– Разве в его доме не нашли тридцатипятимиллиметровый фотоаппарат? – спросил я, вспомнив коробку со старым фотоаппаратом. – Снимки сделаны не им, – ответил Гарднер. – Тем оборудованием не пользовались много лет, так что скорее всего он принадлежал отцу Йорка. Судя по найденным в доме фотографиям, Йорк-старший был фотографом-любителем. Я подумал о выцветших фотографиях на полке. Что-то в них меня беспокоило, но я никак не мог понять, что именно. – Я все же не понимаю, почему это важно, – признался я. – Эти фотографии для Йорка не просто сувениры. Я считаю, что они и есть основной смысл, ради чего он все это делает, – пояснила Джейкобсен. – Все, что нам о нем известно, наводит на мысль, что он одержим смертью. Его работа; то, как он обращается с телами жертв; его стремление заполучить такого криминалиста-антрополога, как доктор Либерман; то, что все фотографии жертв сделаны в момент смерти, указывает на одно: Йорк некрофил. Я оторопел. – Мне казалось, вы говорили, что тут нет сексуальной подоплеки. – А ее и нет. Большинство некрофилов – мужчины с очень низкой самооценкой. И одержимы мыслью об абсолютно покорном партнере, потому что боятся быть отвергнутыми. К Йорку это никак не относится. Помимо всего прочего, он считает, что общество его недооценивает. И я сильно сомневаюсь, что жертвы привлекают Йорка в сексуальном плане, мертвые или живые. Нет, я считаю, что его состояние приняло форму танатофилии. Противоестественная одержимость самой смертью. Все это начало переходить в совершенно непонятную плоскость. Я ощутил первые признаки головной боли. – Если это так, то разве он не должен фотографировать жертвы скорее после смерти, чем в момент убийства? – Потому что этого ему было бы недостаточно. Помимо некрофилии Йорк в первую очередь злокачественный нарциссист, не забывайте. Он одержим сам собой. Людям свойственно бояться смерти, но для такого, как он, осознание неизбежной кончины просто невыносимо. Его всю жизнь окружает смерть. И теперь он одержим желанием понять ее. – Джейкобсен откинулась назад. Лицо ее было совершенно серьезным. – Я считаю, что именно поэтому он и убивает и поэтому фотографирует своих жертв. Его эго не может вынести того факта, что однажды он тоже умрет. Поэтому он ищет ответ. Это его способ попытаться разгадать таинство жизни и смерти, если вам угодно. И он убедил себя, что если ему удастся сделать этот решающий снимок, поймать точный миг смерти на пленку, то все станет ясно. – Это же безумие, – возразил я. – Сомневаюсь, что здравый рассудок вообще присущ серийным убийцам, – хмыкнул Гарднер. Он был прав, но я не это имел в виду. До сих пор не существовало четкого определения, когда кончается жизнь. Остановившееся сердце можно снова запустить, и даже смерть мозга не всегда конечна. Идея, что Йорк думает, будто может поймать точный миг смерти своих жертв на пленку, да еще и что-то из этого узнать, почему-то меня очень сильно встревожила. – Но, даже если допустить, что это ему бы удалось, какая ему от этого польза? – спросил я. – Фотография ничего ему не скажет. Джейкобсен пожала плечами. – Это не важно. Пока сам Йорк верит в это, он будет продолжать. Он в поиске, и ему все равно, сколько народу ему придется убить на пути к цели. Для него они всего лишь лабораторные крысы. И тут же вспыхнула, осознав допущенный ляп. – Извините, я не хотела… – Ерунда. – Может, мне все это и не нравилось, но хуже от того, что я узнаю реальное положение вещей, уже не станет. – Из того, что вы только что сказали, вытекает, что Йорк занимается этим уже довольно давно. Одному Богу известно, сколько людей он уже убил незаметно для окружающих. И мог заниматься этим до бесконечности. Так почему он сменил манеру поведения? Что заставило его внезапно решить привлечь внимание к своим деяниям? – Трудно сказать, – развела руками Джейкобсен. – Но могу предположить, что именно потому, что уже давно этим занимается. Вы же сами сказали, что то, чего он пытается добиться, невозможно. Быть может, в какой-то момент он и сам начал это понимать. И теперь он это компенсирует, пытается примириться с неудачей, подстегивая свое эго другим способом. Именно поэтому он и выбрал своей мишенью доктора Либермана, признанного авторитета в области, которую Йорк, вероятно, считает своей вотчиной. В какой-то степени это классический перенос – он пытается избежать необходимости признать собственную неудачу, вновь, теперь уже иным способом, уверив самого себя, что все равно гениален. Головная боль превратилась в настоящую мигрень. Я помассировал виски, жалея, что не прихватил из номера аспирин. – Почему вы мне это рассказываете? Не то чтобы я это не оценил, но раньше вы не очень спешили делиться информацией. Так с чего вдруг такие перемены? Джейкобсен покосилась на Гарднера. До этого момента он довольствовался тем, что предоставил говорить ей, но теперь почти неуловимо встрепенулся. – С учетом сложившихся обстоятельств было принято решение, что вы имеете право знать. – Он хладнокровно поглядел на меня. – Вы создали нам проблему, доктор Хантер. Йорк передал нам послание, оставив кожу на стекле вашей машины. Мы не можем это игнорировать. Он похитил и практически наверняка уже убил Алекса Ирвинга, и, не случись у Тома инфаркта, убил бы его тоже. и я не собираюсь допускать, чтобы кто-то еще из занятых в расследовании пополнил собой этот список. Я смотрел на свой кофе, стараясь говорить ровно: – Вы можете отстранить меня от расследования, если хотите. – Снова. – Но я не вернусь назад в Великобританию, если вы к этому клоните. Это не было бравадой. Я собирался как минимум остаться на похороны Тома. Независимо ни от чего я не уеду, не попрощавшись со своим другом. Подбородок Гарднера закаменел. – Так не пойдет. Если мы прикажем вам уехать, вы уедете. Даже если для этого вас придется эскортировать до самолета. – Ну значит, именно это вам и придется сделать, – отрезал я, вспыхнув. Судя по его взгляду, больше всего на свете ему хотелось лично запихнуть меня в самолет, но он только глубоко вздохнул. – Откровенно говоря, было бы лучше для всех, если бы вы уехали домой, – кисло буркнул он. – Но я не к этому вел. Могут быть некоторые… плюсы в том, что вы останетесь. По крайней мере мы будем знать, на чем сосредоточить наше внимание. Я даже не сразу сообразил, что он имеет в виду. А когда понял, то от изумления не знал, что сказать. – Вы будете под постоянным наблюдением, – с деловым видом продолжил Гарднер. – Вы не подвергнетесь никакому риску. И мы не попросим вас делать то, что может вам не понравиться. – А если мне все это вообще не нравится? – Тогда мы поблагодарим вас за помощь и позаботимся, чтобы вы сели в самолет. Я с трудом подавил неуместное желание расхохотаться. – Значит, выбор за мной? Я могу остаться, только если соглашусь быть приманкой для Йорка? – Вам выбирать, – твердо ответил агент. – Если вы остаетесь, вам потребуется круглосуточная охрана. Мы не сможем объяснить такие расходы, которых могли избежать, отправив вас в Англию. Не сможем без веской причины. Но решать вам. Руки вам никто не выкручивает. Миг облегчения был слишком кратким. Гарднер ошибался. Тут вообще было нечего решать. Если я уеду, Йорк попросту выберет себе другую жертву. Этого я допустить не мог. – Что мне нужно делать? Мои слова будто прорвали плотину напряжения. На лице Гарднера появилось довольное выражение. Джейкобсен было куда сложнее прочитать. На миг мне показалось, что в ее глазах мелькнуло что-то вроде вины, но настолько мимолетно, что я мог и ошибиться. – На данный момент ничего. Ведите себя как обычно, – ответил Гарднер. – Если Йорк за вами наблюдает, я не хочу, чтобы он заметил что-то необычное. Он ждет, что мы предпримем какие-то меры предосторожности, и мы не станем его разочаровывать. Кое-кто из наших людей сидит в машине возле морга, а другие – возле вашей гостиницы. Их он заметит. Но будет и скрытое наблюдение, которого он не увидит. Вы тоже. Я кивнул, словно все это было совершенно обыденным. – А моя машина? – Мы с ней закончили. Кто-нибудь подгонит ее к гостинице. Ключи оставят в регистратуре. Мы еще прорабатываем детали, но хотим, чтобы с завтрашнего дня вы спокойно ездили по городу. Будете изображать туриста, гулять по набережной или по тропинкам – короче, станете привлекательной мишенью. Мы хотим предоставить Йорку возможность, мимо которой он пройти не сможет. – А он не догадается, что это ловушка, если я вдруг начну бродить в одиночестве? Гарднер бесстрастно поглядел на меня. – Вы имеете в виду, как прошлым вечером? Мне потребовалась пара секунд, чтобы сообразить. Покидая вчера вечером гостиницу, вопреки запрету Гарднера, я не заметил никакого наблюдения, но, пожалуй, мне следовало этого ожидать. Ну и толку от этой выходки? – Может, Йорк что-то и заподозрит вначале, но мы умеем быть терпеливыми, – продолжил Гарднер, удостоверившись, что намек понят. – Единственное, что от него требуется, это объявиться, чтобы разнюхать обстановку, а когда он это сделает, мы его возьмем. Как легко у него все выходит. Я машинально поглаживал большим пальцем шрам на ладони. Поняв, что Джейкобсен за мной наблюдает, я перестал тереть шрам и положил руки на стол. – Нам необходимо ваше сотрудничество, доктор Хантер, – сказал Гарднер. – Но если вы против, то можете улететь домой уже сегодня днем. Вы еще можете передумать. Нет, не могу. Чувствуя на себе взгляд Джейкобсен, я отодвинул стул и встал. – Если это все, то я бы хотел поехать в морг. Весь остаток дня я пребывал в странном, беспокойном состоянии духа. Слишком уж много всего произошло. Смерть Тома, потом я сам оказался следующим в списке Йорка, а теперь еще и перспектива изображать завтра жертвенного агнца. Все это как-то плохо укладывалось у меня в голове. Стоило мне более-менее свыкнуться с одной проблемой, как появилась другая, и снова все полетело в тартарары. К тому же в морге у меня особых дел не было. Самую срочную работу я уже закончил, и оставалось только рассортировать и собрать то немногое, что уцелело от найденного в лесу скелета Уиллиса Декстера. Чистая рутина, и много времени не заняла. Животные сожрали и растащили почти все кости, а те, что сохранились, были настолько сильно обглоданы, что уже не подлежали какой бы то ни было сортировке. Так что ничто не мешало моим мыслям течь по порочному кругу. И поговорить тоже было не с кем. Саммер этим утром не появлялась, хотя после смерти Тома я ее в общем-то и не очень ждал. Да и в любом случае ей тут особо нечего делать. Однако, хотя я бы и не отказался от чьей-нибудь компании, я вздохнул с облегчением, когда один из работников морга сообщил, что у Кайла сегодня выходной. Ему еще предстоит узнать о положительном результате анализа останков Ноя Харпера на гепатит С, и в данный момент я порадовался, что не придется с ним встречаться. Пол тоже отсутствовал почти все утро, занятый на различных заседаниях. Так что увидел я его уже ближе к обеду. Он по-прежнему выглядел усталым, хотя и не так сильно, как вчера. – Как Сэм? – спросил я, когда он заглянул в зал для аутопсии. – Хорошо. Во всяком случае, ложных тревог больше не было. Она собиралась встретиться с Мэри нынче утром. А кстати – если не занят вечером, то ты приглашен на ужин. При других обстоятельствах я охотно бы согласился: мое расписание визитов как-то не было особо забито, и перспектива провести очередной вечер одному в гостиничном номере не очень-то прельщала, – но если Йорк следит за мной, меньше всего я хотел бы подставлять Пола и Сэм. – Спасибо, но сегодня не самое подходящее время. – Угу. – Он взял сильно обглоданный грудной позвонок и повертел в руке. – Я разговаривал с Дэном Гарднером. Он рассказал мне о коже, оставленной на стекле твоей машины прошлой ночью. И что ты добровольно вызвался помочь в поимке Йорка. Я бы не назвал это добровольным, но все же был рад, что Пол в курсе, а то я как раз размышлял, что можно ему рассказать, а о чем не стоит. – Мне предложили либо это, либо вылет домой ближайшим рейсом.