– Сказал же, что передам, – поморщился он от её напоминаний, как от зубной боли. – Немедленно! Я позвоню Афанасию Гавриловичу и предупрежу его. – Звони, – отмахнулся Наполеонов. Она так и сделала, едва спустившись в вестибюль и кивнув на прощание дежурному, набрала номер эксперта-криминалиста. Едва Незовибатько включил связь, как она сразу же проговорила: – Здравствуйте, Афанасий Гаврилович! – Мирославушка! Здравствуйте, – сразу же узнал её он. – Я по делу, – произнесла она покаянным голосом. – Я другого от вас уже и не ожидаю, – ответил он с напускной печалью. Она тихо рассмеялась: – Я там Шуре принесла шерсть. – Надеюсь, что не с паршивой овцы, – пошутил криминалист. – Нет, от шпица. Сравните её, пожалуйста, с той, что вы изъяли из квартиры Гульковой. – Вот оно что, – сразу став серьёзным, проговорил Незовибатько. – Вы думаете, что шерсть принадлежит одной и той же собаке? – Да, я так думаю. Но нужен ваш вердикт. – Он будет у вас, Славушка. Я сейчас позвоню Наполеонову и потороплю его. Или даже лучше пошлю к нему своего помощника. – Спасибо вам, Афанасий Гаврилович. – Так пока же и не за что. Позвоните мне дня через два. – А поскорее? – Я бы и рад. Но сейчас никак. У нас вся очередь не то что по дням, по часам расписана. Я и так уж постараюсь исхитриться. – Спасибо, Афанасий Гаврилович. – Будь ласка, – отозвался эксперт и отключился. Мирослава улыбнулась и собралась ехать домой. Но выехав из города, она передумала… Глава 18 Весна с каждым днём всё ярче расшивала зелёный кафтан мая, расцвечивая его жёлтыми, белыми, розовыми, лиловыми, алыми красками. Воздух пропитывался ароматами цветов и кустарников. Пожалуй, только весной так преображался мегаполис. Парки, скверы и совсем маленькие «уголки отдыха» в это время превращались в настоящие оазисы, казалось бы, нетронутой природы. Эту сладкую иллюзию разрушали только мчащиеся по широким дорогам и шоссе в четыре ряда автомобили. Но в микрорайонах, где по-прежнему были узкие дороги, разделённые аллеями, засаженными деревьями, аромат черёмухи и сирени перебивал запах выхлопных газов. Выехав за пределы города, Мирослава прибавила скорость. Доехав по шоссе до второго перекрёстка, она решила пока не ехать прямо, в сторону дома, где её ждали Морис и Дон. И хоть совесть легонько ущипнула её за бок, она всё-таки свернула направо, на дорогу, ведущую в коттеджный посёлок, в котором жила тётя Мирославы писательница Виктория Волгина со своим мужем Игорем Коломейцевым и котом Феликсом. Если бы Мирославу спросили, что это на неё нахлынуло, она бы сразу не смогла ответить на этот вопрос. Просто она почувствовала, что ей нужно ненадолго отвлечься от работы и сделать это лучше не дома. Можно было бы, конечно, не покидая территории города, заехать к подруге Люси, которая сейчас, скорее всего, находится в своей конторе в автосервисе или в офисе отца, оформленном в стиле ретро, копируя старый советский гараж. Но Люси тотчас же начнёт грузить её подробностями своих любовных приключений и, хуже того, примется расспрашивать её о Морисе. В этом отношении подруга Мирославы Люси была неординарной девушкой – увлечение Миндаугасом не мешало заводить ей романы с другими парнями. Мирослава невольно улыбнулась. Короче, это совсем не то, что было нужно Мирославе на данный отрезок времени. Тётя же совсем другое дело. Мирослава не позвонила Виктории заранее, поэтому ничуть не удивилась, что ворота ей открыл дядя, тётин муж Игорь Коломейцев. По его блеснувшим глазам Мирослава догадалась, что дядюшка ей рад. Она неизменно называла Игоря дядей, хотя он был старше её на три года и на шестнадцать лет моложе своей жены. То, что Игорь женился на Виктории по большой любви, ни у кого не вызывало сомнений, в том числе и у Мирославы, которая была пристрастным наблюдателем. Чмокнув Игоря в щёку, Мирослава проговорила: – Как у вас тут хорошо! – Думаю, что у вас не хуже, – улыбнулся Игорь в ответ. – Вообще-то, да, – согласилась Мирослава и похвалилась: – Морис зелёную изгородь высадил в виде лабиринта, думаю, что скоро там можно будет в прятки играть. – Надо будет приехать к вам и посмотреть на это Миндаугасово чудо. – Приезжай! Морис будет рад, – ответила Мирослава и спросила: – А где же тётя? – В саду. – С Музом? – пошутила Мирослава. – Нет, по-моему, с книгой, – ответил он. – Только иди поищи её сама. Я сейчас, извини, очень занят. – Ладно, не беспокойся, иди занимайся своими делами, тётю я и сама найду. – Умничка, – похвалил её Игорь и удалился. Мирослава посмотрела ему вслед, подумав при этом: «Дядя как всегда весь в делах». Дел у Игоря и впрямь хватало. Он сам занимался всеми делами жены, плюс к этому дом тоже был на нём. Муж старался оградить Викторию от всех забот, лишь бы ничего не мешало ей творить и радоваться жизни. Хотя время от времени, несмотря на все старания мужа, Виктория Волгина впадала в минорное настроение. Ну, тут уж ничего не попишешь, у писателей тонкая нервная система, и не только внешние события касаются струн их души, заставляя душу, как лиру, петь разными голосами и передавать мельчайшие нюансы практически всех имеющихся в природе эмоций. У самого же Игоря нервная система была крепкой и надёжной. Предпринимательская жилка не давала пойти на дно в самые трудные времена. Женившись на Виктории, он продал свой доходный бизнес, так как тот требовал его непрестанного внимания. Часть средств он удачно инвестировал, часть поместил в банк, а оставшееся вложил в небольшую, но устойчивую типографию. Именно она теперь занимала его мысли. Он решил немного расширить производство и разрабатывал пути развития. Его напарник полностью положился на интуицию и опыт молодого человека. Едва увидев Коломейцева, будущий напарник, прошедший сквозь лихие девяностые, почуял, что перед ним порядочный человек, которому можно верить на слово, как верили друг другу в старину купцы первой гильдии. Напарник был немолод, и ему всё тяжелее становилось ориентироваться в новшествах и подводных камнях всё время меняющегося рынка. К тому же у него не было наследников, и работал он, перейдя определённый рубеж, не столько ради прибыли, сколько ради удовольствия и престижа. В общем, молодой и старый предприниматели с первых минут знакомства почувствовали друг к другу симпатию. Лёгкий ветерок донёс до носа Мирославы волнующий аромат черёмухи. В её голове что-то щёлкнуло, и она направилась в сторону аллеи, утопающей в кипенно-белом переплетении прямых и поникших ветвей. Кисти их были крупными и такими душистыми, что сладостный аромат стоял почти ощутимой стеной. Мирослава вспомнила о том, что там, где растёт черёмуха, воздух всегда чистый, потому что её листья и цветы выделяют фитонциды, уничтожающие микробов. От черёмухи прочь улетают мухи. Морис во время цветения черёмухи часто ставит одну ветку в вазу в гостиной, но никогда в кабинете или в какой-либо из спален, так как при всей полезности и приятности сильное благоухание черёмухи может вызвать головную боль. Тут она увидела Викторию, та сидела на скамейке под одной из черёмух, и, по-видимому, густой аромат никак не влиял на её голову. – Тётя, я была уверена, что найду тебя возле черёмухи! – воскликнула Мирослава. – Не мудрено, – ответила Виктория, приподнимаясь навстречу племяннице и целуя её в висок, – ты ведь с детства знаешь, что меня тянет к этому дереву. – Вроде бы знаю, – улыбнулась племянница, вспомнив, что ещё на старой даче бабушки и дедушки Викторию во время цветения черёмухи находили именно возле этого дерева. – А знаешь ли ты, – ласково проговорила тётка, – что одна из легенд рассказывает, что в те незапамятные времена, когда боги спускались на землю, чтобы помогать людям, каждый из них выбрал себе дерево, зимний бог – зимнее дерево, весенний – весеннее, летний – летнее, осенний – осеннее. И только одна юная богиня зимы нарушила это правило, потому что страстно влюбилась в бога лета. И выбрала она черёмуху, ведь её белоснежные цветы напоминают снег и зацветает черёмуха при похолодании. Но вечной любви не получилось, и с тех пор лепестки черёмухи быстро облетают. – Жаль, – проговорила Мирослава. Она уже заметила в руках тётки сборник элегий русских поэтов. – Тётя, ты чего такая грустная? – спросила она. – Да вот сидела здесь и думала, – тихо проговорила Виктория. – О чём? – О том, что девятнадцатый век мне ближе двадцать первого. – По-моему, ты преувеличиваешь. – Ничуть. Меня воспитывали писатели и поэты девятнадцатого века, на их творчестве я выросла, их идеи я впитала. – А как же двадцатый век? – спросила Мирослава. – В двадцатом веке я жила, но через творчество авторов двадцатого века я как-то умудрилась перескочить. – Не верю! Как же Ахматова, Багрицкий, Твардовский и другие… – Ты назвала тех, кто составил исключение. – Ладно, с двадцатым веком разобрались. А что тебя не устраивает в двадцать первом? – Он ненастоящий.