– И кто же, на его взгляд, мог бы сработаться с Куайном? – посмеялся Фэнкорт. – У него есть некоторые соображения, – ответил Страйк. – А Уолдегрейв, в свою очередь, убежден, что Резчик – выпад в вашу сторону. – Нет, я – Фанфарон, – снова заулыбался Фэнкорт. – Это ни для кого не секрет. – Но почему же Уолдегрейв думает, что Резчик – это вы? – А вы спросите у Джерри Уолдегрейва, – с прежней улыбкой посоветовал Фэнкорт. – Но меня не покидает странное ощущение, мистер Страйк, что вы и сами в курсе дела. Я только одно могу сказать: Куайн глубоко, очень глубоко ошибался – и Уолдегрейв не мог этого не знать. Тупик. – Значит, за все эти годы вы так и не сумели продать дом на Тэлгарт-роуд? – Очень трудно найти покупателя, который отвечает условиям завещания Джо. Наш друг сделал донкихотский жест. Романтическая натура, идеалист. Я изложил все чувства, которые вызывает у меня эта история – наследство, обременение, особые условия, – в своем романе «Дом пустоты». – Фэнкорт вещал как лектор, рекомендующий дополнительное чтение. – Оуэн тоже высказал свое отношение… уж какое было… – добавил он с ноткой сарказма, – в «Братьях Бальзак». – Разве действие «Братьев Бальзак» происходит в доме на Тэлгарт-роуд? – переспросил Страйк, который, осилив первые пятьдесят страниц, не уловил этого момента. – Да, так было задумано. На самом деле это роман о нас, обо всех троих, – ответил Фэнкорт. – Джо, мертвый, лежит в углу, а мы с Оуэном пытаемся проследить его путь, постичь его смерть. Действие происходит в студии, где, по-моему… судя по тому, что я читал… вы нашли тело Куайна? – (Страйк молча делал пометки в блокноте.) – Критик Харви Бёрд назвал «Братьев Бальзак» жутким романом, «от которого содрогается тело, отвисает челюсть и сжимается сфинктер». – Мне запомнилось только бесконечное ощупывание мошонки, – признался Страйк, и Фэнкорт вдруг тонко, по-девичьи захихикал: – Так вы это читали? Да, правильно, у Оуэна был пунктик – его яички. Актер за соседним столиком наконец-то умолк, чтобы перевести дух. Последние слова Фэнкорта повисли в наступившей тишине. Страйк ухмыльнулся; актер и двое его сотрапезников уставились на писателя, который ответил им кислой улыбкой. Те трое поспешно возобновили свою беседу. – У него была навязчивая идея. – Фэнкорт опять повернулся лицом к Страйку. – В духе Пикассо, понимаете? Яички как источник творческой силы. И в жизни, и в литературе над ним довлел мачизм – мужская энергия, способность к оплодотворению. Кто-нибудь, вероятно, скажет, что этот идефикс нехарактерен для человека, который любит, чтобы его связывали и унижали, но мне видится здесь естественное следствие… инь и ян сексуальности Куайна. Думаю, вы обратили внимание на имена, которые он дал нам в своей книге? – Ваз и Варикосель, – сказал Страйк и опять заметил некоторое удивление Фэнкорта, который не ожидал, что человек с такой внешностью, как у Страйка, способен читать книги и усваивать их содержание. – «Ваз», то есть сам Куайн, – это термин, обозначающий семявыносящий проток, по которому сперма поступает из яичек в пенис – здоровая, мощная, животворящая сила. «Варикосель», в медицине варикоцеле, – болезненное расширение вены семенного канатика, иногда приводящее к бесплодию. Типичный для Куайна пошлый намек на то, что сразу после смерти Джо я заболел свинкой, отчего даже не смог прийти на похороны, и одновременно на то, что я, как вы отметили, продолжал писать в трудных обстоятельствах. – Но все же вы в то время еще оставались друзьями? – решил прояснить Страйк. – Когда он начал эту книгу, мы – в теории – еще дружили, – невесело усмехнулся Фэнкорт. – Но писатели – жестокая порода, мистер Страйк. Если ты стремишься к дружбе длиною в жизнь и бескорыстному товариществу – завербуйся в армию и научись убивать. Если ты стремишься к недолгим союзам с себе подобными, которые будут ликовать от малейшей твоей неудачи, – садись писать романы. Страйк улыбнулся. Фэнкорт с отстраненным удовольствием сообщил: – «Братья Бальзак» получили самую плохую прессу, какую мне только доводилось видеть. – Вы тоже выступили с рецензией? – Нет, – отрезал Фэнкорт. – В тот период вы еще были женаты на своей первой супруге? – спросил Страйк. – Совершенно верно, – ответил Фэнкорт, и на его лице едва заметно дрогнул какой-то мускул, как на боку вола, куда села муха. – Я просто пытаюсь выстроить последовательность событий… вы потеряли жену вскоре после смерти Норта? – Эвфемизмы для обозначения смерти – любопытное явление, правда? – непринужденно сказал Фэнкорт. – Я не «терял» жену. Напротив, я ее нашел – на полу в кухне, головой в духовку. – Простите, – чопорно сказал Страйк. – Что уж теперь… Фэнкорт заказал себе еще вина. По наблюдению Страйка, писатель достиг той деликатной точки, когда поток информации может либо хлынуть, как из крана, либо иссякнуть. – Вы когда-нибудь обсуждали с Куайном пародию, которая повлекла за собой самоубийство вашей жены? – Я же вам ясно сказал: после смерти Элли я с ним не общался, – ровным тоном повторил Фэнкорт. – Так что нет. – Но вы с самого начала были уверены, что пародию сочинил Куайн? – Ни минуты не сомневался. Как многие писатели, которым нечего сказать, Куайн обладал даром литературной имитации. Помню, как он пародировал что-то из написанного Джо Нортом, – получалось довольно смешно. Естественно, Куайн не собирался делать из Джо посмешище – ему достаточно было паясничать перед нами. – Хоть кто-нибудь признался, что видел ту пародию до выхода в свет? – В моем присутствии – никто. Иное было бы странно, учитывая последствия. Лиз Тассел мне клялась, что Оуэн ей ничего не показывал, но потом до меня дошли слухи, что она прочла этот текст заранее. Я уверен, что она и склонила Оуэна к публикации. Лиз до безумия ревновала меня к Элли. Наступила пауза, после которой Фэнкорт с напускной легкостью сказал: – Сейчас трудно поверить, что в былые времена приходилось дожидаться рецензий, написанных чернилами на бумаге, чтобы увидеть, как громят твою работу. Но с пришествием интернета любой полуграмотный кретин воображает себя на месте Митико Какутани{39}. – Куайн всегда отрицал свое авторство, да? – спросил Страйк. – Конечно отрицал. Еще бы: признаться – кишка тонка, – ответил Фэнкорт, видимо не заметив некоторой бестактности. – А ведь мнил себя героем-одиночкой, подлец. Куайн был завистлив, предельно честолюбив, обожал преклонение. После смерти Элли он страшно боялся стать изгоем. Разумеется, – с видимым удовлетворением отметил Фэнкорт, – этого ему было не избежать в любом случае. Оуэн привык греться в лучах отраженной славы – моей и Джо Норта. Когда же Норт умер, а я перестал с ним знаться, все поняли, что ему грош цена: у него только и было что грязный умишко и оригинальный стиль. Все идеи – сплошная порнография. Есть писатели, – продолжал Фэнкорт, – прославившиеся одной-единственной книгой. Таков был и Куайн. Написав «Прегрешение Хобарта», он отстрелил себе яйца (ему бы понравилось такое выражение). А дальше пошли одни бессмысленные перепевы. – Но разве не вы назвали «Бомбикса Мори» шедевром маньяка? – Вы и это читали? – Фэнкорт был удивлен и, кажется, польщен. – Да, так оно и есть, здесь мы имеем подлинный литературный курьез. Поймите, я никогда не отрицал, что Оуэн умеет писать, просто ему было не родить ни одной глубокой, интересной темы. Как ни удивительно, это распространенное явление. Но в «Бомбиксе Мори» он наконец-то нашел свою тему, понимаете? Никто меня не любит, все только обижают. Я гений, просто никто этого не видит. Результат получился уродливым и комичным, от него так и веет обидами и жалостью к себе, но все же в нем определенно есть какая-то притягательность. Ну и конечно, язык, – заключил Фэнкорт с энтузиазмом, какого еще не обнаруживал в ходе этого разговора, – просто восхитительный. Некоторые отрывки стоят вровень с лучшими образцами его прозы. – Очень ценные сведения, – сказал Страйк. Фэнкорта, по-видимому, это рассмешило. – В каком смысле? – У меня есть ощущение, что «Бомбикс Мори» занимает центральное место в этом деле. – В этом деле? – улыбаясь, повторил за ним Фэнкорт; оба замолчали. – Неужели вы всерьез хотите меня убедить, что убийца Оуэна Куайна до сих пор гуляет на свободе? – Да, я так считаю, – подтвердил Страйк. – В таком случае, – улыбка Фэнкорта стала еще шире, – более целесообразно было бы обратиться к произведениям убийцы, а не жертвы, как по-вашему? – Возможно, – ответил Страйк, – но мы не уверены, что убийца – писатель. – О, нынче все у нас – писатели, – протянул Фэнкорт. – Весь мир пишет романы, только никто их не читает. – Ну, «Бомбикса Мори», я уверен, читать будут, особенно если с вашим предисловием, – сказал Страйк. – А знаете, наверное, вы правы. – Фэнкорт окончательно расплылся в улыбке. – Когда – точно – вы впервые прочли эту книгу? – Пожалуй… надо подумать… – Фэнкорт сделал вид, что производит в уме какие-то расчеты. – Очевидно… мм… в середине недели после того, как Куайн представил рукопись. Мне позвонил Дэн Чард и сообщил, что Куайн намекает, будто бы это я написал пародию на книгу Элли. Он предложил мне сообща с ним подать на Куайна в суд. Я отказался. – Чард зачитал вам какие-нибудь отрывки? – Нет. – К Фэнкорту снова вернулась улыбка. – Испугался, что потеряет свое самое ценное приобретение, понимаете? Нет, он лишь вкратце изложил брошенные Куайном обвинения и предложил мне воспользоваться услугами своих юристов. – Когда состоялся этот телефонный разговор? – Вечером… седьмого, да, похоже на то. В воскресенье вечером. – То есть в тот же день, когда вы записывали телевизионное интервью по поводу вашей новой книги, – уточнил Страйк. – А вы неплохо информированы, – прищурился Фэнкорт. – Я смотрел передачу. – Знаете, – подпустил шпильку Фэнкорт, – вы не производите впечатления человека, который любит передачи на темы культуры и искусства. – Я и не говорил, что люблю, – заметил Страйк и не удивился, что Фэнкорту понравился его ответ. – Но я заметил у вас одну оговорку, когда вы перед камерой называли имя первой жены. – (Фэнкорт молча смотрел на него сквозь бокал). – Вы произнесли «Чу…», а потом поправились: «Элли», – напомнил Страйк. – Ну и что? Вы же только что сказали – оговорка. Даже самые красноречивые от этого не застрахованы. – В «Бомбиксе Мори» вашу покойную жену… – …зовут Чучелкой. – Значит, простое совпадение, – сказал Страйк. – Естественно, – подтвердил Фэнкорт. – Потому что седьмого ноября вы еще не знали, что Куайн дал ей имя Чучелка. – Естественно, не знал.