Иногда я ощущаю нависшие надо мной тучи. Чёрные-причерные тучи. Бывают дни, когда они рассеиваются, но даже тогда небо едва ли можно назвать ясным, а солнце достаточно ярким. Некоторым людям приходится доставать из сундуков, спрятанных на чердаке их души, фонарик, чтобы освятить себе путь. После убийства Филиппа тучи стали гуще и намного темнее, чем раньше. Теперь, каждый раз находясь на работе, я не переставала думать о том, что случилось. Приходилось напоминать себе, что это – не сон, и он на самом деле мёртв. Хотелось бы мне знать, кто это сделал. Но самое главное желание – узнать, что убийца пойман. У меня появилась идея поговорить с бывшей женой Липпа. Она была его единственным указанным контактом для связи в экстренном случае. В этом мне виделась личная трагедия этой семьи. Насколько нужно быть одиноким, чтобы указать телефон человека, уже давно начавшего новую жизнь без тебя. Её звали Лилия. И ведь на самом деле: внешним видом она напоминала цветок. У неё были короткие волнистые каштановые волосы, бледная кожа с лёгким румянцем на щеках и ярко-голубые глаза. Каждый раз, когда она делала взмах длинными ресницами, казалось, что Лилия – раскрывающийся бутон. Она встретила меня с улыбкой, но через мгновенье её, словно охватил внутренний спазм. Лицо исказилось и теперь напоминало несмешного клоуна, пытающегося веселиться, несмотря на сквозящую печаль. Когда она заплакала, сидя рядом со мной на диване в их доме, её слезы стали воплощением опадающих лепестков. – Простите, я обещала дочке, что не буду плакать. – И как, получается? Она пожала плечами и грустно улыбнулась. – Не всегда выходит. – Как она? Ваша дочь. Расстроена? – Думаю, Анна не до конца понимает, что случилось. Только, когда я плачу, ей передается вся эта боль. Не хочу, чтобы она скорбела так же сильно, как я. – А вы скорбите? Наверное, вопрос прозвучал слишком цинично. Лилия бросила резкий осуждающий взгляд, но уже через мгновенье снова расслабилась. – Понимаю, это – нормальный вопрос, но у нас с Филиппом была семья. И да, предвидя ваш следующий вопрос, я любила его, а он меня, но это нам никак не помогло. – Можете рассказать, как вы пришли к тому, что нужно расстаться? Она улыбнулась и с каким-то особым прищуром посмотрела на меня. – А вы точно врач, а не следователь? У вас хорошо получается задавать вопросы. – Да, подумываю сменить профессию, – пошутила я, радуясь, что атмосфера у нас все же отличается от комнаты допросов. Лилия, прежде чем встать, поправила бледно-синее платье, а затем направилась к шкафу, откуда достала небольшой фотоальбом. Она держала его с особой заботой, будто это все, что осталось от ее прошлой жизни. – Ему нравилось называть меня Лия. На нашем втором свидании он выложил моё имя из опилок, облил их каким-то горючим и поджёг. Мы поднялись на крышу дома, и он показал мне это, – она открыла альбом и указала на первую фотографию, где на земле красовались горящие буквы "Лия". – Завораживает. – И пугает. Хотя, конечно, вы правы, в тот момент я смотрела на это пепелище с восхищением. Ради меня такого прежде не делали. – Наверное, остальные просто не были пироманами, – улыбнулась я, надеясь, что её не заденут мои несмешные шутки. Лилия отрицательно помотала головой и выдала что-то вроде лёгкого смешка. – О, они точно не были похожи на Филиппа. Вся наша семейная жизнь прошла с огоньком. Он умел удивлять и дело вовсе не в его болезни. Липп – самый изобретательный человек из всех, кого я знала, – Лилия перевернула страницу, где меня ждала новая фотография. На этом снимке запечатлена их свадьба. Молодые и красивые, беззаботные и бесстрашные, и, что самое главное, – счастливые. На Лилии – пышное белое платье с фиалковым оттенком и такой же расцветки длинная фата, а Липпа нарядили в обычный строгий костюм чёрного цвета. – Верите или нет, но это, – она указала указательным пальцем на снимок, – самый счастливый день в моей жизни, на втором месте после дня рождения нашей дочери, разумеется. – Вы говорите "нашей", но Липпу вы с ней видеться не разрешали. Я не ставила себе цели её в чем-то упрекнуть, но мне нужно сделать все возможное, чтобы быть уверенной, что она не имеет отношения к убийству. Лилия опустила глаза, но это не выглядело как сожаление. Скорее – банальная грусть. – Я уверенный в себе человек и мне не стыдно за собственные решения. – Что же он такого натворил? – Разве вы не знаете? – она удивлённо посмотрела на меня, словно испугалась, что впустила в дом постороннего. Наверное, сейчас её изо дня в день атакуют журналисты. – Хочу услышать от вас, – ничего не остаётся, кроме как пожать плечами. Нельзя же вот так признаться, что по её реакции во время разговора можно многое понять. – Я знала, за кого выхожу замуж, Ева, – в её голосе появилась твёрдость и уверенность. – Он сам дал согласие, но не мог смириться с тем, что редко видел дочь. Мы все понимали, что так будет лучше. – Кому? Вашей дочери и вам? Потому что Филиппу от этого стало только хуже. Лилия поджала губы и снова перевернула страницу. Следующее фото сделано в роддоме, их теперь трое. Она держит кроху на руках, а он возвышается над ними. И снова на их лицах только счастье, ни капли тревоги за будущее. – Филипп сам выбирал для неё имя. Назвал её в честь мамы, он очень скучал по ней. Я покачала головой, совершенно не одобряя такого подхода к выбору имён. Если назвать ребёнка чьим-то именем, он все равно не станет этим человеком и никогда не сможет его заменить. Вместо этого люди сами создают себе ещё одно напоминание о тех, кого когда-то потеряли, кого уже нельзя вернуть. – Точно, вы же психиатр, – Лилия улыбнулась и с сочувствием посмотрела на меня, словно я лишена чего-то важного, из-за чего ей меня жаль. – Что значит это ваше "Вы же психиатр"? – В юности мне довелось посещать психолога. Тот тоже постоянно анализировал и анализировал. А когда я просила просто выслушать меня, он анализировал и это. У вас вообще есть выключатель? В меня, будто разом вонзилась тысяча игл. Это то, о чем постоянно говорил Эд: у меня нет этого выключателя. А теперь я со всеми разговариваю, как с подозреваемыми. Ну, дела, докатилась, опустилась ниже некуда. – К чему это? Моя работа – анализировать. Иначе из меня не вышел бы хороший специалист. Лилия кивнула. – А вы – хороший специалист? Потому что врач, который раньше занимался Филиппом, тоже так себя называл. При этом он меня уверял, что кризисы будут повторяться, но мы с Анной останемся в безопасности. – Я знаю, что он сделал. Не представляю, как сильно вы тогда испугались. Она на моих глазах покрылась мурашками и начала дрожать. – Одним испугом не обошлось, – Лилия погладила себя по рукам, словно пыталась согреться. – Первое плохое событие случилось вскоре после рождения Анны. Он поджёг наш гараж. Да, Липп назвал это случайностью, но я знала, чья на самом деле это вина. Ещё через год он пришёл поздно ночью домой. От него пахло костром, хотя в тот период у него как раз начался отпуск. Я ничего у него не спросила, а на следующее утро сообщили, что кто-то поджёг лесополосу недалеко от нашего района. Мы часто бывали там на пикнике. Он хорошо знал то место, и я снова все поняла. А третье, самое страшное, произошло через пару месяцев после этого, когда он остался с Анной дома. Мне позвонили соседи и сказали, что наш дом горит. Филипп не отвечал на звонки, я уехала с работы и помчалась домой. Когда оказалась на месте, пожарные передали мне на руки кричащую Анну. Липпа нигде не было видно. Через несколько минут он пришёл, как ни в чем не бывало, сильно удивившись, что случилось нечто подобное. Мы не ругались. Просто для него прошло всего сорок минут, а у меня вся жизнь пролетела перед глазами. Я пережила такое, чего он так и не смог понять. На последних словах Лилия снова заплакала, видимо, в красках вспомнив тот день. – Он купил несколько аромаламп и расставил их по дому. Филипп добавлял в них специальные эфирные масла, от которых Анна быстрее засыпала. Честно говоря, они и меня успокаивали после работы. В тот день она так крепко уснула, что он решил не будить её, а пройтись до магазина в одиночку. В это время со свечей в одной из аромаламп что-то случилось, и начался пожар. Пожарные подтвердили, что это – случайность, что это не сделано намеренно, и что мой муж не поджигал нашу дочь, но все оказалось тщетно. Всё, что я знала о его болезни, все предыдущие страшные вещи, связанные с огнём, слились воедино и поглотили всю мою любовь к этому человеку. Исчезло желание рисковать и пробовать заново строить сожженные мосты. Я прекрасно понимала, что это решение нанесёт ему глубокую рану, – она громко всхлипнула, – но мне пришлось, и он не возражал. Во время её речи мне стало по-настоящему грустно. Позади Липп оставил целую жизнь, но еще больше ждало его впереди. У него был шанс что-то наладить, исправить ошибки, но теперь он, как зажженный фитиль, – раз и погас. – У Анны остался страх перед пожарными. Она знала, что папа тоже носит эту форму, и непроизвольно начала бояться его. Мы до сих пор посещаем врача. Каждый раз, когда Филипп приходил, она вздрагивала и принималась плакать. Спустя где-то час успокаивалась, понимая, что папа не желает ей зла и никогда не обидит, но я все равно опасалась за её психику. Вы же сами врач. Первое, что советуют людям, перенесшим психологическую травму, избавиться от напоминаний о случившемся. Поэтому, мы продали дом, переехали из того района, даже сменили детский садик и обновили полностью гардероб Анны. Я сделала и делаю все для благополучия нашего ребёнка. Лилия поднялась с места, оставив на диване открытый альбом. Я начала листать дальше и увидела много счастливых снимков: Анна, спящая на груди Филиппа, её первое день рождения, они втроём на пикнике и на море, но затем снимки резко кончаются, а через несколько страниц возобновляются. Это – фотографии после развода и ухода Липпа. Иными словами – новая жизнь. – У меня нет алиби, но я его не убивала, если вы пришли спросить об этом. Такой резкий переход с одной темы на другую застал меня врасплох. Я все еще сидела над фотографиями и никак не могла отойти от услышанного. Когда читаешь подобное в документах, в истории болезни пациента, это не вызывает ровным счётом ничего: ни эмоций, ни чувств, ни сострадания. Ты понимаешь, что человек и его семья пережили трагедию, но совершенно не проникаешься этим. Ощущаю себя настоящим мешком с дерьмом. – Вас никто не обвиняет. Я лишь пытаюсь помочь полиции найти убийцу, а для этого мне нужно узнать Липпа. На наших собраниях он так и не смог раскрыться. Лилия кивнула. – Он не из тех, кто быстро открывается. Его воспитывали довольно строгие консервативные родители, в их семье не принято разговаривать о проблемах, они не жаловались друг другу на плохое самочувствие и не делились переживаниями. В моей семье все в точности наоборот. Поэтому так важна обстановка, в которой растёт ребёнок. Иногда я не понимаю, чем только думала, когда выходила за Филиппа, но нас притянула друг к другу невероятная связь, перед которой мы оказались бессильны. То, что с ним случилось, разбило моё сердце, но наши пути уже давно разошлись, и они бы никогда снова не соединились. Поэтому, я держусь изо всех сил, что у меня есть, чтобы жить дальше ради нашей дочери. И я знаю, что именно этого он от меня и ждёт. Бросьте это После встречи с Лилией тучи надо мной сгустились сильнее прежнего. Не терпелось оказаться дома, чтобы, забравшись под горячий душ, смыть с себя грусть и скорбь, что целиком поглотили меня за этот день. Когда до дома оставалось пройти несколько метров, откуда-то раздалось мое имя. Я, не останавливаясь, продолжала идти, не обращая внимания на чьи-то шаги за спиной. Они становились все ближе и ближе, пока этот кто-то не оказался рядом со мной. – Если не отзываетесь, то хотя бы обернитесь, когда за вами бегут, – сказал запыхавшийся Леонид. – Пожалуйста, скажите, что поймали убийцу Филиппа, – умоляюще попросила его я, чувствуя, что на самом деле никакие хорошие новости меня не ждут. – К сожалению, нет, – он явно оценивающе рассматривал меня, а мое текущее состояние трудно назвать нормальным. – А вы в порядке? Выглядите подавленной что ли. Он подобрал довольно меткое и четкое определение. Подавленность –именно то, что я ощущаю с того самого момента, как Лилия закрыла за мной дверь. Первые десять минут хотелось лечь на асфальт и плакать. Мне, словно приоткрылась щелочка в прошлое Филиппа. И вот я, тайный наблюдатель его непростой жизни, будто держу его за руку в каждом ее моменте. Мы вместе прошли этот путь и оказались в конечной точке невозврата. Теперь все иначе: начиная от моего отношения к Липпу, заканчивая тем, как после всего этого чувствую себя я. – У меня прошла тяжелая встреча. Не думала, что на меня это так повлияет. Вы что-то хотели? – настолько погрузившись в мысли, я практически забыла, что Лео все еще здесь, идет рядом со мной. – Вы виделись с Лилией? Врач Филиппа сообщил, что вы запросили у него контакты Лилии.