– Вон, – внезапно произнес Чу, снова вытянув руку в направлении холмика. – Видите его? Малькольм качнул головой. Он не видел ничего, кроме земли. Даже шепот Чу выдавал охватившее того нетерпение. – Сосредоточьтесь! Посмотрите внимательнее на этот холмик, ощупайте его взглядом! Малькольм посмотрел еще. Ничего такого, подумал он: кучка грязи, несколько камешков, маленький клочок примятой травы слева, темная ямка и… Малькольм поморгал, очищая контактные линзы, и присмотрелся пристальнее. Что это? Едва заметное движение? И тут из норы на свет выбрался гофер. – Вижу, – прошептал он, и гофер тут же нырнул обратно в норку. – Отлично, – медленно проговорил Чу, опуская правую руку. – А теперь смотрите. Следите за его головой. Малькольм вдруг понял, чего они ждут. Ему и самому доводилось охотиться на гоферов, когда он подростком ездил в гости к тетке на ферму. Он понял, что Чу собирается стрелять в гофера, а еще понял, что это какой-то вздор. Чу не захватил винтовки. Малькольм не относил себя к опытным охотникам, но практика юных лет в сочетании с уроками Макгифферта подсказывали, что попасть в маленькую, подвижную, почти неразличимую цель с сорока ярдов из пистолета практически нереально. Краем глаза он видел, что руки у Чу пусты и он расслабленно покачивается на пятках. Да нет, выхватить пистолет, прицелиться, выстрелить и попасть в такую мишень… абсурд, да и только. Все произошло так быстро, что слилось для Малькольма в одно размазанное действо. Он увидел слабое движение, когда гофер поднял голову. Слева от него силуэт Чу вдруг потерял четкость, и утреннюю тишину прорезал резкий хлопок. За холмиком с норой гофера возникла новая бесформенная кучка грязи. Чу стоял, вытянув правую руку в направлении норы. В руке синел вороненым металлом полуавтоматический пистолет. Малькольм услышал, как Шейла за его спиной выдохнула, словно напряжение спало. Где-то в полях запел жаворонок. Чу медленно опустил пистолет. На его лице играла довольная улыбка. – Ступайте посмотрите, – предложил он, не поворачивая головы. – Для верности – хотя я абсолютно уверен в своей меткости – я стрелял не в голову, а в тело. Еще я не хотел, чтобы он свалился обратно в нору, поэтому постарался, чтобы его отбросило назад. Поэтому целился в грудь. Идите проверьте. Задние лапки зверька еще подрагивали, когда Малькольм подошел к норе. Пушистое тельце лежало на спине. Жирный, упитанный, но не крупный – должно быть, из зимнего помета. Белоснежные резцы не успели потемнеть или затупиться. Две миниатюрные передние лапки прижимались к брюшку – такими рисуют на карикатурах толстых финансистов после сытного рождественского обеда. Если бы окаймленную алым дырочку в груди у гофера увеличить пропорционально росту банкира, она все равно не превышала бы диаметром мяча для игры в софтбол. Судя по количеству крови, вытекающей из-под зверька, соответствующее выходное отверстие на человеческом теле было бы размером с мяч, только баскетбольный. Малькольм выпрямился и оглянулся на Чу. – Оставьте его птицам! – крикнул тот. – Им тоже нужна пища. Малькольм вернулся к китайцам. – Возможно, вас интересует мой пистолет, – продолжал Чу. – Для нашей работы он легковат, но так даже интереснее. О вашей стране можно много чего сказать (это лекция, а не разговор, подумал Малькольм) и по большей части не самого хорошего. Но в том, что касается выбора оружия, с вами никто не сравнится. Впрочем, среди огромного разнообразия огнестрельного оружия только некоторые образцы могут считаться действительно ценными инструментами. Как мой, например. Рука Чу нырнула за отворот куртки и вернулась с пистолетом, прежде чем Малькольм осознал это движение. Он даже заподозрил, что Чу нарочно проделал все медленнее обычного, чтобы Малькольм смог оценить скорость. – Пистолет, которым я пользуюсь, – продолжал Чу, – это «браунинг-челленджер» двадцать второго калибра. Автоматический, со стволом длиной четыре с половиной дюйма. Общая длина выходит около десяти дюймов. Более длинный ствол создал бы для меня сложности: его невозможно носить скрытно. Я понимаю, стрелковую подготовку вы получили очень ограниченную, но, уверен, одобрите мой выбор. «Челленджер» двадцать второго калибра используется преимущественно для стрельбы по мишеням. Я не сомневаюсь, что сотрудники «Браунинга» оскорбились бы, если б узнали, что я пользуюсь им как боевым оружием. Не говоря уж о том, что это плохо сказалось бы на их корпоративном имидже, они наверняка сочли бы меня идиотом за то, что я не выбрал оружия большего калибра, которое к тому же легче носить скрытно. Такое, как ваш револьвер тридцать восьмого калибра, например. Да, нам известно о нем все, даже то, где он находится у вас в номере. Эти современные наркотики просто чудо. Пистолет двадцать второго калибра обладает малой останавливающей силой. Человека, в которого попали – в любую часть тела, заметьте! – пулей сорок пятого или сорок четвертого калибра, можно сравнить с жертвой наезда грузовика. Любое ранение такой пулей гарантированно выводит его из дальнейшей борьбы. Но двадцать второй? Я буквально вижу, как ваш Макгифферт крутит сейчас пальцем у виска. На теле человека очень немного точек, попадание в которые пулей столь малого калибра нейтрализует настолько, что его можно более не опасаться. Успешное применение оружия с этим калибром является для меня возбуждающим вызовом. К тому же столь громоздкий пистолет дольше выхватывать из кобуры – даже такой, специальной, как у меня. Надо быть сущим дураком, чтобы полагаться на подобное оружие. Малькольм улыбнулся, хотя и не находил это смешным. Он понимал, какая роль ему отводилась, поэтому знал свои реплики. Что ж, играть так играть, подумал он. – Или очень хорошим стрелком. Чу расплылся в улыбке. – Или очень, очень хорошим стрелком. Скорость которого не уступает меткости. Как вы могли заметить по этой маленькой демонстрации, у меня хватает и того и другого. Некоторые с пеленок обладают врожденными способностями к танцу, или литературе, или пению. Я родился с талантом к огнестрельному оружию. Мне сильно повезло: я вырос в такой политической ситуации, при которой мой талант обнаружили и помогли развить – это не то, что ваш Гарлем, где без толка пропадают потенциальные Бетховены. Годы упражнений, помноженные на качество продукции ваших оружейников из «Браунинга», – и результат можете оценить сами. – Ага, – кивнул Малькольм, пока Чу переводил дух после столь долгой речи. Малькольму очень хотелось хоть как-то уколоть Чу, отравить ему момент торжества, возможно, лишить толики уверенности, а может, спровоцировать на то, чтобы он больше раскрылся. – По части гоферов вы просто супер – сажаете пулю точно в незащищенную грудку безобидного зверька. А как насчет людей? Чу начал улыбаться прежде, чем он договорил. Малькольм понял, что его затея провалилась. – С людьми, – отеческим, наставительным тоном произнес Чу, – я действую по несколько иной схеме. Учтите то, что даже попавшая точно в человеческий череп пуля может не убить, а пройти мимо мозга или отрикошетить от черепа. Пуля двадцать второго калибра, попавшая в сердце, может не помешать человеку успеть выстрелить в вас. Пуля в живот удваивает шанс нейтрализации противника, но тот может сохранить силы для выстрела. А если ваш враг в бронежилете? Попадания малым калибром в конечности малоэффективны. Видите, насколько усложняется задача? В разы сложнее, чем когда противник вас не видит. Завалить ничего не подозревающую жертву может любой болван, какой-нибудь психованный Освальд с винтовкой. А что делать вам, если вы вооружены, как я, а противник вам угрожает? Не забывайте, в нашем ремесле угрожающим считается любой противник, пока вы его не нейтрализовали. Чу придвинулся вплотную к Малькольму – так, что тот ощущал запах еды из его рта. – Вам нужно делать как я, – мягко продолжал Чу. – Стрелять точно в глаз. Результат мгновенный и впечатляющий. Ваш противник теряет все контакты с окружающим за долю секунды до того, как пуля в мягкой оболочке, деформируясь, разворачивает ему мозг и убивает. Вся прелесть этого с эстетической точки зрения заключается в том, что ваш противник сам вынужден подставляться под выстрел, поскольку не может не смотреть на вас. Правда же, какая зловещая ирония: ему ведь надо защищаться? Значит, нужно вас высматривать. В противном случае как ему вас поразить? Если он вас не видит? Не смотрит на вас? Восхитительная, просто завораживающая ситуация. Вы со мной не согласны? У Малькольма пробежал по спине легкий холодок; его даже замутило. Он судорожно сглотнул. – Да, я понимаю, что вы имеете в виду. Чу улыбнулся и отступил на шаг. – Я так и знал. Шейла, – как ни в чем не бывало повернулся он к девушке, – почему бы вам с Малькольмом не прогуляться по ферме? Я думаю, небольшой моцион полезен вам обоим, и заодно у вас будет шанс чуть лучше познакомиться. А я тем временем узнаю, одобрили ли наш план окончательно, и проясню несколько оставшихся деталей. Чу снова повернулся к Малькольму. – Что ж, я пойду. Надеюсь, вы достаточно умны, чтобы не пытаться напасть на Шейлу. Во-первых, пусть до моего уровня ей далеко, она вооружена и в любом случае подготовлена лучше вас. Сомневаюсь также, что вы смогли бы одолеть ее в рукопашном поединке. А во-вторых, ближайшая ферма расположена в нескольких милях отсюда, ее владельцы наверняка вам не поверят, а ваша легенда пойдет коту под хвост. Я выкрутил микрофон из телефонной трубки, так что позвонить вы не сможете. Ваша машина стоит в гараже, но свечи я вывинтил и у нее, и у пикапа. Считайте, что вы фактически связаны. Я вернусь часа через три. Чу сделал несколько шагов по направлению к дому, но задержался, словно вспомнил что-то, и обернулся. – Приятной вам прогулки, – добавил он. Малькольм и Шейла молча стояли на опушке рощи и смотрели вслед отъезжающей машине. Только когда она скрылась из виду, они, не сговариваясь, шагнули вперед. Они шли по полю, не имея никакой конечной цели, в направлении, противоположном дому. Несколько минут шагали молча. – Он же совершенно сумасшедший, – произнес наконец Малькольм. – Настоящий псих. Шейла повернулась и посмотрела на него. Потом улыбнулась и снова принялась смотреть себе под ноги. – Вы правда так думаете? – спросила она. – Правда? Малькольм посмотрел на нее. Она распустила волосы. Ростом она едва доходила до его плеча, и когда наклоняла голову, волосы скрывали ее лицо. Он уже решил про себя, что с Шейлой постарается быть по возможности откровеннее. С одной стороны, Малькольм знал, что, когда он валялся под воздействием наркотика, она задавала ему гораздо больше вопросов, чем Чу. Значит, Шейла и представляла его себе гораздо лучше. С другой стороны, в китайской цепочке она производила впечатление более слабого звена. Ну и человеческого, подумал Малькольм, в ней тоже больше. – А вы? – спросил он, нахмурившись. – Нет. – Чего-то я не понимаю. Вам определенно не понравился этот маленький спектакль, эта лекция, эта его манера «какой-я-крутой-что-стреляю-точно-в-глаз», да и вообще почти все, что он делает. Это что, можно назвать нормальным поведением? Даже по меркам Председателя Мао? – Вся эта демонстрация имела одну-единственную цель. – В голосе девушки послышалась легкая ирония. – Продемонстрировать вам бессмысленность попыток сопротивляться ему или нападать. Для Чу это в порядке вещей. И еще, помните его реплику насчет птиц? Если вы обратили внимание, здесь почти нет воробьев, хотя пищи для них в саду предостаточно. Это оттого, что Чу ежедневно тренируется и особенно любит упражняться на воробьях. Он стреляет в них только на лету и на расстоянии, которое сам называет «затруднительным». Он редко промахивается. Максимум раз или два за тренировку. Меньше чем по три секунды на птицу. Что же до его лекции… Не сомневаюсь, в вашем американском колледже вам приходилось выслушивать лекции и более самовлюбленных профессоров. Я и сама наслушалась такого в колледже, проходя курс для получения своего «гражданства». И еще, насчет его здоровья. Вы считаете, что он болен, но это абсурд. Он не может быть нездоров, ему сопутствует удача. Только неудача безумна. В этом смысле Чу не может быть ни сумасшедшим, ни психом – до тех пор, пока не потерпит неудачу. В нашем бизнесе неудача означает смерть. Что вы тогда считаете здравым рассудком? Долгое время Малькольм не находил, что ответить. Они шли в тишине, нарушаемой лишь хрустом сухих комков земли под ногами и шелестом одежды. Наконец Малькольм остановился, заставив тем самым остановиться и девушку. Она вопросительно повернулась к нему. – Но вам-то он нравится? – спросил Малькольм. – Какое это имеет значение? – Шейла отвернулась и пошла дальше. К этому времени они отошли от зданий на полмили с лишним. Остановились они только на краю дренажной канавы, вода в которой поднялась почти до краев. Поток нес на порядок больше ила, чем три недели назад, когда окончательно стаял снег. – Чу сказал, нам нужно лучше узнать друг друга, – произнес наконец Малькольм. – Судя по тому, что вы мне рассказали, большую часть моей жизни вы и так уже знаете. Шейла улыбнулась ему, но промолчала. – Ну? – не выдержал он. – Что – «ну»? – не без иронии переспросила она. – Вам известно мое имя, чтобы обращаться ко мне. Вам известно, что я китаянка, сотрудница разведки, коммунистка. Что же еще? Раздражение у Малькольма нарастало еще с самого спектакля, устроенного Чу. – Да ты чертова говнюшка! – заорал он, не в силах больше сдерживаться. Такой взрыв эмоций застал девушку врасплох. Она дернулась, как от удара, и в первый раз за утро посмотрела на него в упор. Довольно долго они пялились друг на друга, не зная, что сказать, чего ожидать. А потом, так же внезапно, как Малькольм сорвался на крик, девушка рассмеялась – даже расхохоталась. И Малькольм после секундного замешательства тоже засмеялся вместе с ней. – Что ж, – произнесла Шейла, немного успокоившись, хотя и продолжая улыбаться. – Я рада, что с этим мы разобрались. Приятно знать, кто и на чем стоит. Малькольм открыл было рот для извинения, но вдруг сообразил, что это было бы не просто неуместно, но и неумно. Он постарался продолжить разговор по возможности легче. – Ну, вы могли бы хоть немного… как говорим мы, американские бюрократы, облечь это в плоть? Господи, ну и выраженьице. – Я немного старше вас, – ответила Шейла. – Почти на два года. – Для начала неплохо. А теперь самый очевидный вопрос: что привело вас в этот бизнес? Девушка отвернулась от канавы и двинулась обратно к дому. Малькольм пристроился рядом с ней. Слушая или обдумывая ответ, она низко опускала голову. Говоря, смотрела прямо перед собой. – Главный талант Чу – в обращении с огнестрельным оружием. Поверьте, винтовкой или автоматом он владеет ничуть не хуже. Просто фантастически. Как и у него, у меня тоже есть свой особый талант. Я обладаю, – Шейла сделала паузу, посмотрела на Малькольма и улыбнулась, прежде чем продолжить, – способностями к языкам. Я говорю по-английски, по-китайски и еще на нескольких языках, вам не обязательно знать каких, – с одинаковой легкостью. Я даже могу имитировать акценты и диалекты, хотя мой «бостонский» и стоило бы немного подшлифовать. Как вы наверняка понимаете, в этом бизнесе такие способности неоценимы. Даже представить трудно, как бы ваши работодатели обращались с вами, знай вы что-нибудь еще помимо школьного французского и институтского испанского. Малькольм улыбнулся. – И представить себе не берусь. И все равно, это не объясняет того, почему… почему вы занимаетесь вот этим. Девушка резко остановилась и повернулась к Малькольму. Несколько секунд, на протяжении которых ему становилось все более не по себе, она смотрела на него в упор, молча. – Что ж, пусть так. Старый добрый вопрос: «Что такая хорошая девочка делает в месте вроде этого?» Я все гадала, зададите вы его или нет. – Тон ее сделался ледяным. – Значит, вы действительно хотите знать, почему я служу тоталитарному, нехорошему, коммунистическому китайскому правительству? Почему я не умираю от желания быть с вами, на стороне добра, права и чистоты? – Этого я не говорил, – вяло возразил Малькольм. – Я не… – Не настолько глупы? – перебила его Шейла, на этот раз громче. – Надеюсь, что нет, Рональд «Кондор» Малькольм. Надеюсь, что нет. Вы спрашиваете, почему я здесь. Я уже ответила. Я китаянка. Пока ваши предки разгуливали по Европе в звериных шкурах, мои предки изучали науки. Когда Запад наконец дозрел до того, чтобы использовать изобретенный нами порох, мой Китай оказался одним из первых мест, куда вы пришли топтать землю и отдавать белье в стирку. Столетиями вы использовали нас. Но больше такого не будет. Мой народ больше не голодающие кули. Нам не приходится ломать голову над тем, какую машину купить в следующем году, мы слишком заняты тем, чтобы жить и выживать. Один американец сказал мне как-то, что в его молодости все считали: Китаю никогда не бывать мировой державой, потому что огромное население обрекает его на подчиненное положение. И это вы полагаете, что мы верим в «историческую неизбежность». Так вот, теперь мы мировая держава и добились этого за тем самым «бамбуковым занавесом», который вы сами и посадили: мы просто собрали урожай, которого вы не ожидали. Я вижу, вы смотрите на меня, и знаю, что думаете. Что я не очень похожа на китаянку. Помните мою легенду? С японскими корнями, с японской родней в этой стране. Отчасти это правда. У меня есть японские корни. Мою мать изнасиловал японский солдат – незадолго до их бегства из нашей страны в конце Второй мировой. Вот что она получила в награду за то, что была китаянкой. Это было давно, но в этом веке. Меньше чем за поколение, на глазах у моей матери Китай стал сильным – таким сильным, что смог накормить своих людей, таким сильным, что никто теперь не осмелится вторгнуться к нам, чтобы править и насиловать. Теперь уже Шейла кричала, хотя кроме Малькольма ее никто не слышал.