– С учетом всего этого, соглашусь с тобой. Я так понимаю, ваши ребята работают с парнями из СО, а значит и с нами? Кэссил ухмыльнулся: – Скажем так, выполняем наблюдательные и консультативные функции. Игру ведете вы – и получите все, что мы можем дать, но мы хотим участвовать в этом по возможности активнее. И, само собой, главным у нас будет СО. – Разумеется, – улыбнулся в ответ Кевин. – Бросьте основные силы на Марковицу. Я хочу, чтобы он находился под присмотром, только не давайте ему повода заподозрить слежку – никаких обысков, вообще никакой тяжелой артиллерии. Пусть будет под колпаком, но достаточно просторным, чтобы не врезаться в него лбом. Можете передать своим парням, что тот, кто испортит игру, рискует нарваться на большие неприятности с Дядей Сэмом. Очень большие неприятности. Кэссил медленно кивнул. – Двух остальных пусть тоже не оставляют без присмотра, пока не подтвердится, что они чисты. Ну, и остальных пассажиров не забывайте – на всякий случай. – Вы, похоже, сильно заинтересованы в этом деле. Что, все так серьезно? Кевин оставил этот вопрос без ответа. – Пусть ваши ребята и Шестерка покопаются в прошлом Марковицы; мы тоже этим займемся. Будьте готовы отслеживать любые его контакты. Приготовьтесь к тому, что он в любой момент может улизнуть под новым именем. Скорее всего, так и случится. Ну и, само собой, проверяйте его в обычном порядке – так, как проверяются все, приехавшие на выставку. А то, не ровен час, русский поймет, что мы им интересуемся. – А больше вам, янки, ничего не надо? Может, расставить микрофоны на всех лондонских улицах – вдруг Марковица с кем-то из наших граждан заговорит? Кевин внимательно посмотрел на англичанина. Понятное дело, тот шутил, провоцируя на более подробные разъяснения, да и в будущем непринужденное общение не помешало бы. Что ж, скорее всего, так. Кевин помолчал, обдумывая ответ. – Нет, – произнес он наконец серьезно. – Думаю, без этого можно обойтись. Он повернулся и пошел забирать с ленты свой чемодан. За его спиной англичанин фыркнул – полусочувственно, полуиронически. Пока самолет, выполнявший рейс на 9:40 из Берлина, заруливал на перрон аэропорта Хитроу, двое агентов западногерманской контрразведки осторожно демонтировали камеру из стойки регистрации Темпельхофа. Отснятую пленку давно уже отослали в проявку, но камера оставалась на месте до тех пор, пока у стойки толпились пассажиры. Демонтаж занял минут десять. За агентами наблюдал только их коллега из ЦРУ, а еще уборщик, который, зевая, ожидал возможности убрать оставленный ими мусор. Время от времени мимо проходили случайные пассажиры, но они не обращали внимания на агентов в комбинезонах технических служб. После того как камеру убрали в кейс, трое оперативников еще раз проверили, не забыли ли что за стойкой, и ушли, оставив уборщика подметать опилки и обрывки изоляции. Уборщик не роптал. Вообще-то, он наблюдал за необычной активностью у этой стойки с раннего утра, задолго до начала своей смены. Его любопытство было вознаграждено: среди хлопотавших у стойки перед вылетом и после него мелькнуло несколько лиц, знакомых ему по фотографиям. Еще несколько людей показались ему подозрительными; они вглядывались в толпу пассажиров слишком внимательно, чтобы быть простыми туристами. Он постарался запомнить их как можно подробнее, чтобы потом описать художнику. Уборщик не спеша подмел участок зала у стоек регистрации, старательно избегая при этом взглядов своего начальства. После работы он, как всегда, направился домой. Однако, дойдя до своего квартала, он вдруг свернул в переулок, перепрыгнул через невысокую ограду и принялся петлять между домами. Узкими безлюдными переулками уборщик добрался до будки телефона-автомата и набрал номер, выученный наизусть накануне. – Они клюнули, – сообщил он в трубку, обменявшись предварительно с собеседником мудреными паролями. – Летите. – Уборщик повесил трубку и, насвистывая, направился домой – с работой на этот день он закончил. Тот, с кем он разговаривал, был связным КГБ. Связной прибыл в Берлин специально для того, чтобы принять это короткое сообщение. В Берлине он не общался ни с кем, даже с местной агентурой. И получив сообщение и команду, он сразу вылетел обратно в Москву. По дороге он сделал короткую остановку в Праге, откуда позвонил в Москву и слово в слово повторил то, что сказали ему в Берлине. Сам связной не имел ни малейшего представления о том, что означали эти слова. В случае, если бы кто-то перехватил данное сообщение, этому «кому-то» пришлось бы здорово попотеть, чтобы связать сей набор слов с рейсом Берлин – Лондон, вылетевшим в 9:40 утра. Начальник отдела Рыжов позвонил своему нервному подчиненному Серову сразу же, как получил донесение из Праги. – Они клюнули на приманку, – спокойно сообщил он. – Охота началась, и теперь все зависит от них. Серов не стал спрашивать, кого тот имел в виду. Во-первых, линия, скорее всего, прослушивалась, а во-вторых, подобный вопрос продемонстрировал бы его тупость. Ну и в-третьих, он знал ответ. Несколько последних дней «Гамаюн» не выходил у него из головы, и он не знал никакого другого мало-мальски серьезного повода, по которому Рыжов мог бы потревожить его в это время. – Полагаю, это к лучшему, – осторожно ответил он. – Ну, к лучшему или нет, – все так же невозмутимо произнес Рыжов, – от нас теперь мало зависит. Шар пошел, как говорят наши друзья американцы. – А если что-то пойдет не так? – Серову очень хотелось прояснить этот вопрос раз и навсегда. Он надеялся, что линия прослушивается не только людьми Рыжова. – Что ж, если что-то пойдет не так – хотя лично я не вижу, с чего бы: мы ведь все, кажется, предусмотрели, – Крумину просто придется это исправить. С нашей помощью, разумеется. – Но что, если… – Товарищ Серов, – голос у Рыжова сделался резче, – об этом позаботится Крумин. Пока Нурич мирно спал в Лондоне, в гостиничном номере, окруженном небольшой армией агентов британской и американской разведок, Малькольм готовился к своему первому «рабочему» дню в качестве исследователя-социолога. Социологическая служба Министерства обороны существует на самом деле и в описываемое время действительно проводила исследования в районе чуть южнее тех мест, где собирался работать Малькольм. Честно говоря, обычно эти опросы собирают несколько иную информацию и немного по-другому, но Малькольм решил, что статус государственного служащего предоставляет ему достаточную свободу действий. Как правило, во всех сельских районах опросы проводятся при содействии Министерства сельского хозяйства. Накануне Малькольм созвонился с местным чиновником министерства, и они договорились встретиться за завтраком в семь утра. Утро никогда не было у Малькольма любимым временем суток. Точнее, не утро само по себе, а необходимость рано вставать. Понятие «рано» означало любое время раньше полвосьмого. Поэтому Малькольм в основном не любил утренние часы. Он позволил себе полежать в постели еще десять минут после того, как в 5:45 комнату огласил трезвоном будильник, любезно предоставленный ему пожилой леди. Валяй, Малькольм, поднимайся, сказал он себе. Тем более ты снова государственный служащий… только работаешь теперь на социологическую службу. Он несколько раз повторил про себя это название, саркастически делая ударения на разные слоги. Поскольку спал он в помещении, а теперь спешил на встречу, Малькольм решил обойтись без зарядки, на которой настаивал Макгифферт. Делать зарядку в одиночку казалось занятием на редкость занудным и понижающим настроение. Малькольм принял душ, побрился и вставил контактные линзы. За этими занятиями он попытался зарядиться энтузиазмом на предстоящий день, но получилось не очень – он надеялся, что не из-за волнения, а просто из лености. Хорошо еще, думал Малькольм, натягивая джинсы и синюю вельветовую рубаху, что можно обойтись без костюма и галстука. Завязывая шнурки, он гадал, кто разнашивал рабочие бутсы, которыми снабдил его Карл. Потом выглянул в окно. Солнце уже встало. Со стороны северного горизонта надвигалось стадо облаков. Деревья раскачивались на ветру. Ветер не стихал с самого приезда Малькольма в этот город. Хозяйка говорила, он дует здесь всегда. Малькольм подумал и решил надеть замшевую куртку. Открывая свой кейс, он не забыл нажать потайную кнопку – иначе тот взорвался бы, стоило поднять крышку. Он достал из кейса планшет с зажимом, папку со специально напечатанными опросными анкетами, несколько ручек, карандашей, карт и бинокль. Все это он уложил в армейскую сумку на ремне, которую купил в магазине секонд-хенда в Грейт-Фолс. Разгуливать с кейсом, который может взорваться прямо у тебя в руках, Малькольму не особо хотелось. Укладывая свою рабочую амуницию в сумку, Малькольм улыбался. Еще он положил туда свежий шпионский триллер в надежде почитать, если выдастся свободная минута. В сумке осталось еще довольно места для ленча, который он собирался купить в ресторане, и двух термосов – одного для кофе, другого для молока. Малькольм вернулся к кейсу и уставился на револьвер. Выбор оружия для Малькольма занял много времени, причем самому ему слова не давали. Он и не думал, что эта проблема окажется такой сложной. Решение принималось в самый первый день пребывания Малькольма на ферме, сразу после стрельб в тире. Макгифферт заставил его стрелять из десяти пистолетов разных калибров и марок, полуавтоматических и револьверов, каждый раз объясняя их преимущества и недостатки. Хотя Малькольму и довелось застрелить из пистолета двоих людей, настоящего опыта стрельбы ему недоставало. Макгифферт внимательно наблюдал за тем, как Малькольм справляется с каждым из пистолетов, чтобы изложить пожилому джентльмену свои соображения на этот счет. – Я б ему револьвер дал, – сказал Макгифферт на совещании, происходившем сразу после упражнений в тире. На нем присутствовали, кроме сержанта, только доктор Лофтс и пожилой джентльмен. Сам Малькольм в это время находился в другом помещении, изучая искусство взлома и обыска. – С ним управляться проще, а если мы его за три дня поднатаскаем чуток, простота только поможет. Док говорит, «кольт-питон» и все «смит-и-вессоны» под «магнум» триста пятьдесят семь не пойдут, потому что у нашего парня могли остаться с прошлого раза плохие воспоминания. По мне, так ерунда, но мое дело железяки, а не мозги, ему виднее. Макгифферт помолчал в ожидании возражений, но, к его удивлению, их не последовало. Пожилой джентльмен и доктор Лофтс смотрели на него внимательно, но без осуждения. Инструктор откашлялся и продолжал: – Не думаю, чтобы наш парень справился с чем-то мощнее тридцать восьмого калибра, а все, что слабее, – чертовски маломощно. Мы не можем положиться на то, что он попадет в жизненно важное место с первого выстрела. Стало быть, ему нужно нечто такое, что хоть на время остановило бы противника. Это значит, калибр не меньше тридцать второго, и, как я сказал, револьвер. А так как носить его Малькольму придется скрытно, значит, короткоствольный – не больше четырех дюймов. По мне, лучше двух. С учетом всего этого выходит «смит-и-вессон» тридцать второго калибра, облегченный. Он бескурковый, не цепляется за одежду и в варианте с двухдюймовым стволом имеет общую длину не больше семи дюймов, а весит меньше фунта. Барабан у него всего на пять патронов, но он достаточно мощный и точный для тех ситуаций, в которых мог бы оказаться Малькольм. Мы можем дать ему наплечную кобуру – ее при необходимости тоже можно пронести скрытно. Я поглядел, как он стреляет, и думаю, ему это подойдет. Хотя, – добавил Макгифферт, – может, и лучше было бы дать ему «смит-и-вессон» триста пятьдесят седьмого калибра с коротким стволом. Чуть более громоздкий, зато убойной силы чуть ли не в два раза больше и барабан на шесть… – Думаю, – перебил его пожилой джентльмен, – бескуркового тридцать восьмого калибра более чем достаточно. Мы ведь предполагаем, что мальчику не придется прибегнуть к оружию… но, конечно, хотелось бы, чтобы вы подготовили его как можно лучше. А еще мне хотелось бы, чтобы вы убедили его не расставаться с оружием. Это поможет ему проникнуться серьезностью предстоящей задачи, необходимостью быть начеку… может, даже уверенности придаст. Не думаю, что надо беспокоиться насчет ложной самоуверенности от обладания оружием. Малькольм к нему не привык, да и вы, полагаю, дали ему понять, что он по этой части не специалист. В Монтане сейчас весна. Большую часть времени он будет в куртке или свитере. Поэтому спрятать оружие не составит для него труда. Если же оружие на нем заметят, что ж, на Западе часто ходят с револьвером – в Монтане, конечно, не так много, как где-нибудь в Техасе, но, думаю, наш мальчик сумеет выкрутиться. И да, на всякий случай мы выправим ему федеральную лицензию. – Ох, надеюсь, ему не придется ею воспользоваться, – только и сказал Макгифферт. Малькольм смотрел на револьвер, уютно покоившийся в коричневой кожаной кобуре. Аккуратные стежки на коже, отсвечивающий синим металл, коричневые в шашечку накладки на рукояти – все это отдавало абсолютной неизбежностью. Во время поездки по пусковым шахтам он брал оружие с собой и ощущал себя полным дураком. Правда, тогда его охраняли бравые парни из Военно-воздушных сил, которым, наверное, было неуютно без пушки на поясе. Но и теперь, в одиночестве, при одной мысли о том, что револьвер будет прятаться у него под мышкой, чуть оттопыривая куртку, он чувствовал себя еще большим дураком. Эта абсолютная неизбежность револьвера действовала Малькольму на нервы сильнее, чем ему хотелось в этом признаться. Он еще раз покосился на сумку и окончательно отказался от мысли сунуть оружие в нее: с его ловкостью он запросто уронит ее где-нибудь в ресторане, и тогда револьвер может вывалиться на пол. Со вздохом отогнав от себя воспоминание о серьезном лице Макгифферта, Малькольм запер кейс, оставив оружие в нем. Он поставил свой темно-зеленый «Джип-Вэгонир» между двумя пикапами на парковке у самой городской окраины, выбрался из кабины, запер дверь и огляделся по сторонам. До семи оставалось минуты две-три. Приезжать до времени и сидеть в нервном ожидании в ресторане ему не хотелось. Малькольм внимательнее присмотрелся к пикапам. У обоих в заднем окне виднелись крепления для ружей – на одном был закреплен дробовик, на втором охотничья винтовка. Он покачал головой. Солнце карабкалось по небосклону вверх. Малькольм даже прищурился, такими яркими казались в его свете белые стены ресторана. Он в пятый раз с утра ощупал грудной карман рубахи, проверяя, не забыл ли темные очки. Всего в нескольких ярдах от входа по шоссе номер два проезжали машины. За шоссе виднелись железнодорожные пути, на которых стояли пустые товарные вагоны. Из-за вагонов выглядывали вершины далеких холмов, а над ними – голубое небо, которое потихоньку начинало затягивать серыми тучками. Город лежал за спиной у Малькольма – скопление улиц и зданий, в беспорядке расползавшихся по прерии. Сквозь доносившийся из ресторана лязг посуды Малькольм слышал шум заводившихся автомобильных моторов, собачий лай и редкие окрики гуляющих с детьми родителей. Три больших дизельных грузовика, водители которых завтракали в ресторане, частично загораживали Малькольму вид на восток. Вонь дизельных выхлопов, смешиваясь с запахами оладий, жареного бекона, кофе и свежевспаханной земли, била ему в нос, действуя неожиданно возбуждающе. Может, все обернется и не так плохо, подумал он, заходя в ресторан. Все четверо посетителей оказались мужского пола. Единственной женщиной была молодая официантка – Малькольм предположил, что она зарабатывает на колледж. Двое мужчин в рабочей одежде сидели за одним из столиков, негромко беседуя за чашкой кофе. Третий, в комбинезоне и нахлобученной под невероятным углом бейсболке, расположился за стойкой спиной к Малькольму. Четвертый сидел в одиночестве за столиком у окна, выходившего на шоссе. Крупный мужчина: не толстый, не высокий, а просто крупный. Помятая, грязная шляпа-стетсон когда-то, судя по всему, имела светло-бежевую окраску, однако теперь сделалась неопределенного серо-коричневого цвета. Наряд его составляли зеленая рубаха, выцветшие голубые джинсы и заляпанные грязью бутсы. Лицо и руки мужчины потемнели от загара. Лицо у него было обветренное, широкое, с массивным подбородком, большими губами и таким же большим носом. При всем этом оно производило довольно приятное впечатление. Малькольм определил возраст мужчины где-то в районе сорока. Взгляд ярко-голубых глаз обратился на Малькольма. – Привет, – пророкотал мужчина. – Это вы Рональд Малькольм? Малькольм кивнул. – Что ж, я Джерри Стюарт, заведую местным отделением, – все тем же рокочущим басом представился тот. – Подсаживайтесь, заправимся на день. Рука Малькольма буквально утонула в лапище Стюарта. – Терпеть не могу имя Рональд, – признался тот чуть тише. – Вы не против, если я буду называть вас Малькольм? – Я и сам недолюбливаю имя Рональд, – с улыбкой ответил Малькольм. – И большинство зовут меня Малькольм. – Вот и отлично. Я подумал, что вы голодны, и заказал два завтрака. Вы не против оладий, яичницы с беконом, апельсинового сока и кофе? – А молока еще можно? – спросил Малькольм. – Да все что пожелаете, платить-то вам. Только попросите у девицы, когда она принесет сок и все остальное. Это ваша тачка там, на стоянке? – Стюарт даже не стал дожидаться ответа. – Ага, так я и думал. Ничего тачка, может даже оказаться кстати, если – тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить – вас дождь застанет, на наших-то дорогах. Так, значит, вы, типа, на правительство работаете, да? – Ну. – Малькольм откинулся на спинку стула и принялся излагать свою легенду: – Видите ли, социологическая служба Минобороны хочет опросить людей, живущих поблизости от стартовых позиций, чтобы выяснить, какое влияние оказывают ракеты на их жизнь. Обращают ли они вообще внимание на шахты, поменялся ли из-за этого их уклад. Ну и сравнить эти данные с опросами жителей тех мест, где ракет нет. Что-то вроде того. Стюарт внимательно смотрел на Малькольма. На протяжении всего рассказа он молчал, раскрыв рот только для того, чтобы поблагодарить официантку, принесшую еду. Да и после того как она отошла, он несколько секунд хранил молчание. Малькольм насторожился и уже собрался было добавить что-то еще, когда Стюарт наконец заговорил: – Стало быть, вы намереваетесь следующую пару недель делать вот это? Хотите знать, что я думаю? Насчет того, чем вас заставляют заниматься? Малькольм медленно кивнул. – Я думаю, все это дерьмо собачье, – с ухмылкой заявил Стюарт. Несколько секунд Малькольм смотрел на своего собеседника, потом рассмеялся. – Стюарт, – совершенно искренне произнес он, – я с вами абсолютно согласен. На все сто процентов. Согласен, и все тут. – То есть, – пояснил Стюарт, пережевывая оладью, – я вам и так скажу, что ваши боссы узнают. Кучка народа, живущая по соседству с атомными бомбами, которых хватит на то, чтобы от всего нашего мира ничего не осталось, вообще о них не думает. Толку от этих мыслей все равно никакого, только нервы расшатаются, так что не стоит и время тратить. Он сделал паузу, чтобы запить оладью глотком кофе. – Видите ли, – продолжал он, – наше чертово правительство порой такое отчебучит, просто диву даешься. Полный бред! И уж я могу это утверждать, поскольку работаю на них и плачу им чертовы налоги, чтобы они, чтоб их, могли существовать. – Не буду возражать, – хмыкнул Малькольм. – Я и сам на них работаю. За завтраком Джерри Стюарт рассказал Малькольму про Эмму и троих детей, про купленную втридорога собаку, у которой оказались глисты, про свою ферму в тридцати милях южнее Шелби, про идиотские анкеты, которые ему приходится заполнять, про заболевшую корову старины Мюррея, которая на самом деле не больна, а просто стара как мир, про то, как члены городского совета пытаются заставить дорожников замостить подъезды к своим домам вместо того, чтобы ремонтировать улицы, про виды на урожай и так далее и тому подобное. Джерри оказался настоящим кладезем историй, которые, будь они рассказаны кем-то другим, наверняка показались бы скучными и заурядными, однако в его устах буквально завораживали. За второй чашкой кофе Джерри помог Малькольму скорректировать план исследования, разбив интересовавшую их территорию на квадраты. Джерри удивленно поднял бровь, узнав, что власти выбрали в качестве центра одну конкретную пусковую шахту, вместо того чтобы переместить его на пять миль в сторону, что выглядело бы гораздо логичнее; впрочем, он отнесся к этому как к еще одному примеру неизбежной тупости власть имущих. Малькольм планировал начать с квадратов, расположенных к югу и западу от шахты, потом переместиться на северо-запад, затем – дальше по часовой стрелке до тех пор, пока круг не замкнется. Паркинс поднял тревогу, заставив сработать датчики северной ограды, поэтому логично было предположить, что он и бежал с севера. Начав с другой стороны, Малькольм надеялся избежать ненужных подозрений.