Это их объединяло – неоконченный курс наук. Страйк бросил университет, когда потерял мать, умершую от сомнительного передоза; возможно, поэтому ему казалось, что в семье Робин тоже произошел какой-то трагический случай. – Не могу понять, почему его убийство напрямую связывают с этой книгой. С одной стороны, здесь действительно просматривается умышленный акт мести и злобы: желание показать, что Куайн получил по заслугам за свою писанину. – Вполне возможно, – согласился Страйк, которому от шоколада еще больше захотелось есть; протянув руку, он достал с соседнего столика меню. – Я, пожалуй, закажу стейк с картофелем фри, а ты? Робин выбрала первый попавшийся салат и, щадя колено Страйка, опять подошла к стойке бара, чтобы сделать заказ. – Но с другой стороны, – продолжила Робин, вернувшись на свое место, – копирование заключительной сцены романа вполне могло маскировать совершенно иной мотив, ты согласен? Она старалась говорить без эмоций, словно об отвлеченных материях, но перед глазами у нее стояли фотографии трупа: черная полость в середине торса, выжженные впадины вместо рта и глаз. Робин понимала, что от этих мыслей она, скорее всего, напрочь лишится аппетита и, кроме того, не сумеет больше скрывать свое потрясение от Страйка, который буравил ее опасно-проницательным взглядом черных глаз. – Не нужно стесняться признать, что от этого дела тебя вот-вот вырвет, – проговорил Страйк, дожевывая плитку шоколада. – Чепуха, – машинально солгала Робин. А потом: – Нет, ну конечно… То есть… зрелище действительно было жуткое… – Это точно.