— Он также всесилен, как и всенеудобен. — Потому что не хочет укладываться в прокрустово ложе логики? — Именно, Ватсон. — Думаю, Холмс, он действует подобно живому человеку и бунтует против любых ограничений. — Расследование, Ватсон — это логическая задача, а то, что не укладывается в строго-логические рамки, как не верти — лирика. Розочки и стрекозочки на полях трактата по химии. Красиво, познавательно, но к делу не относится. Пусть этим занимаются писатели, поэты, кто угодно. Сыщики этим заниматься не должны. Конечно, вы очень талантливо сдабриваете ваши рассказы всякого рода лирическими зарисовочками, часто весьма убедительными, но это ничего не меняет. — Однако, Холмс, не только логика помогает выявить истину, а зачастую и противоположное ей, то, что не поддается никаким измерениям, вычислениям и расчетам, но что, тем не менее, никак не следует сбрасывать со счетов. Конечно, вы цените себя исключительно за аналитические способности и привыкли думать, что благополучный исход расследования заслуга дедуктивного метода. То есть целиком ваша заслуга. — А разве это не так? — Так, да не так. — Куда это вас заносит, Ватсон? — Сейчас увидите. Возьмем теперешний случай; разве не заслуга мистера Торлина, которому приснился сон, и он не нашел ничего лучшего, как прийти к вам, ни к психиатру, ни к гадалке, ни, на худой конец, в Скотланд-Ярд, а прямо к Шерлоку Холмсу! Разве не заслуга Била Читателя, который так доверял Шерлоку Холмсу, что пришел и сдался на его милость, открыв свои козыри. Не зря, значит, оба они изучали вас по газетам и портретам. И тот и другой понадеялись на вас и не обманулись. А значит, даже и по одним газетным статейкам, и по моим, как вы говорите, лирическим зарисовочкам они сделали о вас весьма верный вывод. Да и старина Айк Бут вряд ли бы открылся инспектору Лестрейду и его молодцам. Скажу более, если бы не доверие этих людей, Холмс, вам не пришлось бы применить на практике и ваши таланты. Мы просто никогда не узнали бы об этом деле, и оно осталось бы сокрытым от нас, как зарытый в землю перстень Бен Глаза. Я говорил горячо и убежденно, как, кажется, не говорил еще никогда в жизни. Конечно я не ожидал аплодисментов… Но полная тишина, нарушаемая только тиканьем часов, да унылым пением дымохода, меня все же смутила. Холмс блаженно попыхивал трубкой, протянув свои длинные ноги к камину, в зрачках его метались огненные языки и еще что-то неуловимое. На мою тираду он не ответил, ни словом, только неопределенно хмыкнул. Что ж, по крайней мере, я высказался, а он выслушал. Иначе бы не хмыкнул. Позже, заканчивая работу над «Страшной комнатой», я спросил его мнения, стоит ли подредактировать и подсократить рукопись Била Читателя? На мой взгляд, хотя наш «конкистадор» выражался достаточно литературно, а местами даже изысканно, он все же не умел отделять важное от второстепенного, сокращать длинноты, не упуская смысла, и вести последовательное повествование без ненужных отступлений и топтания на месте. Но Холмс заявил, что не считает данные особенности недостатками, поскольку сами обстоятельства мало способствовали гладкости стиля, излишние же подробности, как и обилие прямой речи, объясняются, скорее всего, желанием точнее передать факты и не погрешить против истины. Потому он посоветовал не портить эту беспримерную исповедь излишней литературной обработкой. Так я и сделал, исправил по мере сил только грамматические ошибки и опустил повторы. Желая как можно скорее набросать эту повесть, что называется по горячим следам, я стал быстро восстанавливать по записям и памяти все перипетии этого, беспрецидентного дела, но вопреки ожиданиям закончить работу не успел. Одно нашумевшее убийство надолго оторвало нас от нормальной человеческой жизни. Кстати, если бы не Холмс личность убитого могла бы так и остаться для всех тайной, поскольку голова у бедняги отсутствовала, а документы при нем бывшие оказались фальшивкой. «О, Бедный Йорик!», неожиданно воскликнул мой друг с неподдельной горечью в голосе. Оказалось, что по уникальному и малозаметному дефекту ладони он опознал в покойнике Вильгельма Уилборна — знакомца своей юности. Но это был не единственный сюрприз и не самый удивительный из тех что нас ждал. Убийца, которого Холмс взял с поличным в подвале старинного дома на маленькой Кросби Роу, некто Джуди Робинсон по кличке Птенчик, вполне респектабельная, но на редкость бесцветная личность, при дознании проговорился, что убитый им Вильгельм Уилборн, не кто иной, как пресловутый Вилли Чемодан. Даже для всезнайки Холмса это было откровением. Легендарный фальшивомонетчик — его школьный приятель!!!??? Но факты были налицо. Интересно, что взят был Птенчик ровно в тот момент когда ухватившись за роковой чемодан своего патрона, тащил его из хитроумного тайника умиротворенно напевая на избитый мотив шарманки: "Подайте мне мой старый шарабан, я повезу на нем свой старый чемодан!" Известно что исключительная находчивость и крайняя осторожность, делали Вилли неуловимым для Скотленд-Ярда, да и с преступным миром он вел свои дела весьма ловко, обезопасив себя казалось со всех сторон. Только вот против вероломства единственного своего помощника, скучного, невзрачного, но такого незаменимого Птенчика, он все же, оказался бессилен… И в одно несчастное утро его обезглавленный труп был обнаружен в ванной отеля "Эксельсиор". По словам Холмса, до того как старина Уилборн стал тем кем стал, он, был известен многим как весьма успешный ученый-изобретатель, заядлый театрал, короткий приятель нелюдимого Реджинальда Месгрейва, отчаянный франт и вообще на редкость занятный малый. Ничто в те далекие годы не предвещало столь выдающейся криминальной карьеры этому обаятельному и оригинальному гению. Холмс со вздохом сожаления высказал уверенность в том, что сложись жизнь бедняги Уилборна иначе, им наверняка гордилась бы старушка Англия, как гордится теперь Фарадеем и Джоулем. По этому поводу мне вспомнилось неоднократное высказывание Холмса, о том, что будь его собственные принципы иными, а воспитание не столь традиционным — Скотленд-Ярд имел бы в его лице весьма и весьма опасного преступника, а уголовный мир не менее опасного собрата. Но к счастью для человечества с Холмсом ничего подобного не случилось. По завершении дела Вилли Чемодана я поспешил к моей долготерпеливой жене, к моим осиротевшим пациентам и к моим заброшенным литературным занятиям. Потому с Холмсом мы не виделисьв плоть до начала зимы, до того дня когда я принес на его суд свою новую рукопись. Прочитав «Страшную комнату», и своей иронической улыбкой выразив некоторое одобрение прочитанному, что он делал отнюдь не всегда, Холмс посоветовал с публикацией подождать. Конечно, я и сам понимал — должно пройти время, прежде чем «Страшная комната» увидит свет. — На сколько же, по-вашему, ее законсервировать, Холмс? Мой друг на мгновение задумался, выдохнул серию аккуратных колечек дыма и спокойно произнес, глядя в потолок, — Лет на сто, я думаю. — На сто лет???!!! — возопил я. — Поверьте мне, Ватсон, она от этого только выиграет. И я… поверил. Приложение Прилагаю здесь по памяти записанное завещание, с которым мне удалось ознакомиться в адвокатской конторе «Салиман и Брук». «Я, лорд Фредерик Фатрифорт (старший) — будучи в здравом уме и твердой памяти, изъявляю свою волю в следующем завещании: весь свой капитал в размере (…) миллионов фунтов оставляю моему внуку Фредерику Фатрифорту (младшему) — единственному сыну моего покойного единственного сына, Джулиана Фатрифорта и, таким образом, Фредерик Фатрифорт (младший) — получает капитал в размере (…) миллионов фунтов, из которого две четверти в ценных бумагах, одна четверть в земельных угодьях в графстве Глостершир, а также родовой замок Фатрифорт и лондонский особняк на Мортимер-стрит,8. Специально оговоренной частью завещания должно распорядиться следующим образом: …Мистеру Нортингу, камердинеру, …Миссис Уильям Нортинг (в девичестве Беатриса Вайс) — домоправительнице, и …Энтони Торлину, воспитателю. назначается пожизненная рента в одинаковых суммах и в размере …% годовых. Моим друзьям и благодетелям пастору Бертли, доктору Филиппу Фришу, адвокатам Джорджу Салиману и Эдвину Бруку равные суммы (не буду тут называть цыфры— это дело частное, но суммы более чем щедрые). Всем моим слугам — Сэму, Филу, Питу, Джонсонам и Мегги Милем — пожизненный пансион, если они остаются, или, соответственно, ежемесячные выплаты, если уходят. Завещание составлено мною, лордом Фатрифортом, в адвокатской конторе и засвидетельствовано двумя свидетелями — мистером Джекобом Вистом и мистером Самуэлем Тиссоном». Формальности соблюдены адвокатской конторой «Салиман и Брук». Приписка Эту, приписку, думаю, небезынтересную моим будущим читателям, я пишу под живым впечатлением момента, в отделении швейцарского банка и прилагаю к рукописи. Джон Г. Ватсон, доктор медицины. В реальной жизни совпадения случайностей совсем не то, что в литературных сочинениях, где они воспринимаются спокойно и чем замысловатей, тем естественней. Это и понятно; автор безраздельно властвует над судьбами своих героев, и фантазия его буйствует на всем пространстве литературного вымысла, не встречая серьезных преград. Но в жизни случайности редки. И совпадения известного рода мы вправе, считать чудесными. Как вот, например, сегодня, когда стечение обстоятельств вынудило меня выйти вдруг из дома, чтобы оказаться в нужное время в нужном месте. Дела мои на теперешний момент сложились таким образом, что я в полной мере стал заложником своего издателя. В этот жаркий июльский день изнемогая за своим письменным столом, я ломал голову как быть? Новая повесть никак не шла, а издатель и слышать ни о чем не желал, упорно требуя соблюдения сроков и грозя всеми возможными карами за отсрочку. Читатели, по его словам, как дети, с нетерпением ожидали обещанных подарков, и их любимый журнал как рождественский чулок просто не смел их разочаровать. Потому мне, хоть умри, необходимо было выдать обещанное. Но Муза особа весьма чувствительная и капризная, потому понуждать ее и тем более подгонять нечего и думать. В общем положение мое казалось безвыходным. И вот под нестерпимым гнетом этих обстоятельств и возникло у меня великое искушение — отдать моему мучителю, этому нетерпеливому кредитору и его ненасытному читателю мою «Страшную комнату». Но как только крамольная мысль пришла мне в голову, я уж не медлил и не дожидаясь пока она начнет разъедать мою совесть, упаковал «Страшную комнату» в крепкий почтовый пакет, обвязал шпагатом и вышел из дома с намерением отнести ее, наконец, от греха подальше, в ближайшее отделение швейцарского банка, чтобы замуровать там на сто лет. И спустя уже каких-нибудь полчаса я бодро шагал по Стрэнду, приближаясь к моей цели, когда рядом с визгом притормозил темно-зеленый кабриолет с малиновым нутром и хромированными спицами, последнее чудо автомобильной техники и редчайший образчик современной элегантности. Меня громко окликнули. Какого же было мое удивление и радость! Из авто вышли те о ком волей-неволей думал я все это утро. Мистер Торлин и Фредди, невероятно рослый, возмужавший, но все такой же по детски бойкий и дружелюбный. Без малого шесть лет прошло с тех памятных Фатрифортских событий. Полгода назад газеты написали о смерти старого лорда Фатрифорта, написали и о том, что молодой наследник, в это самое время был сражен острым приступом инфлюэнци свирепствовавшей тогда повсюду и увы, к погребению деда не поспел. Не поспели к скорбному событию и многочисленные представители прессы, но уж совсем по другой причине: погребение почему-то состоялось днем раньше официально объявленной даты. Эта досадная ошибка, лишила бедных газетчиков лакомого кусочка на пиру английских сенсаций. Таким образом, тайна лорда Фатрифорта осталась навсегда похороненной в фамильном склепе, под грудой роскошных погребальных венков. Что, в конечном счете, и требовалось. Мы поболтали о том, о сем, никак не затрагивая печальной темы. Напоследок новый хозяин Фатрифорта взял с меня слово в самое ближайшее время посетить замок и непременно передать приглашение Шерлоку Холмсу. Наконец наши друзья уселись в машину. Фредди крикнул шоферу привычное: «Трогай!» и Пит-конюх, которого я едва узнал в экстравагантной автомобильной экипировке, затянул под подбородком ремешок кожаного шлема, опустил на глаза защитные очки и салютнув мне рукой в перчатке с крагою, включил стартер и выжал газ. Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними! Кто это сказал? Сократ? Очень верно сказано! * * *