Все смолкли. Неловкость Уолдегрейва ощущалась почти физически. – А у меня папа умер, – проговорила в никуда Орландо. Она не прятала глаза и жадно искала отклика. Страйк почувствовал, что нужно хоть как-то отреагировать, и сказал: – Я знаю. Это очень грустно. – Эдна тоже говорит, что грустно. – Орландо будто бы хотела чего-то более оригинального, но не дождалась и опять выскользнула в коридор. – Да вы присаживайтесь, – обратилась к мужчинам Леонора. – Это мне? – Она указала пальцем на букет Уолдегрейва. – Разумеется, – подтвердил он и, немного поерзав, протянул ей цветы, но садиться не стал. – Послушайте, Леонора, не хочу быть назойливым, у вас, вероятно, масса дел… с организацией… – Мне еще тело не отдали, – с обезоруживающей честностью призналась Леонора, – так что организовывать покамест нечего. – Да, возьмите вот эту открытку. – Он удрученно шарил в карманах. – Держите, Леонора… если потребуется какая-нибудь помощь… какая угодно… – Чего уж теперь, – скупо ответила Леонора, принимая протянутый конверт и садясь за стол, к которому Страйк тоже пододвинул для себя стул, чтобы не напрягать ногу. – Ну что ж, тогда я вас покидаю, – сказал Уолдегрейв. – Извините, Леонора, мне очень неловко в такой ситуации приставать к вам с вопросами, но… нет ли у вас дома экземпляра «Бомбикса Мори»? – Нету, – ответила она. – Оуэн с собой забрал. – К сожалению, это может обернуться против нас… нельзя ли мне посмотреть… быть может, отдельные главы все же остались? Леонора уставилась на него сквозь большие старомодные очки. – Что после него осталось – все полиция забрала, – ответила она. – Вчера весь кабинет перелопатили. А потом замок навесили и ключ унесли – мне теперь и самой туда не попасть. – Что ж, если полицейские так решили… Нет-нет, – сказал Уолдегрейв, – я все понимаю. Не надо, не провожайте, я за собой закрою. Он прошагал по коридору, и они услышали, как хлопнула входная дверь. – И чего приходил? – насупилась Леонора. – Не иначе как отметиться, что доброе дело сделал. Она извлекла из конверта открытку. На лицевой стороне красовались акварельные фиалки. Внутри были многочисленные подписи сотрудников. – Прогибаются теперь, чуют, что виноваты, – сказала Леонора, бросая открытку на пластмассовую столешницу. – Виноваты? – Они его не ценили. Книги нужно рекламировать, – в несвойственной ей манере продолжила она. – Книги продвигать нужно. Об этом издатели должны позаботиться. А они даже интервью на телевидении не могли для него устроить, да вообще ничего, что в таких случаях полагается. Страйк догадался, что она поет с голоса мужа. – Леонора, – он достал из кармана блокнот, – вы не возражаете, если я задам вам пару вопросов? – Ну, задавайте. Только я ничего не знаю. – После того как Оуэн пятого числа ушел из дому, вы получали какие-нибудь известия от людей, которые с ним встречались или беседовали? Она помотала головой. – Ни от знакомых, ни от родственников? – Ни от кого, – сказала она. – Чаю выпьете? – С удовольствием, – ответил Страйк, не представляя, как можно есть и пить в такой грязи, но ему требовалось разговорить Леонору. – Насколько близко вы знали сотрудников издательства, где печатался Оуэн? – спросил он, пока хозяйка с шумом наполняла из-под крана чайник. Она пожала плечами: – Да кого я там знала? Видела раз этого Джерри, когда Оуэн автографы раздавал. – Значит, в «Роупер Чард» вы ни с кем не сдружились? – Нет. А с какой стати? К ним Оуэн ходил, а не я. – И «Бомбикса Мори» не читали? – как бы между прочим уточнил Страйк. – Я ведь уже говорила. Я не читаю книжки, покуда они не изданы. И что ко мне все пристают с одним и тем же? – Леонора подняла голову от пластикового пакета, в котором пыталась раскопать печенье. – А с телом-то что случилось? – внезапно спросила она. – Как Оуэн помер? От меня скрывают. Зубную щетку его забрали, чтобы пробу на ДНК сделать для опознания. И почему меня не пускают на мужа посмотреть? Подобные вопросы Страйку не раз доводилось слышать от вдов, от безутешных родителей. Как всегда, он отделался полуправдой. – Тело долго пролежало в помещении, – сказал он. – Что значит «долго»? – Еще точно не установлено. – А что с ним случилось-то? – Думаю, пока что и об этом нельзя судить наверняка. – Но должны же они… Леонора осеклась, потому что в кухню вернулась Орландо – уже без орангутанга, но с ворохом ярких рисунков. – А Джерри где? – На работу пошел, – ответила Леонора. – Волосы у него красивые. А у тебя – некрасивые, – сообщила она Страйку. – Голова вся курчавая. – Я и сам не рад, – подыграл ей Страйк. – Некогда ему сейчас картинки рассматривать, Додо, – раздраженно одернула ее мать, но Орландо как ни в чем не бывало разложила листки на столе. – Это я сама нарисовала. В этих каракулях можно было различить цветы, рыбок и птиц. На оборотной стороне одного листка просвечивало детское меню. – Очень красиво, – похвалил Страйк. – Леонора, как вы считаете, полицейские во время обыска в кабинете нашли хоть что-нибудь, имеющее отношение к «Бомбиксу Мори»? – Нашли, – сказала она, опуская чайные пакетики в кружки со сколами по краям. – Две старые ленты от пишущей машинки – за стол завалились. А эти из кабинета выходят и спрашивают: где, мол, остальное, а я им говорю: он, уходя, все с собой забрал. – Мне нравится у папы в кабинете, – объявила Орландо. – Папа мне бумажку для рисования дает. – В кабинете у него такая свалка, – посетовала Леонора, включая чайник. – Полицейские долго там копались. – А еще тетя Лиз туда заходила, – сказала Орландо. – Когда это? – Леонора, держа в руках две кружки, испепелила взглядом дочь. – Когда ты в уборной сидела, – ответила Орландо. – Она тогда пришла – и к папе в кабинет. Я сама видала. – Какое у ней право туда заходить? – вспылила Леонора. – Она в бумагах рылась? – Нет, – сказала Орландо. – Зашла да вышла. На меня посмотрела, а сама плачет. – То-то же, – с довольным видом протянула Леонора. – Она и при мне слезу пустила. У ней тоже рыльце в пушку. – Когда она приходила? – обратился к Леоноре Страйк. – В понедельник, с утра пораньше. Помощь предлагала. Это надо же! Уж как она ему помогла! В кружке оказалась водянистая, мутно-молочная бурда, словно и не видавшая чайного пакетика; Страйк предпочитал заварку цвета дегтя. Сделав из вежливости видимость глотка, он вспомнил, как Элизабет Тассел высказала сожаление, что ее доберман не загрыз Куайна до смерти. – У нее помада красивая, – сообщила Орландо. – Послушать тебя – сегодня все у всех красивое, – туманно изрекла Леонора, усаживаясь за стол с кружкой жидкого чая. – Я, между прочим, у ней спросила, зачем она это сделала – зачем сказала Оуэну, что книгу его печатать нельзя. Он ведь расстроился. – И что она вам ответила? – Дескать, он в этой книжке вывел слишком много разных людей, – сказала Леонора. – Ну и что такого? Оуэн всегда так делает. – Она отпила чаю. – Даже меня много раз изображал. Страйк вспомнил Суккубу – «отставную шлюху» – и поймал себя на том, что еще больше запрезирал Оуэна Куайна. – Еще хотел спросить насчет Тэлгарт-роуд…