Малькольм и Шейла возвращались в гостиницу молча. Обед с местным агентом Министерства сельского хозяйства Стюартом и его семьей прошел хорошо. Стюарт и его жена приняли «помощницу» Малькольма с минимальным скептицизмом – по крайней мере внешне. Несколько понимающих улыбок, которыми они обменялись с Малькольмом, не таили в себе ничего плохого. Разумеется, когда Эмма утащила Шейлу вниз хвастаться новой швейной машинкой, ее муж лукаво подмигнул Малькольму. – Славная у вас помощница, – заявил он. – Просто славная. Будь я на вашем месте, я бы ее от себя не отпускал. Малькольм совершенно искренне покраснел. – А я и не собираюсь, – ответил он. К удивлению и облегчению Малькольма, весь день прошел довольно легко. Он проснулся в шесть от шума спускаемой воды. Кратко, без лишних слов Шейла изложила ему планы на день. Она приказала ему не закрывать двери ванной – даже когда будет мочиться, и Малькольм из упрямого озорства стоял как можно дальше от унитаза, чтобы иметь возможность встретить ее настороженный, бдительный взгляд. Она велела Малькольму не вставлять контактные линзы до тех пор, пока она не оденется. Значит, ей было известно, как близорук он без очков или линз. Также Шейла настояла на том, чтобы душ они принимали вместе. А он еще гадал, как она собирается не спускать с него глаз и оставаться при этом чистой. Душевая кабина была довольно тесной. И Шейла, и Малькольм избегали прикосновений и смотрели на наготу друг друга с вынужденным безразличием. Малькольм шутливо поинтересовался, не потереть ли ей спинку, но шутка показалась пошлой ему самому еще до того, как ее лицо застыло в брезгливой гримасе. По предложению Шейлы они зашли в «ее» номер и навели там легкий беспорядок, но так, чтобы он казался искусственным. В единственном оставленном там чемодане не было ничего, кроме одежды, пользоваться которой она не рассчитывала. Она с радостью оставила бы там какие-нибудь документы, подтверждающие ее легенду, но таковых не имелось. Они случайно встретились со Стюартом на стоянке грузовиков. Обычно он завтракал дома, но его жена задержалась на церковной службе, а Стюарт не любил готовить сам. Малькольм предпочел бы озвучить легенду Шейлы кому-нибудь менее опытному и проницательному, но та исполнила свою роль безукоризненно. Его «помощница» явно сумела очаровать Стюарта с первых же минут знакомства и сразу же получила приглашение на обед, которое с благодарностью приняла. Малькольм продолжил свое исследование в квадратах, расположенных к северу и востоку от Уайтлэша. До перерыва на ленч они успели объехать четыре фермы. Малькольм заметил, что из них двоих именно он всегда настаивал на том, чтобы ехать дальше, играя роль настроенного на работу начальника. Шейла идеально вписалась в типаж общительной американской простушки, почти в открытую путешествующей с начальником-любовником, причем та легкость, с которой ей это удалось, даже смущала Малькольма. Сам он, напротив, вел себя немного дергано, нервничал, был как на иголках и даже не пытался это скрыть. После второй остановки он признался в том, что завидует ее игре. Шейла посоветовала ему не переживать на этот счет, тем более что его нервозность тоже хорошо вписывалась в образ. – Это позволит всем быстро разгадать очевидный секрет, – объяснила она. – Можно подумать, у вас долгая практика, – хмыкнул Малькольм, пытаясь скрыть свое любопытство. Шейла смерила его ледяным взглядом. Вся ее теплота и энтузиазм исчезли, стоило им остаться в джипе наедине. – Есть и практика, – произнесла она очень спокойно. – Вы ведь слышали, как Чу подначивал меня насчет того типа из отдела безопасности авиабазы, которого мы скомпрометировали. Я часть этого компромата. Он верит, что я без ума от него, жить без него не могу, жажду его любви и ласк. И я делаю все, чтобы поддержать это впечатление. Все. Чем сильнее он верит в это, тем крепче сидит у нас на крючке. Примерно с милю Малькольм вел машину молча. – И вам… вам это нравится? – Вы имеете в виду, нравится ли мне ложиться с ним в постель? – уточнила Шейла, и ее голос прозвучал укоризненно, словно она наставляла безмозглого юнца. – Так надо. Он мне не омерзителен, хотя его преувеличенное мнение о себе порой раздражает. Не сказать, чтобы мне это особо нравилось, но и антипатии тоже нет. Это часть моей работы. Ну, как теперь часть моей работы – сопровождать вас. – Это я понимаю, – мягко произнес Малькольм. – Умом понимаю. Но… на уровне чувств – нет пока. Не могу. – А что здесь чувствовать, кроме удовлетворения от выполненной работы? Только не говорите, что я должна выслушать лекцию о любви и чувствах. Не от вас, будьте так добры. Малькольм вздохнул. – Нет, какие уж от меня лекции. Я даже не могу сформулировать, как отношусь к вам. И все же мне кажется, что… ну, должно же быть что-то еще. Даже чисто физически. – Почему? Секс – это потребность, не такая насущная, как голод, но потребность. А раз так, на ней можно играть, использовать, удовлетворять или отказывать. В Америке, думаю, это нормальный инструмент ведения дел. Да не жалейте вы меня, Малькольм. Вы не меня, вы себя жалеете. Малькольм не ответил. Если не считать остановок для опросов, до конца дня они почти не разговаривали. Малькольм остановил джип на стоянке у мотеля. Когда они вышли, Шейла нежно обняла его и прошептала на ухо: – Не дергайтесь. Это часть нашей легенды. Пойдемте поднимемся на холм. Вместо ответа Малькольм осторожно обнял ее за талию, и они не спеша поднялись на вершину. Шейла молча смотрела на краски заходящего солнца. Первым заговорил Малькольм: – Красота какая! Дни становятся длиннее. – Да. И мы простояли здесь достаточно долго, чтобы нас заметили. На обратном пути постарайтесь нашептывать мне что-нибудь на ухо. Малькольм вздохнул и подчинился. Потом он лежал на кровати, глядя сквозь очки на то, как Шейла готовится ко сну. Она открыла свой несессер, который носила с собой. Помимо пистолета Малькольма и аптечки в нем умещалась крошечная, но мощная рация. За день она четырежды разговаривала с Чу через будто бы случайные интервалы времени. Каждый сеанс длился всего несколько секунд, в течение которых происходил обмен непонятными фразами. На этот раз весь разговор тоже был зашифрован. Малькольм понимал, что, если Шейла пропустит сеанс, Чу решит, что он их предал. Но все-таки каждый следующий шифрованный разговор раздражал его все сильнее. Сама Шейла тоже слушала его переговоры с Вашингтоном, однако, в отличие от него, она знала шифр. Допрос с применением наркотиков и эту проблему решил. Вид она, дав отбой, имела довольный. Шейла заперла несессер и аккуратно прислонила его к ножке кресла, брезгливо отодвинув небрежно сброшенные Малькольмом башмаки и рюкзак. При этом она кинула на него взгляд – не сердитый, а скорее укоризненный. Впрочем, раздевалась ко сну она с обычным своим отстраненным выражением лица. Если подумать, довольной она выглядела с самого обеда у Стюартов. Малькольму показалось, что ее нежность была чем-то большим, чем обычная профессиональная игра. Он внимательно наблюдал за тем, как Шейла готовится ко сну в кресле. Подумав, он решил: самое страшное, что может произойти, – это если она ответит отказом. – Ложитесь ко мне. Или, если хотите, мы можем спать в кресле по очереди. Шейла застыла с простыней в руках и вопросительно посмотрела на него. – Послушайте, да что в этом такого, – поспешно добавил Малькольм. – Я же видел, как у вас затекло тело утром. Еще пара ночей в этом кресле, и вы превратитесь в калеку. И что тогда будет с нашей легендой и операцией? Если честно, я не столько за вас переживаю, сколько за операцию. Я не хочу ее срывать, так что ложитесь сюда или давайте чередоваться. Обещаю не душить вас подушкой или еще чем. Черт, – пошел он на небольшую ложь, – да у меня уже было несколько возможностей одолеть вас. С какой стати мне делать это сегодня ночью? Шейла подумала, потом аккуратно сложила развернутую простыню и убрала ее обратно в шкаф. Расстегнула свой несессер, что-то из него достала и снова заперла его. Затем, так и не сказав ни слова, вышла в ванную. Ну, хоть так, подумал Малькольм. Не выказывай своего любопытства, не подстегивай ее. Пусть сама скажет. Чтобы продемонстрировать свое безразличие, он снял очки и, закрыв глаза, вытянулся под простыней, притворяясь, будто уже засыпает. Он слышал, как Шейла набирала воду из-под крана в ванной, по-прежнему молча. Наконец, за секунду или две до того, как любопытство его одолело, она произнесла: – Вот, выпейте. Малькольм сел и открыл глаза. Шейла стояла перед ним, держа в правой руке пилюлю, а в левой – стакан воды. Свою ночную рубашку она сменила на футболку. Малькольм был уверен, что пистолета у нее под тонкой тканью нет. – Что это? – спросил он. – Снотворное. Слабое. Полностью оно вас не вырубит, но спать вы будете достаточно крепко, если только кто-то вас не разбудит. С такой мерой предосторожности мне не придется опасаться спать с вами. – Ох, ради бога! Я полагал, мы еще и с пистолетом спим? Эта чертова железяка может выстрелить… Шейла терпеливо улыбнулась: – Пистолет заперт в несессере. Теперь, если сюда кто-то ворвется, нам останется только полагаться на силу убеждения. Примите таблетку, уже поздно, и до шести утра всего ничего. Малькольм с угрюмым видом взял у нее таблетку, проглотил и запил водой. Через десять минут он, несмотря на все свои старания не засыпать, почувствовал, что его вырубает. Шейла лежала рядом, глубоко дыша, но, как ему показалось, бодрствуя. Как раз когда он начал проваливаться в черноту, она шепнула ему на ухо: – Малькольм, вы еще не спите? – А? Ох. Если это слабая таблетка, мне даже думать не хочется о том, какие у вас сильные. Она оставила эту реплику без ответа – как Малькольм решил позже, из желания договорить свой вопрос прежде, чем он уснет, – ну и, возможно, в расчете на то, что в этом состоянии полусна он будет искреннее. Еще он решил, что Шейла тянула с вопросом для того, чтобы избежать каких-либо неприятных ассоциаций, которые могли бы у него возникнуть. По крайней мере, размышляя об этом позже, он предпочитал думать так. – Эти люди, – прошептала она, – Стюарты. Они ведь счастливы, правда? – Да, думаю, что так. – Вы считаете их счастливыми, и все же вам их жаль… нет, не так. Вам их не жаль, вы полагаете, что они заблуждаются, что они слепы, что они счастливы, когда им стоило бы быть… пессимистами? Вы ведь думаете так, правда? Господи, подумал Малькольм. Только философии мне сейчас не хватало… – Ну да, что-то вроде того. – А вам не кажется, что они не совсем счастливы? Ну, они никогда не… – Послушайте, – перебил ее Малькольм, из последних сил борясь со сном. – Сейчас поздно, и вы меня накормили этой своей дрянью. Не пытайтесь меня убеждать. Может, они просто настолько глупы, что счастливы, живя во всем этом дерьме, но они счастливы. И если я о них и думаю как-то… как-то нехорошо, то только из зависти. Мне кажется, – Малькольм зевнул, – мне даже кажется, что я завидую их дурацкому счастью. – Вы думаете, вам так не удастся? Мысли в голове путались. Малькольм с трудом заставлял себя выговаривать слова. – Удастся ли нам… нет, я… не знаю. Может, завтра. Завтра поговорим об этом. Скажем так… я не уверен, что смогу быть таким счастливым. – Но вы не верите в тот мир, который они видят, так ведь? – настаивала Шейла. – Послушайте! – Малькольм разозлился, и адреналин, впрыснутый в его кровь этой злостью, на некоторое время поборол снотворное. Он повернулся к ней и приподнялся на локте. Он заставил глаза не закрываться, и даже в голове немного прояснилось. – Я не верю в их мир. И в ваш не верю. Мне гораздо приятнее и радостнее смотреть на мир собственными глазами, не тогда, когда вы пытаетесь мной руководить. Давайте все так и оставим. Я не собираюсь обращать вас в свою веру, даже пытаться не буду. А вы не обращайте меня. Как вы сказали, у нас профессиональные отношения, вот и не будем отвлекаться на ерунду. Малькольм отвернулся от нее, злясь на себя, за то, что сказал и услышал. Завтра, подумал он. Завтра объясню лучше. – Мне вас жаль, – прошептала наконец Шейла. Малькольма еще не отпустило. – Почему это? – огрызнулся он, надеясь завершить сражение до того, как уснет. – Потому что у вас нет ничего, во что можно верить. – А мне жаль вас, – ответил он, немного подумав. – Почему? – Потому что у вас есть во что верить. До утра они больше не разговаривали.