– Сразу после исчезновения Куайна один экземпляр рукописи был доставлен под дверь его любовницы и опущен в прорезь для почты, – сказал Страйк. – А вы, случайно, не удостоились такой же ранней доставки? Пауза затягивалась. Страйк почувствовал, что с трудом натянутая им нить вот-вот лопнет. Но это уже не играло роли. Список заготовленных вопросов был исчерпан. – Нет, – выговорил Фэнкорт. – Не удостоился. Он достал бумажник. Намерение обратиться к опыту Страйка для придания достоверности герою его следующей книги было благополучно забыто, о чем Страйк ничуть не жалел. Увидев, что Страйк достал из кармана наличные, Фэнкорт поднял ладонь и с нескрываемой желчностью сказал: – Нет-нет, позвольте мне. В газетах пишут, вы знавали лучшие времена. Как не вспомнить Бена Джонсона: «Я – бедный человек, я – воин, который в лучшие времена своего состояния презрел бы подобное обращение…»{40} – Вот как? – живо отреагировал Страйк, возвращая наличные в карман. – Мне кажется, к этому случаю больше подойдет другое: …sicine subrepsti mi, atque intestina pururens ei misero eripuisti omnia nostra bona? Eripuisti, eheu, nostrae crudele uenenum Uitae, eheu nostrae pestis amicitiae.{41} Изумление Фэнкорта он встретил без улыбки. Писатель быстро опомнился: – Овидий? – Катулл. – Опираясь на стол, Страйк тяжело поднялся с низкого пуфа. – Переводится примерно так: Ловко ко мне ты подполз и нутро мне пламенем выжег. Как у несчастного смог все ты похитить добро? Все же похитил, увы, ты, всей моей жизни отрава, Жестокосердный, увы, ты, нашей дружбы чума! Ну что ж, надеюсь, мы еще встретимся, – светским тоном завершил Страйк. И похромал к лестнице, спиной ощущая взгляд Фэнкорта. 44 Его соратники, его друзья бросаются в бой неудержимой лавиной. В тот вечер Страйк долго сидел на диване у себя в кухоньке-гостиной, слушая доносившийся с Черинг-Кросс-роуд шум транспорта и редкие приглушенные крики гуляк, загодя начавших отмечать Рождество. Протез он отстегнул, чтобы ничего не давило, и теперь блаженствовал: остался в трусах-боксерах и заглушил боль в культе двойной дозой таблеток. На тарелке возле дивана застывали недоеденные макароны, небо за окном приобрело бархатно-синий оттенок ночи, и Страйк, хотя и не задремал, даже не шевелился. Прошло, как ему казалось, очень много времени после того, как он увидел фотографию Шарлотты в подвенечном платье. За целый день он ни разу о ней не вспомнил. Не это ли признак исцеления? Она вышла замуж, а он сидит один в холодной полутемной мансарде и обдумывает хитросплетения изощренного убийства. Каждому свое. Перед ним на столе, в прозрачном полиэтиленовом пакете для вещдоков, по-прежнему лежала кое-как завернутая в обложку «Коварных скал» темно-серая кассета от пишущей машинки, тайком взятая у Орландо. Битых полчаса он только приглядывался к этому пакету, как мальчишка, зачарованный самым большим свертком под елкой – манящим и таинственным. Но развернуть, а тем более подержать в руках не решался, чтобы не нарушить улики на машинописной ленте – если, конечно, таковые обнаружатся. Коли возникнет хоть малейшее подозрение в фальсификации… Страйк посмотрел на часы. Этот звонок он намеренно откладывал до половины десятого. Пусть человек придет с работы, поможет загнать детей в кровать, уделит внимание жене. Разговор предстоял долгий, здесь требовались подробные объяснения… Но его терпение тоже имело предел. С трудом поднявшись, он взял ключи от офиса, на одной ноге попрыгал к лестнице и спустился на этаж ниже; для этого пришлось мертвой хваткой держаться на перила и время от времени присаживаться на ступеньку. Через десять минут, прихватив перочинный нож и пару латексных перчаток, какие получила от него Робин, Страйк вернулся к себе в квартиру и рухнул на еще не остывшее место. Отдышавшись, он бережно вынул кассету вместе с жеваной картинкой и положил на шаткий пластмассовый столик. Потом открыл лезвие-шило и с осторожностью вставил его позади кончика ленты, торчащего наружу. При помощи скрупулезных манипуляций кончик удалось вытянуть немного дальше. Теперь на ленте в обратном изображении читалось: ИДДЭ АШЫЛАМ ЮАНЗ ОТЧ,АЛАМУ Резкий выброс адреналина внешне выразился только удовлетворенным вздохом Страйка. Он ловко втянул ленту обратно при помощи лезвия-штопора, вставленного в шестеренку наверху кассеты, и ни разу не прикоснулся к своей добыче голыми руками, а потом, не снимая латексных перчаток, опустил ее обратно в полиэтиленовый пакет на молнии. Еще раз глянул на часы. Тянуть время больше не было сил. Страйк взял со стола мобильный и позвонил Дейву Полворту. – Не вовремя? – спросил он, услышав голос своего закадычного друга. – Да нет, нормально. – Полворт уже заинтересовался. – Что новенького, Диди? – У меня к тебе просьба, Старичок. Большая. Инженер, живущий за сотню с лишним миль, в Бристоле, ушел к себе в гостиную и слушал не перебивая, пока детектив объяснял, что ему требуется. Когда Страйк договорил, наступила пауза. – Я понимаю, это гимор. – Страйк напряженно вслушивался в потрескивание на линии. – А в такую погоду вообще может сорваться. – Не должно, – ответил Полворт. – Только надо прикинуть, когда я смогу этим заняться, Диди. Мне обещали два отгула… Пенни, конечно, не обрадуется… – Я так и думал, что тебя уже припахали, – сказал Страйк. – Да и потом, опасно это. – Обижаешь! Я и не такое проворачивал, – возмутился Полворт. – Понимаешь, она требует, чтобы я их с тещей в магазины свозил за рождественскими покупками… но это все фигня, Диди… Говоришь, там у тебя вопрос жизни и смерти? – Типа того. – Страйк закрыл глаза и усмехнулся. – Жизни и свободы. – А твой старый Старичок спит и видит, как бы отмотаться от этих магазинов. Все, давай, я перезвоню, когда результаты будут, лады? – Ты там поаккуратней, Старичок. – Отцепись. Страйк бросил мобильный на диван и, все еще улыбаясь, потер лицо ладонями. Возможно, он загрузил Полворта делом еще более бредовым и бессмысленным, чем схватить проплывающую акулу, но Полворт любил рисковать, а сейчас уже требовались крайние меры. Перед тем как выключить свет, Страйк напоследок перечитал свои заметки, сделанные во время беседы с Фэнкортом, и подчеркнул – да с таким нажимом, что прорвал бумагу, – слово «Резчик». 45 Ты понял остроту слов про шелкопряда? И в жилом доме Куайнов, и в нежилом, на Тэлгарт-роуд, полиция раз за разом проводила обыски. Леонору по-прежнему держали за решеткой. Стороны использовали выжидательную тактику. Для Страйка не внове было часами стоять на холоде, глядя в затемненные окна, выслеживать безликих незнакомцев, слушать длинные гудки в телефонной трубке, без толку давить на кнопки дверных звонков, видеть перед собой пустые лица и бестолковых свидетелей, мучиться вынужденным бездельем. Но в данном случае его сбивало с толку нечто другое: тихое подвывание тревоги, сопровождавшее каждый его шаг. Как дистанцироваться от дела, если тебя постоянно дергают разные люди, если со всех сторон сыплются несправедливости. Леонора, бледная, плачущая, до сих пор в тюрьме; ее дочь, совершенно сбитая с толку, уязвимая, в одночасье осталась без родителей. Робин прикрепила рисунок Орландо у себя над письменным столом, и веселая красногрудая малиновка взирала со стены на занимавшихся другими делами сыщика и его помощницу, напоминая им, что в Лэдброк-Гроув кудрявая девушка все еще ждет свою мать. У Робин, по крайней мере, были осмысленные дела, хотя она нервничала, что подводит Страйка. Два дня подряд у нее прошли впустую: в прозрачном пакете на молнии до сих пор не появилось никаких вещественных доказательств. Детектив учил ее осмотрительности: если возникнет хоть малейшее подозрение, что тебя заметят или запомнят, – смывайся. Он предпочитал не уточнять, насколько эффектна ее внешность, даже когда золотистые волосы убраны под вязаную шапку. Его помощница была чересчур привлекательной. – Такая перестраховка меня лимитирует, – сказала Робин, которая неукоснительно следовала его инструкциям. – Не будем забывать, с чем мы имеем дело, Робин: Куайн не сам выпотрошил себе нутро, – резко ответил он, чувствуя, как его собственное нутро заныло от беспокойства. Сформулировать некоторые из своих опасений Страйк затруднялся. Естественно, он предвидел, что убийца может уйти от правосудия, поскольку в тонкой паутине выстроенной версии зияли дыры, ведь Страйк полагался на собственную реконструкцию событий и до сих пор не смог раздобыть такие вещественные доказательства, к которым не подкопались бы ни полицейские, ни адвокаты. Но в последнее время его тяготило кое-что другое. Хотя Страйк терпеть не мог данное ему Энстисом прозвище Мистик Боб, сейчас его не оставляло предчувствие близкой опасности, почти такое же неотвязное, как тогда в «викинге» – предчувствие неизбежного взрыва. В подобных случаях обычно говорят «интуиция», но Страйк знал, что на самом деле просто считывает еле заметные сигналы, подсознательно соединяет точки. Из массы разрозненных улик вырастал четкий, устрашающий образ убийцы, одержимого неистовой яростью и обладающего расчетливым, блестящим, но глубоко нездоровым умом. Чем дольше Страйк маячил рядом, чем ближе описывал круги, чем точнее попадал в цель своими вопросами, тем больше появлялось шансов, что убийца почует исходящую от сыщика угрозу. Страйк не сомневался в своей способности обнаруживать и отражать агрессию, но не мог спокойно думать о том, какие решения примет извращенный ум, успевший показать свое пристрастие к византийской жестокости. Отгулы Полворта пришли и ушли, не дав ощутимых результатов. – Нипочем не отступайся, Диди, – говорил он Страйку по телефону. Что характерно: бесплодность собственных усилий не расхолаживала, а только подхлестывала Полворта. – В понедельник скажу, что приболел. Сделаю еще одну попытку. – Я не имею права тебя об этом просить, – бормотал обескураженный Страйк. – Такая поездка… – Я ведь сам предлагаю, костыль ты неблагодарный. – Пенни тебя прибьет. Как же ее рождественские покупки? – А как же мой шанс утереть нос Скотленд-Ярду? – парировал Полворт, который давно и принципиально не любил столицу и ее жителей. – Ты настоящий друг, Старичок, – сказал Страйк. Повесив трубку, он заметил, что Робин улыбается. – Что смешного? – «Старичок», – повторила она. На ее слух, это слово ассоциировалось с частной школой-пансионом, но никак не вязалось с манерой Страйка. – Не воспринимай буквально, – сказал Страйк. Когда он стал рассказывать ей историю про акулу и Дейва Полворта, у него опять зазвонил мобильный: незнакомый номер. Страйк ответил. – Это Камерон… э-э… Страйк? – Да, я вас слушаю. – Вам Джуд Грэм звонит. Соседка Кэт Кент. Вернулась она, – бодро сообщил женский голос. – Хорошая новость, – отозвался Страйк и поднял вверх большой палец.