Олесунн Суббота, 16 апреля 2005 года Мы собрались в переговорной, чтобы быстренько обменяться имеющейся у нас информацией по делу. Моя смена уже давно закончилась, но ради такого я согласился остаться на ночь. Маленькая переговорная слишком тесная, столько полицейских туда просто не влезут, поэтому я постарался покороче. — Начинай, Сверре, — попросил я. — Я наблюдал за допросом того парня. Можешь доложить? Сверре кивнул. — Он скрывает от нас информацию, это очевидно, но он очень упрямый. Утверждает, будто не знает имени девушки, вместе с которой совершил нападение. Однако он дал нам ее описание. Также сообщил нам имя заказчика, но похоже, оно не настоящее, так что либо заказчик назвал ему фальшивое имя, либо парень врет. Он не хочет называть имена других соучастников, видимо, опасаясь последствий. Сегодня вечером мы допросим его еще раз. Я кивнул. Именно этого я и опасался. — А что по его контактам? — Он утверждает, что у него нет никаких сомнительных контактов, и говорит, что совершил нападение в первый и последний раз. Он был в состоянии алкогольного опьянения, когда мы его взяли. Кроме того, в его крови обнаружены следы гашиша и марихуаны. Он связан с тусовкой Дэвида Лорентсена, которого мы уже давно пытаемся взять за распространение. Я уже давно следил за Лорентсеном. Сеть вокруг него была сложной, в ней имелось много звеньев, и самого его взять никак не удавалось. — У Лорентсена железное алиби. Он был на футбольном матче, это подтверждают камеры наблюдения. — Это вовсе не значит, что он здесь ни при чем, — сказал я. — Ведь Лорентсен сам грязную работу не делает. Соседи ограбленного сообщили, что они видели каких-то людей возле дома в то время, когда было совершено нападение; многие из них были одеты в фанатские худи. Грабители испарились незадолго до прибытия полиции. Один из соседей видел, как они уехали на сером автомобиле, но не смог назвать марку. Задержать все серые машины с футбольными болельщиками означало бы задержать десятую часть населения Олесунна. Абсолютно безнадежно. Я закончил собрание, сообщив, что завтра мы подхватим эту ниточку. — Технические следы могут иметь значение, — сказал я. — Мы получим фоторобот женщины, которая участвовала в нападении. Если мы ее найдем, возможно, она даст нам информацию о заказчике. После совещания я вернулся в свой кабинет. Наступил вечер, но перед возвращением домой мне нужно было записать кое-что для отчета. Я открыл ящик стола и достал мобильник. Более двадцати пропущенных вызовов. Первый — в три часа дня, последний — чуть более часа назад. На экране высветилось имя: Малышка. Я взглянул на фотографию на стене над письменным столом. Она оставила сообщение. Я нажал кнопку, чтобы прослушать автоответчик. — У вас одно сообщение. Ее голос в трубке был слабым, она рыдала. — Папа, перезвони мне срочно. Пожалуйста. И на этом всё. Я сбросил сообщение и набрал ее номер. — Вы позвонили на автоответчик… Я сбросил и позвонил еще раз. — Вы позвонили на автоответчик… Я встал. Еще раз набрал ее номер, выходя из кабинета и спускаясь вниз по лестнице. — Вы позвонили на автоответчик… Перепрыгивая через две ступеньки, я бросился к выходу, к своей машине. — Вы позвонили на автоответчик… — Вы позвонили на автоответчик… Мемуары рептилии Когда крышка открылась, я увидел ее лицо. С него капало — соленые слезы из ее глаз. Так бывает, когда людям становится грустно, их чувства словно выжимают из тела соль и воду. Никогда не понимал почему. Мы находились в незнакомой комнате. Было темно, полоски света — совсем редкие. Я проверил воздух, пытаясь почувствовать угрозу, но ничего не обнаружил. Комната пахла так, как, на мой взгляд, пахли все человеческие жилища. На полу, куда меня выпустили, лежал мягкий ковер. По размеру комната была не больше жилища Теплой женщины, там стояли кровать и небольшой стол. Затем я почувствовал новый запах. Я узнал его. — Это была комната моего сына, — сказала Холодная женщина, — но теперь здесь будет жить Неро. — Большое спасибо, что согласились забрать его, — сказала Теплая женщина. И исчезла. Запах и тепло испарились. Холодная женщина принесла миску с водой и холодную тушку, которую она положила на ковер. Я отказался ее есть, так что она просто сгнила. И следующую тушку я есть не стал. Я голодал, ожидая чего-нибудь получше. Теплая женщина отняла у меня ту фантастическую добычу, и даже ударила меня, так что я был очень голоден. Никогда не чувствовал себя настолько близким к смерти. И все же у меня не было выбора. Солнце вставало и садилось, вставало и садилось, времена года сменялись по вечному кругу, и я научился ненавидеть себя настолько, что съедал те холодные тушки, которые мне приносили. Во время еды я фантазировал о том прекрасном времени, когда вырасту достаточно большим, чтобы убить этих злых человеческих животных. Холодная и Теплая женщины станут первыми. Я постараюсь сделать так, чтобы они страдали. Руе Олесунн Суббота, 16 апреля 2005 года Выехав на набережную Скарбёвика, я прибавил скорость. Я мчался к дому Малышки в Хессе. Конечно, я паниковал зря. Наверняка дело обстояло не так плохо, как я себе представил, когда услышал ее голос. Наверняка ее просто бросил этот жалкий парень. Но все же я не мог отделаться от мысли, что в этом случае она позвонила бы Ингрид, а не мне. Мы с Малышкой редко общались. Не разговаривали с того дня, через две недели после родов, когда я навестил ее. Это было давно. Я позвонил еще раз. Прибавил скорость, услышав автоответчик. Она рассмеется или разозлится на меня, когда я появлюсь у нее в дверях лишь из-за коротенького сообщения. «То есть теперь ты явился, — скажет она, — когда решил, что мне нужна помощь полиции». И тем не менее в голове у меня снова и снова звучал ее голос. Похоже, она была расстроена и напугана, как маленький ребенок. Мне показалось, что, когда я не ответил на звонок, внутри ее что-то сломалось. Почему она мне позвонила? Может быть, она попала в беду, может быть, случилось нечто такое, отчего ей действительно понадобилась помощь папы-полицейского? У нас осталось много хороших воспоминаний об этом месте, о Хессе, о том времени, когда мы с Ингрид были вместе, а Малышка — еще крошкой. Наши прогулки на гору Сюккертоппен по воскресеньям, купание у ее подножия, празднование Дня независимости в те времена, когда наша девочка играла на флейте в школьном оркестре. Ежегодный костер на Иванов день. У меня сохранилась фотография восьмилетней Малышки возле костра. В руке у нее палка с насаженной на нее сосиской. А на заднем плане на барже пылает огромный костер, со всех сторон окруженный водой и другими судами. Маленькая девочка улыбается и показывает пальчиком на пламя, которое облизывает верхушки деревянных палетт. Зрелище потрясающее. На перекрестке с круговым движением я резко свернул и уперся в другую машину. У меня не было возможности включить сирену и мигалки, расшвырять с дороги всех остальных, но уже совсем скоро я увидел съезд к улице Сюккертоппвейен, где стоял ее дом. Повернул и сбросил скорость, почувствовав, как пульсирует кровь у меня в ушах. Разве я не убеждал себя только что, что ничего не случилось? Что она рассердится, когда я заявлюсь к ней? Выйдет с ребенком на руках и спросит: «Ну и чего ты хотел?» А я отвечу: «Ты мне позвонила, а потом не брала трубку, когда я перезванивал». На это она вздернет бровь и скажет: «Расслабься, папочка, я дозвонилась маме». Почему я так испугался? Едва я успокоился, как увидел дом Малышки. Из-за дома — старого, деревянного, выкрашенного в красный, с большим садом чуть ниже по склону — поднималось серое облако дыма. Сначала я решил, что они разожгли гриль в саду, но не слишком ли много дыма? Похоже, у них там костер… К тому же горело явно не в саду. Подъехав поближе, я убедился, что дым шел из самого дома. Он охватывал всю заднюю часть крыши. Сердце забилось стремительнее. Дрожа, я втиснул машину между другими автомобилями на обочине и скинул ремень безопасности. Пока вылезал наружу, снова набрал номер Малышки, и все успокаивал себя: «Расслабься, расслабься, это случайность…» — Вы позвонили на автоответчик… Никаких причин для беспокойства — наверняка что-то загорелось в саду; это только кажется, что дым идет из самого дома. — Вы позвонили на автоответчик… Широко шагая, я направился к источнику дыма. Последние несколько метров до двери я пробежал. Рывком распахнул дверь. Тяжелое горячее облако сбило меня с ног. Оно заполнило мои ноздри, глаза и рот, кромешной тьмой сгустившись вокруг меня. Внутри облака потрескивало пламя. Я рвался дальше, искать ее, но облако было слишком горячим, слишком плотным. Я звал Малышку, звал изо всех сил, но ответом мне было лишь неутихающее потрескивание огня. Я позвонил пожарным, а сам обежал вокруг дома и попытался открыть дверь на террасу. Заперто. Из кухонного окна огонь прорывался к стене. Дрожащим голосом я диктовал адрес, а сам пытался запомнить, как выглядит дым. На пожаре очень важно сразу же сделать фотографии, это поможет расследованию. Фотоаппарата у меня с собой не было, так что приходилось полагаться на память. Ведь ее, вполне возможно, и дома-то нет. Может, она оставила телефон, а сама пошла с ребенком прогуляться, укачать его… Вой сирен приближался. Я еще раз обежал дом, чтобы увидеть пожар со всех сторон, — это могло помочь. Малышка скажет, что я вел себя как типичный полицейский, даже не зная, пострадала ли она при пожаре, внутри ли они… Я снова набрал ее номер. — Вы позвонили на автоответчик… Сирены стали еще ближе. Огромные пожарные машины едва поместились на узкой улочке за домом. Огонь уже переполз на крышу и выбивался из печной трубы. Дом выгорит дотла. Дым прочно засел у меня во рту и в носу. — Вы позвонили на автоответчик… Пожарные ринулись к дому, размотали шланги и развернули лестницы. Огонь, охвативший всю крышу и стены, красным языком лизал небо. Жар. Лицо горело, хотя я отошел и стоял в нескольких метрах от дома. Полиция приехала следом. Места для машин в переулке не осталось, поэтому им пришлось припарковаться неподалеку. Начали стягиваться любопытные соседи. Полицейские явились очень быстро. Первым ко мне подошел Сверре. — Ты здесь, Руе? Я думал, ты уехал домой… Я снова набрал номер Малышки. Смотрел на огонь, в очередной раз выслушивая бесстрастное сообщение. — Вы позвонили на автоответчик… — Надеюсь, внутри никого нет, — сказал Сверре. — Похоже, там слишком жарко для наших пожарных. Дом светился на фоне неба. От него исходил такой же жар, как и от самой Малышки. Он горел так, как обычно горела в ней жизненная сила, та, что делала ее такой прекрасной. Я много раз думал, что огонь ее души никому не под силу погасить. И опасался, что человеку этого огня не выдержать. Что он каким-то образом обожжет своего владельца. Но я и представить себе не мог, что внешний огонь, что жар… Моя голова расплавилась, мысли улетели, как дым. Это сделал огонь. Огонь, змеем поднимающийся к небу, — раскаленный, злобный дракон. Не было на свете ничего чернее той дыры, которую прожег в моей голове тот пронзительный огонь. — Анита, — сказал я. — Моя дочь. Это ее дом.