— Уж если ты хорошую литературу не читаешь, так хоть не позорься со своими вопросами, — сказала она, снисходительно взъерошив ему волосы. — Неужели ты полагаешь, что я читаю эти любовные глупости? Дмитрий с нежностью подумал о Лене и вдруг поймал себя на мысли, что не испытывает по отношению к ней ни малейшего чувства вины. Пришел в среду вечером, переночевал, в четверг утром ушел — и пропал. Не позвонил, ни о чем не предупредил, просто пропал, и все, а сегодня уже утро воскресенья. Алена, наверное, с ума сходит. Интересно, Серега сказал ей, что он скрывается, или тоже делает вид, что ничего не понимает? Нет, за Алену у Платонова душа не болит, рядом с ней Серега Русанов, который не даст ей впасть в отчаяние, в крайнем случае наврет чего-нибудь. А вот Валентина… Конечно, это не в первый раз, но она всегда очень волнуется, переживает за него. Ее сейчас трясут насчет этих странных денег от «Артэкса», а он ничем не может ей помочь, ни советом, ни каким-нибудь реальным делом, ни просто моральной поддержкой. Платонов услышал, как в замке повернулся ключ, хлопнула дверь. Вернулась Кира. — Доброе утро! — весело крикнула она из прихожей, стягивая куртку и кроссовки. — Дима, пора вставать! Платонов вышел ей навстречу из комнаты выбритый и благоухающий дорогой туалетной водой. — Я давно встал. А ты, наверное, не спала полночи? — заботливо спросил он, вглядываясь в ее усталое и немного побледневшее лицо. — Точно, — улыбнулась она. — Пока добралась до дачи, было уже начало второго. Старики перепугались, думали, воры лезут в дом. А в пять часов я уже вскочила, чтобы успеть на шестичасовую электричку. Да все нормально, Дима, сотри скорбь с чела! Сейчас горячего кофе в себя волью, потом яичницу сделаю потолще, с молоком и сметаной, потом еще кофе — и я в порядке на целый день. Честное слово, не сомневайся. Ты мне задания на сегодня придумал? — С утра надо позвонить Сергею Русанову, сказать, что номер ячейки другой. А вечером придется сделать как минимум два звонка: Каменской и снова Русанову, узнать, получил ли он документы. Кстати, ты надумала что-нибудь насчет ремонта? — Сейчас, Дима, десять минут подожди, а? Я после электрички и дачных колдобин жутко грязная. Приму душ быстренько. Она скользнула в ванную, а Платонов, испытывая неловкость за доставленные неудобства, принялся варить кофе и делать толстую яичницу с молоком и сметаной. Взбивая в миске яйца и постепенно добавляя туда муку, молоко и сметану, он то и дело поглядывал на плиту, следя за кофе, и по привычке прислушивался к звукам, доносящимся из ванной, пытаясь представить себе, что делает Кира. Вот мягкий «пластмассовый» звук — она снимает свитер, и нашитые на него декоративные бусинки стукнулись о пластмассовую заколку, которой Кира забрала густые длинные волосы в высокий пучок. Вот что-то зашуршало, тихонько щелкнула присоска на дверце зеркального шкафчика, висящего на стене над ванной. Резкий короткий звук — расстегнула «молнию» на джинсах. Зашумела вода, первые две-три секунды звук был ровный, вода беспрепятственно падала на дно ванны, потом характер шума изменился: Кира встала под душ. Платонов напряг слух, но не уловил легкого специфического «сухого» шороха, который бывает, когда вода из душа попадает на колпак, которым закрывают волосы. Он мог бы поклясться, что Кира моет голову. И снова он легко представил себе ее длинноногое стройное тело с немного смугловатой кожей, и снова ничего не почувствовал. Через несколько минут она вышла из ванной в длинном шелковом халате, с порозовевшим лицом и блестящими глазами. На голове у нее красовалось свернутое тюрбаном полотенце, скрывающее мокрые волосы, и Платонов в очередной раз похвалил себя за хороший слух и наблюдательность. 2 Воскресенье Насти Каменской началось куда позже. Она была настоящей совой, засыпала очень поздно, зато ранний подъем давался ей с трудом, и, если представлялась возможность, спала часов до десяти. К одиннадцати утра она поговорила по телефону с Лесниковым и Коротковым, рассказала им о вчерашнем звонке и попросила раздобыть два списка: людей, проживающих на улице Володарского, и людей, вылетевших в среду, 29 марта, вечером в США. К часу дня оба списка лежали перед ней, и Лешка выразил готовность помочь «на подсобных работах». К пяти часам вечера был установлен гражданин Ловинюков, проживающий на улице Володарского и вылетевший 29 марта вечерним рейсом в Вашингтон. К семи часам стало известно, что гражданин Ловинюков должен вернуться в Москву 2 апреля, то есть прямо сегодня, рейсом, прибывающим в половине десятого вечера. Игорь Лесников отправился в Шереметьево, получив от Насти просьбу позвонить сразу же, как только разговор с Ловинюковым даст какую-нибудь ясность. 3 Григорий Иванович Ловинюков оказался подвижным седым человеком небольшого роста в массивных очках с толстыми стеклами. Он очень устал от многочасового перелета, хотел скорее оказаться дома, и перспектива беседы с работником милиции его совсем не радовала. Правда, высокий красивый сыщик предложил отвезти Григория Ивановича домой, и Ловинюков смягчился. — Так что у вас за дело ко мне? — добродушно спросил он, усаживаясь в роскошный «BMW» Лесникова. — Григорий Иванович, у вас есть родственник по фамилии Агаев? — Есть. Мой троюродный брат Павел Агаев и все его семейство. Они живут на Урале. А в чем дело? — Значит, Вячеслав Агаев приходится вам… — Ну да, племянником, — подхватил Ловинюков. — Троюродным племянником. Между прочим, он тоже в милиции работает, как и вы. Погодите, — вдруг спохватился он, — со Славой что-то случилось? Ну отвечайте же, что с ним? — Когда вы его видели в последний раз? — уклонился от ответа Лесников. — В среду, прямо перед отлетом. Мы с ним чуть не разминулись, я уже в прихожей стоял, одевался. Он был в Москве в командировке и должен был зайти ко мне за лекарством для своей дочки, я ему из Швейцарии привез. — И что было дальше, после того как он пришел? — Да практически ничего и не было. У меня времени в обрез, у подъезда машина ждет. Обнялись, расцеловались, я ему быстренько лекарство отдал, и мы вместе вышли на улицу. Я предложил подвезти его, но он отказался, сказал, что ему в другую сторону и вообще он хочет погулять, пройтись пешком. Я сел в машину, Славка мне рукой помахал, вот и все. Да говорите толком, что случилось-то? Ловинюков начал нервничать, но Игорь упрямо молчал. — Что-нибудь плохое? — робко спросил Григорий Иванович. — Скажите же мне наконец, не мучайте. — Плохое, Григорий Иванович. Со Славой беда случилась… Григорий Иванович подавленно молчал, осмысливая услышанное и пытаясь с ним примириться. Игорь молча вел машину в сторону Таганки, прикидывая, в состоянии ли его пассажир продолжать разговор или бесполезно пытаться получить от него толковые показания. — Вы хотите еще о чем-то спросить? — вдруг прервал молчание Ловинюков, словно прочитав мысли Игоря. — Григорий Иванович, Славу убили в течение пяти-десяти минут после того, как вы расстались. Он даже не успел дойти до конца улицы, на которой вы живете. Постарайтесь вспомнить все, до единого слова, что он вам сказал за те несколько минут, что вы пробыли вместе. — Но мы в основном о семье разговаривали, о его дочке, о моем сыне, который сейчас живет в Штатах. Всего несколько минут… Ничего такого он не говорил. — Какими словами он сказал вам, что ему ехать в другую сторону и вообще он хочет погулять? — Какими словами? Я не помню… Кажется, я сказал: «Если тебе в сторону Ленинградского проспекта, садись, я тебя подброшу». А он ответил, мол, спасибо, ему в другую сторону, и потом он хочет пройтись пешком, ему надо кое-что обдумать. — Именно так? Кое-что обдумать? — Да, именно так. — А Слава не говорил, что у него, например, назначена встреча где-то здесь неподалеку? — Нет, ничего такого он не говорил. — Григорий Иванович, припомните, пожалуйста, кого вы видели на улице, когда вышли из подъезда вместе с Агаевым и садились в машину? — Но я не смотрел по сторонам… Нет, я не помню. — Вас ждала машина? — Да, служебная. — Вы знаете водителя? — Конечно. Это наш водитель Стас Шурыгин. — У вас есть его телефон или адрес? — Да, я вам сейчас напишу. А зачем он вам? — Он мог видеть кого-нибудь, пока стоял на улице возле вашего дома. — Боже мой, боже мой, Славик… Горе-то какое… — вздохнул Ловинюков. 4 У Стаса Шурыгина в квартире оказалось множество гостей, он устраивал небольшой сабантуйчик. Едва переступив порог, Игорь Лесников наткнулся на полуголую и совершенно пьяную девицу, похоже, даже не достигшую совершеннолетия. — Эй, киска, позови-ка мне Стаса, — обратился к ней Игорь. — А ты кто? — тупо удивилась девица. — Я тебя знаю? — Конечно, — уверенно ответил Лесников. — Мы с тобой сто раз виделись, а ты меня каждый раз не узнаешь. Так где Стас-то? — Он пошел встречать кого-то. Сейчас вернется. Выпить хочешь? — Нет, детка, я уже выпил сегодня, мне пока хватит. Пойду подожду Стаса. Игорь тихонько вышел из квартиры, дверь которой, как ему показалось, вообще никогда не запиралась, и примостился на широком подоконнике на лестнице между этажами. Минут через пятнадцать хлопнула дверь подъезда, послышались громкие голоса и шаги. Увидев двух мужчин и девушку, поднимающихся по лестнице, Игорь встал. Девушка и один из мужчин не обратили на него ни малейшего внимания, другой пристально посмотрел и чуть замедлил шаг. Нормальная реакция человека, знающего всех жильцов своего подъезда и сразу определяющего незнакомое лицо. — Стас? — полувопросительно произнес Лесников, когда мужчина поравнялся с ним. Тот молча кивнул, выжидающе глядя на чужака, поджидавшего его на лестнице. — Разговор на пять минут. Можешь? — Обязательно здесь? — недовольно спросил Шурыгин.