– Ты его не увидишь. Ты его не хотел. И потом, с ним кое-что неладно, – ответила она. Он в страхе подумал, что за ужасное зрелище его ждет. Жениха поблизости не оказалось, но Шарлотта, надевшая плотную алую фату, была готова к венчанию. – Забудь о нем, он уродец, – холодно сказала Шарлотта, отстраняя его, чтобы отойти от алтаря, и в одиночестве направилась по проходу к далекому порталу. – Тебе лишь бы его потискать! – выкрикнула она через плечо. – Я не допущу, чтобы ты его тискал. Со временем ты его увидишь. Но вначале нужно дать объявление, – добавила она затухающим голосом и превратилась в луч алого света, танцующий на фоне распахнутых дверей, – в газетах… Тут он вдруг проснулся в утренней мгле; во рту пересохло, колено угрожающе пульсировало, невзирая на ночной отдых. За ночь Лондон сковало морозом. Окно мансарды с наружной стороны затянуло плотным инеем; в квартире с плохо пригнанными рамами и дверями, с полным отсутствием утепления под кровлей температура резко упала. Приподнявшись, Страйк потянулся за свитером, валявшимся в изножье кровати. Когда дело дошло до протеза, он обнаружил, что после поездки в Гринвич и обратно колено распухло, как шар. Вода в душе грелась невыносимо долго; он поставил термостат на максимум, предвидя, что это чревато лопнувшими трубами, замерзшими стояками, минусовой температурой в комнатах и затратами на водопроводчика. Растершись полотенцем, Страйк откопал в стоявшей на лестнице коробке старые эластичные бинты, чтобы стянуть колено. Теперь он понял – так отчетливо, как будто всю ночь только об этом и думал, – откуда Хелли Энстис узнала о матримониальных планах Шарлотты. Как же ему не пришло в голову? Но подсознательно он чувствовал. Умывшись и одевшись, он позавтракал и отправился вниз. Из окна кабинета он удостоверился, что жгучий холод прогнал от подъезда кучку репортеров, которые накануне понапрасну дожидались его возвращения. В окна бился мокрый снег. Страйк перешел в приемную, сел за компьютер Робин и вбил в строку поиска: шарлотта кэмпбелл джейго росс свадьба. Безжалостные результаты были получены мгновенно. «Татлер», декабрь 2010: Красотка Шарлотта Кэмпбелл выходит замуж за будущего виконта Кроя… – «Татлер», – вслух сказал Страйк в тишине офиса. О существовании этого журнала он знал только потому, что в разделе светской хроники постоянно мелькали друзья Шарлотты. Иногда она покупала очередной номер и демонстративно погружалась в чтение перед Страйком, отпуская комментарии в адрес мужчин, в чьих постелях или фамильных замках успела побывать. А теперь она попала на обложку рождественского выпуска. Колено, даже перебинтованное, жаловалось на крутую металлическую лестницу и предательскую слякоть. К газетному киоску выстроилась обычная утренняя очередь. Страйк неспешно обвел глазами журнальные стенды: обложки дешевых изданий украшали звезды сериалов, а дорогих – кинозвезды; декабрьские номера были почти полностью распроданы, хотя еще не кончился ноябрь. На обложке «Вог» – Эмма Уотсон в белом (подзаголовок: «Суперзвезды этого номера»), на обложке «Мари Клэр» – Рианна в розовом (подзаголовок: «Гламур этого номера»), а на обложке «Татлера»… Бледная, идеальная кожа, отброшенные назад черные волосы, высокие скулы и широко посаженные зелено-карие глаза в рыжеватую крапинку. В ушах – два гигантских бриллианта, третий – на пальце руки, легко касающейся лица. Глухой, тупой удар молотком в сердце, принятый без малейших внешних признаков. Страйк взял журнал (последний экземпляр), расплатился и вернулся к себе на Денмарк-стрит. На часах было без двадцати девять. Страйк заперся в кабинете, сел за свой письменный стол и положил перед собой журнал. Подзаголовок пересекал лебединую шею Шарлотты. Страйк смотрел на нее впервые с того дня, когда она разодрала ему ногтями лицо в этом самом кабинете, а потом убежала – прямиком в объятия достопочтенного Джейго Росса. Страйк подумал, что все журнальные фотографии обязательно ретушируются. Ее кожа не могла быть столь безупречной, а белки глаз – столь чистыми, но в остальном ничто не приукрашено: ни черты лица, ни (это уж точно) размер бриллианта на пальце. Страйк неторопливо изучил оглавление и перешел к статье. Портрет на полный разворот: очень тоненькая, в серебристом вечернем платье, Шарлотта была сфотографирована в середине длинной галереи, увешанной шпалерами; рядом, опираясь на ломберный стол, стоял похожий на песца Джейго Росс. На обороте были и другие снимки: Шарлотта сидит на старинной кровати под балдахином и смеется запрокинув голову – из ворота тонкой кремовой блузы поднимается точеная белая шея; Шарлотта и Джейго, в резиновых сапогах и джинсах, обходят, взявшись за руки, угодья своей будущей резиденции, а у их ног резвятся два джек-рассел-терьера; Шарлотта, обдуваемая ветром, стоит на главной башне замка, глядя через плечо, задрапированное шотландским пледом в цветах клана виконта. Понятно, за что Хелли Энстис с готовностью выложила четыре фунта. 4 декабря нынешнего года часовня XVII века в замке Крой (НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕ «Кройский замок» – владельцам это претит) во всем своем блеске впервые за последнее столетие станет местом венчания. Ослепительная Шарлотта Кэмпбелл, дочь светской львицы шестидесятых Тулы Клермонт и деятеля науки, телеведущего Энтони Кэмпбелла, выходит замуж за достопочтенного Джейго Росса, наследника замка и всех титулов своего отца, виконта Кроя. Будущая виконтесса – несколько противоречивая кандидатура на вхождение в семейство Росс из клана Крой, но Джейго со смехом заявляет, что никто из близких, принадлежащих к старинному, прославленному шотландскому роду, не возражает против его выбора. «Честно говоря, моя мать всегда надеялась, что мы поженимся, – говорит он. – Мы дружили еще в Оксфорде, но были, наверное, слишком молоды… вновь нашли друг друга в Лондоне… оба только что разорвали предыдущие отношения…» «Вот как? – подумал Страйк. – Вы оба только что разорвали предыдущие отношения? Или ты спал с ней в то же время, что и я, – потому она и психовала, не зная, от кого забеременела? Меняла даты, чтобы можно было повернуть дело в любую сторону, оставляла себе свободу маневра…» …история попала в газеты: совсем еще юная Шарлотта была объявлена в общенациональный розыск, когда на неделю исчезла из старейшей частной общеобразовательной школы «Бидейлз»… в возрасте 25 лет лечилась в наркологическом диспансере… «Старые новости, ничего интересного, надо идти вперед, – оживленно говорит Шарлотта. – Да, в юности я развлекалась без устали, но сейчас настало время остепениться, и я, честно говоря, в нетерпении». «Развлекалась, говоришь? – молча обратился Страйк к ее блистательному изображению. – Развлекалась, когда стояла на крыше и хотела броситься вниз? Развлекалась, когда звонила мне из дурдома и умоляла, чтобы я тебя вытащил?» Росс, который только что пережил весьма сложный бракоразводный процесс, не сходивший со страниц светской хроники… «Жаль, что не удалось достичь соглашения без адвокатов», – вздыхает он… «Не могу дождаться, когда стану второй мамой его ребятишкам!» – взволнованно признается Шарлотта… («Если ты еще раз потащишь меня к Энстисам, клянусь, я прибью их спиногрыза, так и знай, Корм». А потом, наблюдая, как на заднем дворе у Люси мальчишки гоняют в футбол: «Ну почему эти дети – такие гнусы?» Надо было видеть лицо их матери, оказавшейся поблизости…) На той же странице промелькнуло и его имя. …в том числе и необъяснимое увлечение – старший сын Джонни Рокби – Корморан Страйк, о котором много писали в прошлом году… …необъяснимое увлечение – старший сын Джонни Рокби… …сын Джонни Рокби… Резким, импульсивным движением он закрыл журнал и отправил его в корзину для бумаг. Шестнадцать лет, с перерывами. Шестнадцать лет муки, безумства и редких вспышек восторга. А потом, после бесчисленных случаев, когда она от него уходила, чтобы броситься в чужие объятия, как другие женщины бросаются на рельсы, он оставил ее по собственной воле. И тем самым перешел запретный Рубикон, поскольку всегда считалось, что он должен стоять незыблемо, как утес, не содрогаясь и не сходя с места, чтобы она в любой момент могла вернуться. Но в тот вечер, когда она бросила ему в лицо клубок лжи насчет ребенка, которого якобы носила под сердцем, да еще стала яростно биться в истерике, утес в конце концов содрогнулся, получил в бровь пепельницей и хлопнул дверью. У него еще не прошел фингал, а она уже объявила о помолвке с Россом. Шарлотта уложилась в каких-то три недели, потому что знала, как облегчить свою боль: любой ценой сделать так, чтобы обидчику стало еще больнее. А он, хотя и понимал, что друзья будут упрекать его за самонадеянность, нутром чувствовал: эти фотографии в «Татлере», это пренебрежительное описание их отношений в убийственных для него выражениях (Страйк так и слышал, как она отчетливо говорит корреспонденту «Татлера»: «он – сын Джонни Рокби»), этот замок Крой-Перекрой – все это, абсолютно все имело своей целью побольнее уколоть его, чтобы опомнился и увидел, чтобы пожалел и раскаялся. Она прекрасно знала, что представляет собой этот Росс: сама же, со слов заядлых сплетников голубых кровей, много лет рассказывала, что он скрытый алкоголик, известный своей жестокостью. Хохотала, повторяя, что легко отделалась. Хохотала. Самосожжение в подвенечном платье. Смотри, как я сгораю, Вояка. До свадьбы оставалось десять дней, но если у него и была в чем-то стопроцентная уверенность, то лишь в одном: позвони он Шарлотте прямо сейчас и предложи убежать с ним вдвоем, она, невзирая на все омерзительные сцены, на грязные оскорбления, которые бросала ему в лицо, на все обманы и хитрости – на весь этот многотонный груз, разбивший в щепки их отношения, сказала бы «да». Убегать было у нее в крови, а Страйк оставался излюбленным пунктом назначения, где соединялись свобода и безопасность, – так она сама говорила ему не раз и не два, после ссор, которые давно убили бы их обоих, если бы душевные раны могли кровоточить: «Ты мне нужен. Ты для меня все, и сам это знаешь. Ты – мое единственное пристанище, Вояка…» Он услышал, как открылась и закрылась стеклянная дверь в приемную, после чего уловил знакомые звуки прихода Робин: сняла пальто, поставила чайник. Работа всегда была для него спасением. Шарлотта ненавидела, когда он после ее сумасшедших, буйных сцен, со слезами, мольбами и угрозами, тут же с головой погружался в материалы дела. Ей было не под силу заставить его не надевать форму, не возвращаться к работе, отодвинуть расследование на второй план. Его сосредоточенность, верность армии, способность отстраняться виделись ей предательством, равнодушием. Этим холодным утром, сидя у себя в офисе, где в корзине для бумаг лежал ее портрет, Страйк жалел о том, что армейское командование больше не отдает ему приказы, не отправляет в длительную командировку для расследования нового дела в другой части света. Ему обрыдло выслеживать неверных мужей и любовниц или встревать в конфликты всякого жулья. Для него существовала лишь одна тема, которая по своей притягательности могла соперничать с Шарлоттой: насильственная смерть. – Доброе утро. – Он, прихрамывая, вышел в приемную, где Робин уже заваривала чай. – Сегодня рассиживаться некогда. Мы сейчас выходим. – Куда? – удивилась Робин. Окна залепило снегом. У нее до сих пор горели щеки: она бежала по мокрым тротуарам, чтобы поскорее оказаться в тепле. – Нужно кое-что предпринять по делу Куайна. Страйк солгал. Дело Куайна оказалось целиком и полностью под контролем полиции; что такого он мог предпринять, чтобы обойти этих ребят? Но в глубине души он понимал: Энстису не хватает нюха на странное и изломанное, чтобы выйти на убийцу. – На десять часов у тебя назначена Кэролайн Инглз. – Черт! Придется отменить. Тут такая штука: эксперты установили, что смерть Куайна наступила почти сразу после его исчезновения. – Он сделал глоток обжигающего, крепкого чая; Робин давно не видела у своего босса такой целеустремленности и бьющей через край энергии. – А значит, нужно вторично проверить тех, кто раньше других получил доступ к рукописи. Я должен выяснить, где они живут – и с кем. После этого надо будет осмотреть их дома и квартиры. Установить, позволяют ли их жилищные условия войти и выйти с мешком потрохов. И есть ли у них возможность закопать или сжечь улики. Задача представлялась несложной, но на сегодня и этого было достаточно, а ему требовалось хоть чем-то себя занять. – Ты поедешь со мной, – добавил он. – В этом качестве ты незаменима. – В каком – в качестве твоего Ватсона? – уточнила она, изображая равнодушие. В ней еще не перегорела обида, с которой она вчера ушла из «Кембриджа». – Где они живут – можно посмотреть, не выходя из офиса, по картам «Гугла». – А что, мысль интересная, – поддакнул ей Страйк. – Зачем ноги топтать, если можно взять да посмотреть залежалые картинки? Робин смутилась: – Да я буду только рада… – Отлично. Я позвоню Инглз. А ты садись за компьютер и пробей домашние адреса Кристиана Фишера, Элизабет Тассел, Дэниела Чарда, Джерри Уолдегрейва и Майкла Фэнкорта. Кроме того, мы с тобой наведаемся в Клемент-Эттли-Корт на предмет сокрытых улик – я там был в темное время суток, но видел и помойки, и кусты… Да, кстати, позвони-ка в книжный магазин «Бридлингтон», это в Патни. Надо бы потолковать с букинистом, который якобы видел Куайна восьмого числа. Страйк ушел к себе в кабинет, а Робин села за компьютер. С шарфа, который она только что повесила на крючок, стекали ледяные капли, но она не обращала внимания. Ее преследовало зрелище изуродованного тела Куайна и в то же время не покидало навязчивое желание (скрываемое, как грязная тайна, от Мэтью) узнать как можно больше – узнать все. Злило ее только одно: что Страйк – единственный, кто мог бы это понять, – не видел в ней того же азарта, каким определенно горел он сам. 25 Так всегда бывает, когда человек, не зная, в чем дело, желает быть услужливым и, не спросясь, лезет исполнять поручения… Выйдя на воздух, они вдруг оказались в вихре пушистых снежинок. В памяти мобильного телефона Робин были сохранены адреса, найденные в интернет-справочнике. Страйк хотел первым делом еще раз смотаться на Тэлгарт-роуд, поэтому Робин начала докладывать ему о результатах поиска прямо на платформе подземки, где в это время – близко к окончанию утреннего часа пик – было многолюдно, но не катастрофически. В вагоне их встретили запахи мокрой шерсти, сажи и прорезиненной ткани. Робин и Страйк продолжили разговор, держась за ту же стойку, что и трое замученных туристов-итальянцев с рюкзаками. – Старик, который работает в книжном магазине, сейчас в отпуске, – говорила Робин, – до понедельника. – Хорошо, пока о нем забудем. А другие подозреваемые? Услышав это слово, Робин вопросительно подняла одну бровь, но продолжила: – Кристиан Фишер живет в Кэмдене с женщиной тридцати двух лет – видимо, с подругой, как ты считаешь? – Похоже, – согласился Страйк. – И это создает определенные помехи… наш убийца нуждался в покое и уединении, чтобы избавиться от окровавленной одежды, не говоря уже об изрядном количестве человеческих внутренностей. Мне хотелось бы обнаружить такое место, где можно ходить туда-сюда без посторонних глаз. – Вообще говоря, на «Гугл-стрит-вью» есть изображение этого дома, – с легким вызовом объявила Робин. – В нем на три квартиры один общий вход. – И от Тэлгарт-роуд путь неблизкий. – Но ты же не считаешь, что это сделал Кристиан Фишер? – спросила Робин. – Такое, конечно, маловероятно, – признал Страйк. – Он ведь почти не знал Куайна, да и в романе о нем ничего не сказано, – по крайней мере, я не распознал. На станции «Холборн» им предстояло сделать пересадку; Робин тактично замедлила шаг, приспосабливаясь к походке Страйка, и не стала комментировать ни его хромоту, ни движения корпуса, помогавшие ему двигаться вперед. – А что насчет Элизабет Тассел? – на ходу спросил он. – Живет на Фулем-Пэлас-роуд, одна. – Это хорошо, – сказал Страйк. – Надо будет посмотреть, не разбила ли она свежую клумбу. – Разве Скотленд-Ярд этим не поинтересуется? – спросила Робин. Страйк нахмурился. Он-то понимал, что выглядит шакалом, который кружит рядом со львами в надежде поживиться необглоданной косточкой.