Малькольм подумал, не хочет ли он передать что-нибудь пожилому джентльмену. – Да нет, просто передай ей, что я принимаюсь за работу с завтрашнего дня. – Хорошо. Она говорила, у нее для тебя тоже ничего нет. До свидания, милый. Дежурная повесила трубку прежде, чем он успел ответить, и сразу же позвонила Карлу, а тот, в свою очередь, пожилому джентльмену, который в это время находился на званом ужине у одного конгрессмена. – Кондор в поле, – доложил Карл, когда тот подошел к телефону. – Отлично, мой мальчик, – отозвался пожилой джентльмен. – Отлично. – Он повесил трубку и, вернувшись к хозяину дома, порадовал того намеренно пошлым анекдотом. После того как в трубке зазвучали короткие гудки, Малькольм еще несколько секунд не вешал на рычаг свою. Потом мило улыбнулся. – Что ж, – произнес он. – И тебе спокойной ночи, дорогая. Спал он в эту ночь неважно. Карл забрал пожилого джентльмена из дома конгрессмена спустя час после звонка Малькольма. В сопровождении неприметного автомобиля с охраной Карл отвез его в вашингтонскую штаб-квартиру, изложив по дороге всю имевшуюся на данный момент информацию. Как он и ожидал, заключения пожилого джентльмена совпали с его собственными. Пожилой джентльмен решил, что все немедленно нужно сообщить Кевину. Карл заблаговременно связался с Лондоном, так что Кевин уже ожидал звонка. Ко времени, когда пожилой джентльмен поднялся к себе в кабинет, трансатлантическая связь была установлена. Пожилой джентльмен одобрительно улыбнулся и кивнул Карлу, чтобы тот не уходил. На лице у Карла не отразилось ровным счетом ничего, но на самом деле его переполняла гордость: он присутствовал при важном событии. – Кевин, мальчик мой, как дела? – Если честно, отлично, сэр. Если бы вы не позвонили сейчас, я бы сам это сделал, только чуть позже. – Нащупал что-нибудь? – Да, сэр. Паркинс вполне разумно не доверял генеральскому руководству. Все свои предварительные записи и черновики рапортов он отсылал на вымышленное имя, на лондонский почтамт, до востребования. С условием вернуть отправителю, если их не заберут в течение тридцати дней. А обратный адрес – его лондонская квартира. Это для меня раскопал ваш знакомый из спецотдела. Собственно, совет Паркинса насчет того, что британскому правительству можно доверять, если надо сохранить что-либо в целости, мог означать только это. – Так ведь отлично, мой мальчик. Просто замечательно. И что, ты прочитал эти его записи? – Мы расшифровали их всего час назад. Паркинс подслушал, как двое пьяных спорят, действительно ли прочна оборона американцев. Два этих идиота пытались убедить его спутника в том, что русские контролируют американские ракеты. Паркинс заинтересовался и проследил более активного спорщика до дома. Он решил обработать его сразу, пока свежий, – и ведь получилось! Пьяный тип на поверку оказался Михаилом Доновичем, связным КГБ, курсировавшим между Штатами и Москвой. Вообще-то с формальной точки зрения он служит в немецкой разведке, но на деле подчиняется Советам. Не сомневаюсь, все так придумано, чтобы, если его поймают, Советы могли от него откреститься. Похоже, Донович ворочал большими делами. Мы сейчас проверяем все детали его операции, но я полагаю, они подтвердятся с высокой степенью вероятности. Думаю, Донович выложил не все – придержал часть для торга, на случай, если он переметнется к нам. Он бросил Паркинсу в качестве приманки лакомый кусочек: какого-то чертовски важного агента, который должен был следовать через Лондон для руководства каким-то чертовски важным проектом в Штатах, о котором американским спецслужбам не известно ничего. Ничего более конкретного он не сказал. Еще курьер утверждал, что задержался в Лондоне специально для того, чтобы посмотреть, о чем идет речь, и это наводит меня на мысль, что он все равно собирался переметнуться. Паркинс писал, что тот явно знает еще многое, поэтому вполне может пригодиться. – Или же врал на голубом глазу. Мало ли причин врать. – Возможно, и так, – неохотно согласился Кевин. – Однако сам Паркинс так не считал. Связной утверждал, что агент должен забрать из тайника у аэропорта крупную сумму денег и вылететь из Лондона в Штаты через Торонто на следующий день. Полагаю, в том, что касается конфиденциальности, Паркинс не слишком доверял генералу. Поэтому решил копнуть глубже самостоятельно. Если верить его последнему донесению, посланному из лондонского аэропорта, он выследил агента у тайника и взял билет на его рейс. В сообщении говорилось, что он постарается проследить за ним до самого места назначения. Еще Паркинс написал, что опасается утратить контакт со своими, поскольку генерал не разрешал пользоваться какими-либо каналами связи, кроме их ведомственных. – Идиотская организация. Паркинс узнал еще что-нибудь про агента? Связной ему ничего больше не рассказал? – Связной назвал ему имя – Крумин. Связной не знал, настоящее ли оно или это агентурная кличка; во всяком случае, начальство называло агента именно так. Паркинс отпустил связного, чтобы тот продолжал выполнять задание. Тот должен был вернуться в Лондон через неделю, и к этому времени Паркинс надеялся уже разобраться со всей этой историей. Там есть еще кое-какие детали, недоговорки, нестыковки, которые мы сейчас пытаемся понять, но в целом все выглядит примерно так. Что вы об этом думаете? Пожилой джентльмен довольно долго молчал, прежде чем ответить: – Может статься, все это и правда. Письма, пожалуй, подлинные… впрочем, как раз это легко проверить. Рассказ связного – если он, конечно, на самом деле связной – тоже большей частью смахивает на правду. Слежка за агентом… как там его?.. объясняет то, зачем Паркинс прилетел в Штаты, хотя все равно непонятно, как и почему он оказался там, где оказался. У тебя нет ничего больше про связного? – Ничего. Если он и возвращался, ни с кем из наших больше не пересекался. – Гм… Пожалуй, я поверю большей части, если не всему написанному Паркинсом, – не столько из-за того, что узнал ты, сколько из-за того, что удалось узнать мне. Даже телефонный кабель длиной в океан не смог заглушить разочарования Кевина. – Что вы хотите этим сказать? Пожилой джентльмен явно не собирался щадить его чувства. – Я позвонил тебе с тем, чтобы сообщить кое-какие важные новости, но получилось так, что и ты узнал почти то же самое. Мы ведь здесь тоже не сидели сложа руки, вот и наткнулись нынче вечером на кое-что любопытное. У Управления есть завербованный агент в берлинском отделении КГБ. Он-то и сообщил, что связной совершил все то, о чем говорил Паркинс, – напился и проговорился американцу. Американский агент почти сорвал их операцию, но не окончательно. Наш человек в КГБ говорит, его контора собирается предпринять еще одну попытку: пошлют к нам другого агента, через Берлин и Лондон. – С ума сойти. А КГБ откуда знает, что связной раскололся? – И в самом деле, откуда? Судя по всему, его начальство подозревает всех и всегда. Они раскололи его еще легче, чем Паркинс. Ну, конечно, по этой части у них есть некоторые преимущества. Так или иначе, наш человек утверждает, что связного пустили в расход, а новая попытка намечена на четверг. Он сообщит нам номер рейса, на котором другой агент полетит из Берлина, в четверг утром. Так что возвращайся в Берлин, мой мальчик. Свяжись с шефом тамошнего отдела Конторы. Он сообщит тебе номер рейса, на котором ты полетишь. Мы пробежимся по списку пассажиров и к моменту вашей посадки в Лондоне сократим список подозреваемых до нескольких человек. В Лондоне тебя будет ждать помощь, так что тебе, возможно, удастся вычислить интересующего нас человека. – А что потом? – А потом мы будем ждать – подождем и посмотрим, что же такое важное они задумали, если рискуют продолжать даже после смерти Паркинса. Глава 5 – Игра, кажется, пошла веселее, – заметила она, чтобы как-то поддержать разговор. – Я совершенно с тобой согласна, – сказала Герцогиня. – А мораль отсюда такова: «Любовь, любовь, ты движешь миром…» – А мне казалось, кто-то говорил, будто самое главное – не соваться в чужие дела, – шепнула Алиса. – Так это одно и то же, – промолвила Герцогиня, вонзая подбородок в Алисино плечо. – А мораль отсюда такова: думай о смысле, а слова придут сами! Мужчина, сидевший в кресле 42Б самолета авиакомпании «Би-Оу-Эй-Си», вылетевшего из Берлина в Лондон в 9:40 утра, имел три паспорта. Один лежал в левом внутреннем кармане пиджака – вместе с авторучкой, стрелявшей зарядом цианистого калия на три метра. Согласно этому паспорту мужчину звали Ян Марковица – поляк, сотрудник торговой фирмы. Другие бумаги объясняли причину его поездки в Лондон – для участия в промышленной выставке. Выставка в Лондоне действительно проходила, а вот настоящий Ян Марковица умер десять лет назад в советском лагере. Согласно второму паспорту мужчина имел канадское гражданство и звали его Рене Эриксон. Сопутствующие этому паспорту бумаги подтверждали, что тот провел в Европе длительный отпуск; большую их часть составляли гостиничные квитанции, и глядя на них становилось ясно, почему туризм в наши дни обходится недешево. И паспорт, и квитанции были зашиты в толстую кожаную обложку папки с документами Яна Марковицы. Третий, американский паспорт – пассажир всей душой надеялся, что воспользоваться им не придется, – предназначался исключительно для аварийных ситуаций. Согласно ему пассажира звали Фрэнк Уолш, родился он в Сент-Луисе и преподавал иностранные языки в колледже. Никаких документов, подтверждавших настоящее имя и гражданство, у этого человека, само собой, не было. Федор Нурич прекрасно понимал, что они для него подобны смерти. Притворяясь, что читает журнал, Нурич прокручивал в голове детали предстоящей операции. Его мало радовала перспектива работы в США почти без подготовки и поддержки. Нет, конечно, кое-какая подготовка у него была, ему приходилось иметь дело с техникой, но специализировался он больше на полевой, тактической разведке. Он не имел ни малейшего представления о том, зачем понадобилось посылать его аж из России, однако, подобно большинству агентов разведки, привык знать только то, что ему позволялось знать для выполнения отведенной части операции. У непосредственного начальника Нурича, майора ГРУ – советской военной разведки, – тоже имелось немало вопросов и сомнений в целесообразности этой операции, но возможности высказать их не было. Ему оставалось только ждать, когда Нурич выполнит работу для КГБ и вернется в родное ГРУ с рапортом о состоянии дел у чекистов. Вообще-то шпионить за конкурирующим ведомством Нурич гнушался не больше, чем за другим государством. Опасность, грозившая ему, в обоих случаях представлялась Нуричу примерно одинаковой, и единственное, в чем он колебался, – это в том, которая из его разведывательных обязанностей важнее. Нурич считал себя русским, солдатом, коммунистом и разведчиком – в таком, и только в таком порядке. Осознание себя русским и коммунистом придавало ему твердости в борьбе с врагами Родины и идеи. Военным он стал, можно сказать, благодаря наследственности. Нуричи защищали Родину-мать от Наполеона, Гитлера и прочих злодеев на полях сражений по всей Европе. Федор Нурич первым из всей династии стал офицером и гордился этим, хотя и не мог похвастаться своим чином перед штатскими. Собственно, именно эта склонность к военной карьере, унаследованная от отца, и сделалась определяющей в его судьбе с тех пор, как в 1959 году молодой многообещающий лингвист прямо со студенческой скамьи отправился служить в «органы». Спустя три дня после того, как он завоевал право вступить в ряды советской тайной милиции, чем ужасно гордился, старый отцовский однополчанин, дослужившийся, несмотря на все прихотливые повороты судьбы, до капитана, обратился к юному Нуричу со встречным предложением. Разумеется, Федору нужно работать в МВД (что на деле означало КГБ), но делать это в качестве агента военной разведки. Именно так, служа в первую очередь военным, а уже потом чекистам, Нурич сможет оказать самую ценную услугу Родине-матери. Нурича не пришлось долго упрашивать. Хотя он никогда не делился этой мыслью ни с кем, даже с родными, он не сомневался в том, что судьба России зависит от мощи ее оружия, от военного превосходства над противником, от контроля военных за всеми областями жизни в стране. Только твердая рука могла защитить Россию от алчных капиталистов и почти таких же алчных собственных бюрократов в штатском. Военные усовершенствуют государственную систему, прижмут к ногтю ревизионистов и капиталистических прихвостней и смогут при этом избежать ошибок, допущенных прежними, гражданскими правителями. Нурич не испытал бы затруднений, если бы кто-нибудь попросил его назвать пример таких ошибок. Он хорошо помнил соседа и его дочь. Девушка была всего на год старше Нурича; ей исполнилось всего девятнадцать, когда однажды ночью ее и отца забрали и увезли на черном «воронке». Нурич не знал, что случилось с ними дальше, и ему хватило ума не задавать вопросов. Он знал только, что военные такой ошибки не допустили бы, ибо и дочь и отец были убежденными коммунистами. Уж военные ни за что не послали бы в лагеря невинных. Ну ладно, подумал Нурич, все это дела давние. Сейчас надо думать о работе. Если он как следует постарается, может, когда-нибудь такие вещи станут невозможными. Нурич еще раз повторил в уме свою задачу. Правда, нравилась она ему при этом не больше, чем при первом инструктаже. Кевин сидел в кресле номер 27А, в хвосте того же салона, в котором летел Нурич. На самого Нурича Кевин не смотрел, да и повода для этого у него не имелось. Делая вид, будто читает журнал, он время от времени поглядывал в сторону пассажира, занимавшего место 31А. Там сидел агент ЦРУ, и Кевин отчаянно надеялся на то, что еще до конца полета тому пришлют список пассажиров – потенциальных русских шпионов. Работавший на ЦРУ сотрудник берлинской резидентуры КГБ сообщил номер рейса, которым собирался лететь русский агент. По указанию Кевина фотограф берлинского отделения ЦРУ тайком отснял всех пассажиров, ожидающих посадки на самолет. В этом ему помогла западногерманская разведка: при регистрации спрятанная в стойке микрокамера делала отчетливый снимок пассажира анфас. Место сотрудника авиакомпании на этот раз занимал агент БНД; он определял место, где предстояло лететь пассажиру, и присваивал соответствующий номер фотографии. Сотрудники американских и западногерманских спецслужб принялись анализировать подноготную пассажиров прежде, чем самолет оторвался от земли. Кевин надеялся, что еще до посадки круг подозреваемых заметно сузится и это облегчит его дальнейшую задачу. Само собой, они с агентом ЦРУ в кресле 31А тоже летели этим рейсом. За сорок пять минут до посадки в Лондоне стюардесса передала агенту ЦРУ с заказанным им напитком записку. Тот не стал читать ее сразу, а выпил сок, выждал три минуты и не спеша прошел в расположенный между салонами туалет. Спустя пару минут он вернулся на место, а еще через две минуты Кевин встал и направился в тот же туалет. Записка крепилась куском скотча ко внутренней металлической стенке ящика для использованных бумажных полотенец. Кевин едва не уронил ее на дно, доставая из ящика. В записке значились три имени и три пассажирских места: Йохан Ристоф, 12Б; Ян Марковица, 42Б; Шин О’Флэхерти, 15А. Что ж, круг сузился до трех подозреваемых. То, что радиограмму получил не сам Кевин, а другой агент, посаженный в самолет исключительно для этой цели, служило единственно конспирации. Вообще-то шеф берлинского отделения ЦРУ предлагал обойтись без таких предосторожностей, полагая их избыточными, однако Кевин, пользуясь данными ему полномочиями, настоял на своем. Стоило бы русским увидеть, кто получил записку, и насторожиться, получатель записки автоматически исключался бы из дальнейшего участия в операции. Допустить этого Кевин не мог. Так и вышло, что в самолете сидел дополнительный агент, именуемый на профессиональном сленге «дуплом». Кевин вернулся на свое место, с трудом удержавшись от соблазна прогуляться по проходу и посмотреть на троих подозреваемых. Соблазн был велик, но ведь и интересующий их объект тоже мог обратить на него внимание. Рейс 9:40 Берлин – Лондон прошел без происшествий. Впрочем, когда после посадки к самолету подруливал трап, пассажиры, сидевшие по левому борту, заметили обилие машин аварийных служб и грузовиков с мигалками, окруживших перевернутый прицеп с багажом прямо у главного терминала. Трап плавно затормозил у самолета, и пилот сначала по-английски, потом по-немецки попрощался с пассажирами, поблагодарив их за то, что воспользовались услугами его авиакомпании. Еще он добавил, что из-за транспортного происшествия в аэропорту возможны задержки с выдачей багажа. Напоследок пилот извинился за доставленные неудобства и пожелал приятного времяпрепровождения в Лондоне. Стоя в зале выдачи багажа, Кевин наблюдал за толпой пассажиров, с нетерпением вглядывавшихся в занавешенный проем. Время от времени оттуда вываливалось несколько сумок и чемоданов, на которые тут же набрасывались пассажиры прибывших ранее рейсов. Тайлер Кэссил работал в МИ-5, британской контрразведке, вот уже одиннадцать лет. За это время он успешно выполнил для королевы и отечества несколько важных заданий и гордился своей работой. При этом он был не против поработать и с американцами. Злые языки даже поговаривали (и он был в курсе этих слухов), что Кэссилу нравится работать с этими безбашенными янки. Сам он так не считал, но допускал, что работа с американцами не лишена интереса и бывает очень даже поучительной. По крайней мере в вопросах бюджета они себя не ограничивали. Дело, которым Кэссил занимался этим утром, обещало выдаться интересным. Он как бы невзначай остановился рядом с Кевином. – Как дела, старина? – Кэссил искренне верил в то, что американцы в Англии обижаются, если к ним время от времени не обращаться как к «старине». Кевин покосился на коренастого англичанина – они были знакомы не первый год. – Спасибо, хорошо. Что это ты здесь делаешь? Оба говорили вполголоса. От ближайшего пассажира их отделяло футов десять, да и вряд ли этот пожилой тип мог подслушивать их разговор. – Так, рутина, – беззаботно ответил Кэссил. – СО[3] получил запрос от ваших на кое-какую информацию. Ну, ясное дело, наши захотели помочь. Ваши вежливо поблагодарили, но отказались. Однако же лондонское начальство переживало насчет того, что, может, у ваших здешних просто нет полномочий просить помощи, оно быстренько связалось с вашим начальством – и вот, не прошло и полчаса, как ваши сказали, что мы могли бы помочь вынюхать летящего этим рейсом русского. Мы помогли организовать маленькую задержку с багажом, чтобы дать время как следует присмотреться к пассажирам, прежде чем они расползутся по нашей славной Англии, а ребята внизу сейчас просвечивают рентгеном багаж трех главных подозреваемых. Большего мы себе не позволили – кто знает, что русский подложил туда, чтобы понять, копались мы в его шмотках или нет. Надеюсь, ты не против? Кевин улыбнулся собеседнику. Разумеется, МИ-5 не слишком понравилось, что американцы проворачивают в Англии какие-то свои дела без ведома Тайной службы Ее Величества. Значит, они поручили своему специальному отделу покопаться в том, чем занимался здесь Кевин, а потом задействовали все рычаги, чтобы и их пустили поучаствовать в игре. Интересно, подумал Кевин, много ли известно МИ-5. Чем больше народа вовлечено в тайную операцию, тем меньше в этой операции тайного. Что ж, от политики никуда не деться. – Вовсе нет. Похоже, вы хорошо справляетесь с ситуацией. Ничего более определенного? – Еще нет, но, кажется, пока все идет как надо. Никто из этой троицы еще не бронировал билета ни в Канаду, ни в Штаты, но это ровным счетом ничего не значит, потому что наш парень, скорее всего, к этому отрезку пути сменит документы. Мы продолжаем копать, но лично я со своим любимчиком уже определился. Наименее вероятная кандидатура – Йохан Ристоф, место двенадцать Б. Он значится как профессор из Польши, и у нас возникли сложности с проверкой, что может, конечно, о чем-то и говорить. Однако по паспорту и проездным документам ему шестьдесят три, а выглядит он на все семьдесят. Я как-то плохо представляю себе, чтобы он мог активно работать в поле, а разговор, насколько я понял, идет именно об этом. Отлично, подумал Кевин, значит, об операции им известно не слишком много. Впрочем, вслух он не произнес ничего, хотя Кэссил и сделал паузу в ожидании его реплики. – Номер два в моем рейтинге, – продолжал Кэссил, – Шин О’Флэхерти, предположительно ирландский националист. Мы наткнулись на ряд нестыковок между тем, что написано в его паспорте, и тем, что у нас на него имеется. Однако, думаю, он нечист, но не в том смысле, который нас интересует. Готов биться об заклад, это или контрабанда, или какие-нибудь делишки ИРА. И это ведет нас прямехонько к номеру третьему, Яну Марковице с места сорок два Б. Он заинтересовал нас сразу, когда мы впервые просмотрели список. Его документы в полном порядке, но наши компьютеры не нашли упоминания о нем ни в одном из польских источников: ни в газетах, ни в торговых ведомостях, ни в наградных списках – нигде. Согласись, довольно странно для типа, которого в одиночку посылают на коммерческую выставку в Лондон. Наши парни из МИ-6 сейчас копаются в своих банках данных; не сомневаюсь, ваши заняты тем же. Однако на это уйдет некоторое время. Этот Марковица среднего возраста, в хорошей физической форме – лично я ставлю на него. А ты как считаешь?