– Не знаю, за каким лешим его туда понесло, – без промедления ответила Леонора. – Он тот дом на дух не выносил. Хотел его продать, да Фэнкорт уперся. – Да, меня это тоже удивило. Устроившись рядом с ним на стуле и достав откуда-то фломастеры, Орландо поджала под себя голую ногу и стала пририсовывать одной из рыб многоцветные плавники. – Как получилось, что Майкл Фэнкорт столько лет блокировал все попытки продать дом? – Завещание было составлено как-то хитро. Этот парнишка, Джо, поставил жесткие условия. Я точно не знаю. Вы поспрошайте Лиз, она в этом досконально разбирается. – Вы, случайно, не знаете, когда Оуэн был там в последний раз? – Давным-давно, – ответила она. – Точней не скажу. Много лет назад. – Мне еще бумажку надо, – потребовала Орландо. – Больше нету, – сказала Леонора. – Вся у папы в кабинете осталась. Ты на другой стороне рисуй. Она схватила с захламленной рабочей поверхности какой-то рекламный листок и подтолкнула через стол к Орландо, но та отшвырнула его и ленивой походкой вышла. Почти сразу они услышали, как она ломится в кабинет. – Орландо, не смей! – рявкнула Леонора, вскочила и бросилась в коридор. Воспользовавшись ее отсутствием, Страйк развернулся к раковине и выплеснул туда бледную жижу, которая предательски повисла каплями на целлофановой обертке букета. – Не смей, Додо! Нельзя. Нет. Нам же запретили, ступай отсюда!.. Пронзительный визг и громкий топот по лестнице возвестили, что Орландо побежала наверх. Раскрасневшаяся мать вернулась на кухню. – Теперь мне целый день расплачиваться, – сказала она. – У ней истерика. После прихода полиции она сама не своя. Леонора нервно подавила зевок. – Вы сегодня спали? – спросил Страйк. – Почти не спала. Все думала: кто? Кто мог с ним такое сделать? Он многим досадил, я понимаю, – рассеянно продолжала Леонора, – но что поделаешь, раз характер такой. Несдержанный. Как порох. Он всегда таким был, это же не со зла. Разве за это убивают? А ведь у Майкла Фэнкорта, как пить дать, до сих пор ключ имеется. – Заламывая пальцы, она резко сменила тему. – Об этом я тоже ночью думала. Майкл Фэнкорт Оуэна терпеть не мог, но это старая история. Ведь Оуэн не делал того, в чем его Майкл обвинял. Ничего он такого не писал. Да только Майкл Фэнкорт на убийство не пойдет. – Она подняла на Страйка взгляд, безыскусный, как у дочери. – Он богатый, правда же? Знаменитый… Нет, он на такое не пойдет. Страйк много раз поражался, как публика удивительным образом идеализирует знаменитостей, даже тех, кого унижают, высмеивают или травят газеты. Тот, кто успел прославиться, может быть осужден за изнасилование или убийство, а в народе все равно будет жить твердое, почти языческое в своей непоколебимости убеждение: это не он. Он не мог. Он же знаменитость. – А Чард, подлец такой, – взорвалась Леонора, – письма с угрозами Оуэну слал! Оуэн его никогда не жаловал. А тут, нате вам, открыточку подписал: «если что-нибудь понадобится…». Где она, кстати? Открытки с фиалками на столе не оказалось. – Стащила! – Леонора вспыхнула от возмущения. – Как пить дать она стащила. – И так оглушительно, что Страйк даже вздрогнул, закричала в потолок: – ДОДО! Это был безотчетный гнев человека, вступившего в первую фазу скорби. И расстройство желудка, и этот всплеск обнажили страдание под маской недовольства. – ДОДО! – повторно выкрикнула Леонора. – Кому было сказано: нельзя чужое брать!.. Орландо в обнимку с орангутангом появилась на удивление быстро. Должно быть, она давно спустилась – неслышно, как кошка. – Ты мою открытку взяла! – стала в сердцах выговаривать ей Леонора. – Кому было сказано: нельзя брать чужое! Где она? – Цветочки красивые, – захныкала Орландо, доставая глянцевую, но уже измятую открытку, которую тут же выхватила у нее мать. – Это мое, – сказала она дочери. – Вот, полюбуйтесь, – обратилась она к Страйку и указала на самую длинную запись, сделанную безупречным каллиграфическим почерком: «Если что-нибудь понадобится, непременно дайте мне знать. Дэниел Чард». – Вот ханжа! – Данилчар плохой, – вставила Орландо. – Мне папа сказал. – Вот и я говорю, притворщик, – подтвердила Леонора, изучая остальные подписи. – Зато он мне кисточку для красок подарил, – похвалилась Орландо, – когда меня стиснул. Наступила короткая, взрывоопасная пауза. Леонора подняла глаза на дочку. Страйк застыл с кружкой в руке. – Что? – Я не люблю, когда меня тискают. – Ты о чем? Кто тебя тискал? – У папы на работе. – Не болтай глупостей! – одернула мать. – Когда папа взял меня с собой на работу, я там стала смотреть… – Он ее месяц назад или около того с собой брал, потому как мне к врачу надо было, – разволновалась Леонора. – Не знаю, что она мелет. – …стала смотреть картинки для книжек, разноцветные, – продолжила Орландо, – и Данилчар меня стиснул, честно… – Ты даже не знаешь, как он выглядит, этот Дэниел Чард! – взвилась Леонора. – У него совсем волос нету, – сказала Орландо. – Сперва папа меня привел к одной тете, и я ей подарила самый лучший рисунок. У нее волосы красивые были. – Какая еще тетя? О чем ты?.. – А потом Данилчар меня стиснул, – повысила голос Орландо, – Он меня стиснул, а я закричала, и тогда он мне кисточку подарил. – Ну что ты выдумываешь? – упрекнула Леонора, и ее напряженный голос дрогнул. – У нас и без того… Не глупи, Орландо. Орландо вспыхнула. Уничтожив мать взглядом, она выбежала из кухни. В этот раз она с силой хлопнула дверью, но дверь тут же распахнулась сама собой. Страйк услышал шаги по лестнице. На полпути Орландо стала выкрикивать что-то нечленораздельное. – Разобиделась, – глухо выговорила Леонора, и ее блеклые глаза наполнились слезами. Страйк протянул руку, оторвал лоскут неопрятного бумажного полотенца и вложил в руку Леоноры. Она беззвучно плакала, ее худые плечи вздрагивали, а Страйк молча допивал последние капли отвратительной чайной бурды. – Мы с Оуэном в пабе познакомились, – ни с того ни с сего забормотала Леонора, сдвигая на лоб очки, чтобы промокнуть заплаканное лицо. – Он на фестиваль приехал. В Хэй-он-Уай{16}. А я даже имени его не знала, но сразу поняла, что он важная птица: как одет был, как разговаривал. В ее усталых глазах на миг засветилось благоговение, погашенное годами равнодушия и бед, несчастливой жизни с сумасбродным, заносчивым мужем в этом обшарпанном домишке, годами безденежья и неустанных забот о дочери. Видимо, ее благоговение вспыхнуло с новой силой оттого, что герой ее романа, как и все настоящие герои, погиб; видимо, оно обещало отныне гореть всегда, как вечный огонь; видимо, Леоноре суждено было забыть все плохое и лелеять милый ее сердцу образ мужа… до тех пор, пока она не прочтет его последнюю рукопись и гнусное описание самой себя… – Леонора, должен спросить кое-что еще, – мягко сказал Страйк, – напоследок. Скажите, на прошлой неделе у вас в прорези для почты больше не было собачьих экскрементов? – На прошлой неделе? – хрипло переспросила она, вытирая глаза. – Были, были. Вроде в четверг. Или в среду? Ну, не важно. Один раз. – А женщина, которая, как вам показалось, за вами следила, больше не появлялась? Леонора отрицательно покачала головой и высморкалась. – Не знаю, может, померещилось тогда… – Как у вас сейчас с деньгами? – Да ничего. – Женщина промокнула слезы. – Оуэн застраховался на случай смерти. Это я его уговорила, ради Орландо. Перебьемся как-нибудь. Эдна, если что, мне взаймы даст, пока страховку не выплатят. – Теперь я могу идти. – Страйк поднялся со стула. Всхлипывая, она засеменила следом по закопченному коридору. Не успел Страйк затворить за собой входную дверь, как из прихожей донесся крик Леоноры: – Додо! Спускайся, Додо, я не нарочно! Молодой полицейский плечом преградил Страйку путь. – Я знаю, кто вы такой, – гневно произнес он, сжимая в руке мобильный телефон. – Вы – Корморан Страйк. – Ишь какой догадливый, – отозвался Страйк. – Посторонись, голубчик, у людей работы по горло. 22 …что это за негодяй и изверг рода человеческого? Забыв, как тяжело вставать при боли в колене, Страйк занял угловое место в вагоне метро и позвонил Робин. – Привет, – сказал он. – Журналюги убрались? – Нет, все еще караулят у подъезда. Тебя пропечатали в новостях, ты в курсе? – Да, видел на сайте Би-би-си. Я позвонил Энстису и попросил не раздувать мою роль. Он проникся? В трубке послышался стук ее пальцев по клавиатуре.