– Малькольм, сзади! Малькольм повернулся, не размышляя. Через гостиную к нему неслась Клэр Стоу, «Бабуля», одна из старейших сослуживиц Крумина. Она сидела наверху у рации в ожидании сообщения, которое никогда не придет, когда внизу началась стрельба. Пистолета у нее не было, но она замахивалась на Малькольма ножницами для шитья в надежде нанести хотя бы один разящий удар. Уроки Макгифферта окупились сполна: Малькольм среагировал на нападение, не успев до конца осознать происходящее. Пригнувшись, он трижды выстрелил. Все три пули попали в женщину, остановив ее порыв и отшвырнув назад. Малькольм увидел, как кровь расцвела алыми брызгами у нее на животе, груди и левом плече прежде, чем она растянулась на полу. Судя по всему, Клэр Стоу умерла мгновенно, потому что, упав, больше не пошевелилась. – О господи, – пробормотал Малькольм. Он выпрямился, опустив руки – пистолет в руке показался непосильным грузом, – и уставился на черные туфли женщины, задранные носками к потолку. – Пойду проверю дом, – негромко произнес Чу за его спиной. – Потом вызову Шейлу. Перевяжите Крумину рану. Китаец за плечи повернул Малькольма к стонавшему на полу человеку. Рядом с окровавленной ногой Крумина лежало кухонное полотенце. Малькольм почувствовал, как Чу вынимает из его руки пистолет, опустился на колени и перетянул полотенцем колено русского. Занимаясь этим, он избегал смотреть ему в лицо. Малькольм еще стоял на коленях рядом с Круминым, когда его руки осторожно коснулась Шейла. Малькольм оглянулся на нее. Она улыбнулась ему – утешая, ободряя. Радости на ее лице заметно не было. Она отвела его и усадила в кресло, потом принялась готовиться к допросу. Чу стоял рядом, глядя на ее действия. Чисто машинально Малькольм отметил, что он не вооружен. Шейла двигалась быстро, точно, не тратя ни секунды. Она проверила наложенный Малькольмом жгут и нашла его подходящим для того, что собиралась делать. Из своего рюкзака она достала кассетный магнитофон на батарейках и аптечку. Инъекция заняла всего несколько секунд. Не прошло и минуты, как Крумин перестал стонать. Шейла внимательно осмотрела его глаза, пощупала пульс, послушала дыхание и, включив запись, оглянулась на Чу. – Ты в курсе, что нам нужно, – проговорил тот. – Я знаю русский достаточно хорошо, чтобы понимать. Если вспомню что-нибудь еще, я скажу тебе, а ты спросишь. Шейла кивнула. Потом медленно заговорила с раненым. Поначалу он не откликался, но постепенно она добивалась от него все больше, пока его ответы не стали такими же длинными, как ее вопросы. Малькольм покосился на Чу. Китаец стоял над Круминым. Пока Шейла задавала свои вопросы, он улыбался. Точнее, просто сиял. От гордости, подумал Малькольм. От удовлетворения. Малькольм оглянулся назад, на тело женщины, лежавшее на полу в гостиной. Потом перевел взгляд на кухню. Его начало мутить, и он закрыл глаза. Он так и сидел, зажмурившись и стараясь не думать об окружающем. К действительности его вернул голос Чу. – А теперь для американцев, – произнес китаец по-английски. – Сделаем им небольшой подарок, прежде чем вернуть взятую напрокат птичку. Спроси его об этом месте, о человеке, погибшем на ракетной шахте, о русском, которого американцы убили в ночь на субботу. Только смени сначала кассету. Чу повернулся к Малькольму. – Увы, Малькольм, мой друг, товарищу Крумину проще отвечать на своем родном языке. Чтобы узнать, в каком потрясающем приключении вам довелось принять участие, вам придется подождать, пока эту кассету переведут. Ну да вы, уверен, не станете возражать. – Чу кивнул Шейле. Та быстро, ловко заменила в магнитофоне кассету и продолжила допрос. Спустя три или четыре минуты она повернулась к Чу. – Все, я закончила, – произнесла она по-английски. – Он потерял слишком много крови, чтобы продолжать. – Она протянула обе кассеты Чу. Он сунул в карман одну, подошел к Малькольму, положил вторую в карман его джинсовой куртки и аккуратно застегнул его на пуговицу. – Шейла, – скомандовал он, – в городке семь автомобилей. Вывинти всем свечи и принеси мне. Не говоря ни слова, Шейла вышла. Чу развернул Малькольма лицом к себе. Последний слишком устал, чтобы сопротивляться. – Итак, – мягко проговорил Чу, – наше сотрудничество подходит к концу. Должен сказать, работа с вами доставила мне большое удовольствие, просто огромное. Уверен, ваше начальство тоже найдет результаты нашего сотрудничества столь же захватывающими. А поскольку я слегка залатал прорехи, которые они по собственной неловкости понаделали, а также оставил им в виде маленького подарка эту кассету, надеюсь, впредь они будут более расположены к моей стране и ко мне лично. В любом случае можно сказать, что этот альянс был в некоторых аспектах приятен и вам, не правда ли? Малькольм устало смотрел на Чу, не отвечая. Чу снова улыбнулся. Несколько минут они молча глядели друг на друга, пока не вернулась Шейла с вывинченными свечами зажигания. – Отлично, дорогая. Не буду спрашивать, не оставила ли ты пару. Наверняка не оставила, ведь ты знаешь, что я сделал бы, если бы не доверял тебе и проверил. Положи их себе в рюкзак. Магнитофон можно оставить, а вот аптечку захвати. Рюкзак могу донести и я. Дай-ка мне камеру. Шейла сунула руку в рюкзак и протянула Чу японский 35-миллиметровый фотоаппарат. Потом убрала свечи в клапан рюкзака и встала. – Хорошо, что здесь достаточно света и можно обойтись без вспышки. Такие мелочи всегда кстати. – Чу улыбнулся, но они не обратили внимания на его шутку. Он мотнул головой в сторону двери. – Выведи нашего Кондора на улицу. Я сейчас догоню. Шейла вывела Малькольма через боковое крыльцо. Для этого им пришлось миновать кухню. Они наполовину перешли улицу, когда из дома послышался еще один хлопок. Малькольм вздрогнул, как от попадания пули, и повернулся к Шейле. – О господи, – проговорил он. Шейла схватила его за руки и встряхнула, как маленького. Потом бесцеремонно толкнула дальше, прочь от дома. – А ты чего ждал? – прошипела она. – Ты что, думал, мы здесь… мы в игры играем? Только не говори, что не догадывался, кто такой Чу, с того дня на ферме! Ты не мог не понимать, что он не обычный агент, что он послан сюда не за информацией! Как думаешь, найдется такое правительство, которое тратило бы людей вроде Чу на простое вынюхивание секретов? Ты знаешь, не можешь не догадываться, что он убийца, палач, целая маленькая армия. Ты знал, что он сделает. Может, ты сам себе в этом не признавался, но в глубине души знал. И не отворачивайся от этого. Все равно не получится. Малькольм смотрел на нее. Ее глаза блестели в темноте. Возможно, это свет из окон отражался в ее слезах. – Я просто… просто… Я надеялся… – Он тряхнул головой. Было слышно, как Чу ходит по дому. Очевидно, скоро китаец к ним выйдет. – Что будет с… – Что будет с нами? – закончила за него Шейла. – Бог мой, да не будь ты таким наивным! Это ты тоже прекрасно знаешь. И я знаю. Все кончено. Что бы там ни было, все кончено, все позади. – Шейла, я… – Что – ты? Что бы ты хотел, чтобы я сделала? Бросила свою работу, все, во что я верю, свое прошлое, свою страну, свой народ? Ради тебя? Ты, я знаю, тоже со мной не пойдешь. Начнем с того, что Чу тебе не позволит, это не входит в его планы. И как ты думаешь, он разрешит мне остаться? А твои шефы позволят мне остаться без того, чтобы я продала им свою душу, всю свою жизнь? Мы с тобой пешки. Маленькие, незначительные пешки. Думаешь, Чу сохранил тебе жизнь из… из благодарности? Или из благородства? Если бы ты живой не служил нашим целям, он застрелил бы тебя не задумываясь и без труда. И я не смогла бы ему помешать. Не смогла бы, не смогла бы! Ох, Малькольм, – продолжала Шейла, немного успокоившись, – неужели ты не видишь, что у нас нет выбора? – Она обняла его, притянув к себе. – Иногда… – Ее голос звучал немного неразборчиво, потому что она уткнулась лицом в его куртку. – Иногда ты будешь думать обо мне, и появится мысль, что все мои действия были частью моего задания, что ты всего лишь еще один человек с авиабазы. Это неправда, но сомнения никуда не денутся. Может, так тебе станет легче. Брось, Малькольм, забудь то, что между нами было. Это убьет или тебя самого, или то хорошее, что в тебе есть, подменив это чем-то другим. В любом случае ты проиграешь, а значит, погибнешь. Ты станешь либо слишком человечным, либо недостаточно человечным, чтобы выжить. Шейла высвободилась из его объятий. У него не хватало сил удержать ее. Они так и стояли, глядя друг на друга, пока к ним не подошел Чу. – Как мило, – заметил он. – Насколько я понимаю, товарищ Шейла уже сообщила вам, что мы расстаемся. Вот сейчас это и произойдет. В голове снова мелькнула мысль убить Чу, но он не стал ее развивать. Он знал, что Чу читает его мысли. Китаец улыбнулся. – Машин на ходу в городке не осталось. Телефоны не работают. Ближайшая отсюда ферма принадлежит братцам-гомосекам, но я бы на вашем месте не стал вламываться к ним в разгар ночи, да еще и с неправдоподобной историей. Глухой старик на том конце улицы вряд ли вам поможет: как вы все ему объясните? Я бы предложил вам вернуться в Шелби и уже оттуда позвонить начальству. Было бы ужасно интересно посмотреть, как они станут улаживать весь этот бардак, однако, к сожалению, нам пора. Само собой, ваш джип мы тоже лишили хода. Знаю, я вам несимпатичен, но уверен, вы окажете мне одну небольшую любезность – если не ради меня, то хотя бы ради моего товарища. Исключительно для уверенности в том, что мы в безопасности, не могли бы вы не связываться со своим начальством… скажем, еще час или два? Разумеется, если вы найдете способ сделать это в означенный срок. Чу сделал шаг вперед и дотронулся до щеки Малькольма. – До свидания, Малькольм. Было очень интересно с вами познакомиться. Надеюсь, мы больше не увидимся… ну, вы меня понимаете. Чу опустил руку, повернулся и зашагал по дороге прочь. Шейла бросила на Малькольма еще один короткий взгляд и пошла следом за Чу. Малькольм же остался стоять посередине единственной улицы Уайтлэша и смотреть на то, как они медленно уходят из его жизни. Ему понадобился час для того, чтобы дойти пешком от тихого городка до еще более тихой, хотя и ярко освещенной пусковой позиции. Вообще-то она находилась не так и далеко, но Малькольм шел медленно. Время от времени он пинал ногой комок земли и слушал, как тот, подпрыгивая, катится в темноту. Раз он наступил на какой-то кактус, но по весне колючки недостаточно отвердели, чтобы уколоть или хотя бы оцарапать его кожаные башмаки. Еще три часа Малькольм просто смотрел на шахту. Контактные линзы жгли его глаза, ноги затекли от долгого стояния, но он не садился. Он ни о чем не думал, просто смотрел на бетонную площадку и яркие огни по ту сторону колючей изгороди. За полчаса до рассвета, когда небо на горизонте только-только начало светлеть, Малькольм шагнул вперед и обеими руками взялся за проволоку. Несколько минут он тряс ее изо всех сил, потом опустился на колени и принялся швырять камешки через ограду. В колпак вентиляционной шахты он так и не попал, но один из камней докатился до подножия столба с телевизионной камерой. Малькольм бросил еще три камня, повернулся к шахте спиной и сел, прислонившись к столбу ограды. – Господи, только не это! – воскликнул дежурный офицер на пульте охраны, когда на табло у цифры, обозначавшей стартовую позицию, загорелся красный огонек. Через секунду взревела сирена. Офицер хлопнул по кнопке «тревога» и сорвал телефонную трубку. Не прошло и полминуты, как его соединили с командиром авиабазы. – Вы, конечно, не поверите, сэр, но… Первые два вертолета подошли на бреющем с юга. К этому времени почти рассвело. Они заложили вираж вокруг стартовой позиции, оглядывая окрестности. Пилот первого вертолета толкнул второго пилота в плечо, увидев Малькольма – тот сидел и, задрав голову, смотрел на приближающиеся машины. Махать пилотам у Малькольма не было ни сил, ни желания. – Ну, этот, по крайней мере, жив, – фыркнул второй пилот. Глава 19 – Послушай, Китти, давай-ка поразмыслим, чей же это был сон! Это вопрос серьезный, милая, так что перестань, пожалуйста, лизать лапу! Тебя ведь умыли сегодня! Понимаешь, Китти, сон этот приснился либо мне, либо Черному Королю. Конечно, он мне снился – но ведь и я ему снилась! Так чей это был сон? Неужели Черного Короля, Китти? – Есть кое-что, чего я не понимаю до конца, – признался Кевин пожилому джентльмену, когда они сидели в его кабинете два дня спустя. – Запись объясняет, как они засекли Паркинса, когда тот проследил Крумина до Уайтлэша, как Крумин и его сосед Кинкейд его застрелили, объясняет, что они делали там и все такое. Но я не понимаю смысла всей этой операции. Нурич и те трое, что засветились, помогая ему пересечь страну… Наш информатор в Берлине – кстати, если верить другим источникам, он исчез; я уверен, что он провалился… Ну, женщину, я думаю, мы обменяем на Каммингса: он для них не представляет особой ценности, она для нас – тоже. Если вам удастся убедить Комитет сорока надавить на ФБР, чтобы те не настаивали на судебном процессе, об обоих Пуласки никто не узнает, а сами они о своих грешках никому не расскажут. Остается еще секретарь русской делегации в ООН, которого обхаживало ЦРУ, – если русские намеренно сливали через него информацию, теперь они знают, что мы ему не доверяем. То есть мы, конечно, будем делать вид, что ничего не изменилось, но смысла в этом нет ни для одной из сторон. И все это они потеряли, тогда как никто не мешал им тихо и мирно прекратить операцию «Гамаюн». Стратегическая ценность операции практически равна нулю. Господи! Террористы в Монтане! Да они и сами бы перестали валять там дурака и без нашей помощи. Их даже, наверное, пришлось бы защищать от охоты на ведьм, которая неизбежно последовала бы после. Ну, возможно, Крумину и удалось нарыть там какую-то ценную для них информацию, но этого можно было достичь и по-другому, проще. Иное дело, если бы они узнали какие-то секретные данные по нашим ракетам или если бы их устройство сработало как надо. Наши спецы согласны со словами Крумина: эта штуковина совершенно бесполезна. И к чему тогда была вся чехарда? – Кевин, мой мальчик, – вполголоса ответил пожилой джентльмен, – точного ответа я не знаю, но могу высказать личное предположение. Есть одна вещь в нашей работе, которую я стараюсь не забывать. Это замечание лорда Рэдклиффа из его доклада шестьдесят второго года, касающегося работы британских спецслужб. Он писал: «Самые важные государственные тайны часто оказываются эфемерными». Мне кажется, эта фраза подходит для данного случая. Ценность «Гамаюна» преходящая, можно сказать, эфемерная. Если проект и обладал какой-то реальной ценностью, это осталось в далеком прошлом. Но его значимость во внутренних советских делах – вопрос совсем другой, и, сдается мне, ключ к «Гамаюну» надо искать именно там. Крумин и его проекты были важными составными частями структуры КГБ. Готов биться об заклад, есть какой-то очень высокопоставленный офицер КГБ, который использовал «Гамаюн» и Крумина в качестве наглядного доказательства своих достижений, даже когда проект лишился смысла. Старина Паркинсон давно уже заметил, что бюрократия для обоснования собственного существования развивает свою непродуктивность до такой степени, когда главным становится не результат ее деятельности, а само ее существование. Если бюрократия позволит отстричь даже мертвый или ненужный свой побег, если она признает, что то, чем она занимается или занималась, лишено ценности, она сразу ощутит угрозу собственной власти. А бюрократия – или, в случае «Гамаюна», возможно, один конкретный начальник – понимает, что, утратив хоть маленькую толику власти, она рискует лишиться и остального. Ирония этой ситуации заключается в том, что чем меньше смысла в каком-либо проекте, тем уязвимее бюрократия и тем больше усилий ей приходится прикладывать к тому, чтобы защититься. И я уверен, что старший начальник «Гамаюна» придавал этому проекту наивысшую степень важности с целью защитить свое положение. Ну и не забывай об эффекте домино: чем выше становился статус «Гамаюна», тем именно больше росла власть его начальника. «Гамаюн» был кому-то очень важен. Очень, очень важен. И я не согласен с тобой насчет стратегической ценности «Гамаюна». Ну да, стратегия «пятой колонны» за время холодной войны устарела и в чистом виде вряд ли еще пригодится, но ты только подумай: целая, абсолютно ничего не опасающаяся – глухой старик при всем желании не мог им ничем угрожать – база! Крумин и его начальник в КГБ контролировали целый американский городок. Замечательный камуфляж! Он мог иметь исключительную ценность хотя бы только для учебных целей. Не думаю, что они его часто использовали, но когда использовали, он себя вполне окупал. Ценность «Гамаюна» примерно такова, как у наших межконтинентальных ракет: в потенциале. Твой инструмент может годами и десятилетиями находиться в прериях, без дела, но не без пользы. Зато когда он тебе понадобится – вот он, пожалуйста! – И так было, пока Кондор их не раскрыл, – заметил Кевин. – Ага, – согласился пожилой джентльмен. – Наш Малькольм проделал замечательную работу. Кондор и «Гамаюн». Кстати, мы наконец нашли перевод этого слова. Гамаюн – существо из древнерусской мифологии, не совсем птица, не совсем зверь. Считается, что он предвидит будущее и помогает его приблизить. Это вещее создание получило широкое распространение в русской поэзии и живописи. С точки зрения русских, более чем подходящее название для маленькой тайной операции в Монтане. Если бы не наша собственная вездесущая птичка, не наш Кондор, «Гамаюн» вполне мог бы жить и дальше. Любопытно, правда? Наш приятель сыграл в этой операции и главную, и самую незначительную роль. Как катализатор. Без него все не произошло бы так, как произошло, хотя сам он оставался едва ли не наименее значимым в событиях. Ни дать ни взять персонаж пьесы, классический образ шпиона-растяпы, как эти два дурака у Шекспира, Розенкранц и Гильденстерн. Выполни они свое задание как надо – это полностью изменило бы судьбу бедолаги Гамлета. Мы вывели Кондора на сцену в качестве почти автономной, самообслуживающейся декорации, а в итоге эта декорация бросила заметную, можно сказать, материальную тень на весь спектакль. В некотором роде его присутствие там оказалось важнее, чем его игра. Наша декорация вдохновила китайцев, и они вытащили все представление, заметно переписав сценарий, но придя в результате к тому же финалу. Я просто потрясен, как он сумел добиться успеха и остаться при этом в живых. Что ж, в отличие от Розенкранца и Гильденстерна, Малькольму изрядно повезло: если бы он не понадобился китайцам в качестве живого орудия их операции против русских, боюсь, мы нашли бы Кондора с дыркой на месте глаза. Пожилой джентльмен помолчал, склонив голову набок, потом продолжил, словно говоря сам с собой: – Интересно, много ли китайцы расскажут о нашем парне Советам? Мне не хотелось бы думать, что избыток китайского света лишит нашего многообещающего агента его защитной тени.