Откровенно говоря, для меня коллективное пользование одним стило приравнивалось к тому, как одной ложкой на троих хлебать из общей миски суп. Брезгливо, но, конечно, не смертельно. Когда магический «карандаш» перекочевал ко мне, то я не удержалась и под понимающими усмешками парней обтерла его о леггинсы, а только потом одним росчерком поставила на раскрытой ладони знак. От легкости, с каким небрежно нанесенная руна наполнилась магическим светом, у ведущего хищно блеснули глаза. — Госпожа Истинный Свет? Пришлось оставить замечание без комментариев, и побыстрее сжать кулак, чтобы предательский свет потушить. Я никогда не скрывала, но и особенно не выпячивала то, что являлась обладательницей древнего дара. Это до большого взрыва природный магический талант делал человека особенным, а, перейдя через поколения, в обществе неофитов[5] он превращал обладателя в белую ворону. Когда я снова разжала кулак, то на ладони остались тонкие едва заметные линии. Нам вручили карты абрисского города, а потом началось перемещение. Ворота ожили. Круг на полу засветился, и по контуру вспыхнули символы. Они завертелись стремительной каруселью, превращаясь в размазанную линию. Лица людей искривились, словно оказались за плохо отлитым стеклом. В воздухе затрещали магические разряды. Я не успела ни осознать, во что ввязалась, ни испугаться, ни запаниковать, только зажмурилась, чтобы не затошнило. Прежде чем пол под ногами разверзся, в голову пришла несвоевременная мысль, что дома остался недочитанный любовный роман. Потом я резко ухнула вниз, хотя почему-то ожидала, что меня начнет возносить, ведь Абрис светился именно в небе. Все закончилось неожиданно. Под ногами появилась твердь, и я переместилась в чужой мир. * * * Я оказалась в холодном помещении с плотно закрытыми портьерами на окнах. Темнота вокруг пахла книжной пылью и табаком. На мгновение сознание обожгла паническая мысль: что если я не сумела пересечь границу между мирами? Что если ворота просто перенесли меня в чужой особняк в родном Тевете? В растерянности я выставила раскрытую ладонь и зажгла магическую искру, голубоватый огонек, похожий на нежный язычок свечного пламени. Стараясь разобраться, куда меня все-таки занесло, огляделась. Под магическим светом на затянутых в темный материал стенах, потолке и даже на полу вспыхивали незнакомые руны. Я сама стояла в центре знака. Стараясь не задеть линии, осторожно переступила на чистый островок наборного паркета. Совершенно точно это был не Тевет. Растерявшись еще больше, я мяла карту, непрозрачно намекающую, что меня должны были перенести на улицы города, а не в чужой дом, и не понимала, куда теперь бежать. Снова повернулась. Книжные шкафы с тисненными золотом томами, массивный стол, дверь в чулан… Неожиданно в мертвой тишине послышалось эхо чужих шагов. Я немедленно сжала кулак, гася искру, и погрузилась в слепую темноту. Шаги стали громче и отчетливее. Едва различая предметы вокруг, я бросилась в сторону чулана. Влажной от страха рукой нащупала ручку. Скользнув в кромешную темноту, бесшумно закрыла дверь. Секунды текли, длинные, страшные. В ушах шумело, сердце грохотало, и я даже не услышала, а скорее почувствовала, что за спиной кто-то стоял. Мне не хватило ни силы воли, ни крепости духа, чтобы повернуться к живой темноте лицом. К глазам подступили слезы. Я кусала губы, стараясь не расплакаться, и все равно громко всхлипнула прежде, чем рот накрыла чужая горячая ладонь. Меня прижали к крепкому мужскому телу, сильно и тесно. Мгновением позже темноту разрезала короткая красноватая вспышка, и вдруг в лицо ударил порыв ледяного ветра. Перемещение из мертвого особняка на осеннюю улицу произошло быстро и внезапно. Мне не сразу удалось осознать, что мы находились в безлюдном тупике, у темной кареты, под непривычно-рыжеватым, точно ржавым, светом фонаря. Сверху летела пудра мелкого дождя, брусчатка блестела. В голове мгновенно вспылили страшные байки про похищенных в Абрис людей и убитых в темных ритуалах девственницах, какими так любили потчевать народ газетные листы. Мыча, я стала яростно вырываться из сильных рук. Попыталась укусить похитителя, но только обслюнявила его ладонь и перепачкала себе лицо. Мужчина отдал вознице короткий приказ. Тот немедленно спрыгнул с козел и открыл дверь. Не желая забираться внутрь, я уперлась ногами в ступеньку. — Обездвижу, — прозвучало над самым ухом по-теветски с едва уловимым акцентом. Родная речь в устах чужака настолько меня шокировала, что я обмякла и тут же оказалась в карете. Забилась в угол деревянной лавки и, низко опустив голову, брезгливо обтерла рот рукавом летнего плаща. Похититель забрался следом и, усевшись напротив, произнес: — Совсем страха нет? Дверь захлопнулась. Окна были затянуты кожаными занавесками, и мы окунулись в темноту. Однако едва экипаж тронулся с места, как сверху полился желтоватый тусклый свет. Я ежилась, ощущая, как внимательно меня рассматривал абрисский ведун. Скорее всего, он видел магический свет в особняке, и теперь прикидывал, насколько заложница из Тевета может оказаться опасной. Впервые в жизни я пожалела, что отказалась от курса самообороны, потому как перед темным колдуном была бессильна, точно ребенок. Неожиданно он потянулся ко мне, заставив испуганно вжаться в деревянную спинку скамьи, и выдернул из рук карту. У меня в кулаке остался оторванный кусочек. Последовала долгая пауза, а потом он спросил: — Кто ты? Я прикусила губу. Он что-то пробормотал по-абрисски, а потом холодно добавил: — Скоро разговоришься. От страха у меня зашевелились на затылке волосы. Я вскинулась и, к собственному изумлению, обнаружила напротив брюнета лет гораздо старше меня, лет на восемь. Серые яркие глаза, но взгляд — тяжелый. В нижней губе, слева, было тонкое серебряное колечко. Кто в таком возрасте вставляет лабрету? — Ты ведь знаешь, что у нас не вступают в переговоры со шпионами? Или ты перебежчица? Такие здесь тоже есть. — Куда ты меня везешь? — спросила я, и на одно мгновение у мага сделалось странное лицо. Он как будто подсознательно ожидал, что пленница заговорит плаксивым фальцетом, а не взрослым голосом. — Для чего ты переместилась в Абрис? — Меня будут пытать? — От страха я спрашивала первое, что приходило в голову. Как будто мысли, едва возникнув в голове, тут же прямотоком выливались изо рта. — Что ты делала в доме Исаи Гленна? — Меня никогда не отпустят? Возникла долгая пауза. Маг кивнул: — Девушка, кто-то должен первым начать отвечать. Из нас двоих ты нарушила границы. — Он сделал приглашающий жест рукой. Я облизала пересохшие губы и призналась: — Я участвовала в скольжении. Это такая университетская игра. Мне дали карту, — я кивнула на смятый клочок коричневатой бумаги в руках мага, — по ней надо было найти ворота и вернуться обратно. На меня даже деньги поставили. Я не шпионка, а адептка, и не знаю, почему переместилась в тот дом, а не на улицу. Парень смотрел на меня с нескрываемой иронией, не веря ни единому слову. — Ты мне не веришь? — для чего-то переспросила я очевидную вещь. — Я встречал много адептов с вашей стороны, но у тебя оказался самый подвешенный язык. — Я не вру! — перебила я и растерла лицо ледяными ладонями. — Проклятье, как же тебе объяснить? Некоторое время мы молчали. Разглядывали друг друга. Мой взгляд, как зачарованный, все время возвращался к колечку в его губе. Никто из знакомых мне парней никогда не делал дырок в теле, тем более на лице. В голове крутилась несуразная мысль, совершенно неподходящая ситуации мысль: в трескучий мороз оно примерзает? — Сколько тебе лет? — резко спросила я, стараясь отвлечь себя от странной фантазии на тему того, как темный ведун облизывает зимой губу. — Назови свое имя. — Валерия Уварова, — без колебаний назвалась я. — Так, сколько тебе лет? Двадцать восемь? — Двадцать четыре, — поправил он с непроницаемым видом. Он точно врал. — Ты женат? — Нет. — Помолвлен? — Нет. — Вот! Что и требовалось доказать! — Я щелкнула пальцами, отчего световой кристалл на потолке зашелся в нервическом треске и пару раз истерично мигнул. — Никто не женится до тридцати. Скажи? А парню, с которым я собиралась потерять девственность, исполнилось двадцать три, но он обручился. Как понимаешь, не со мной. Судя по тому, как у мага медленно вытягивалось лицо, он ничего понимать не собирался и меньше всего был склонен примерять белую рубашку девственницы из Абриса, страдающей по чужому жениху. — У меня ощущение, что я на прошлой седмице не на обряде обручения сидела, а на поминках по разрушенным надеждам. — Мне следовало заткнуться, но от паники признания лились щедрым потоком — не перекроешь. — До сих пор не могу поверить! Он же бабник, каких Тевет еще не видал. Так почему надумал жениться? Потом я решила, что просто обязана совершить нечто, доводящее Тина до бешенства, и увязалась за Крис на скольжение. И переместилась в тот дом… Сделала больно, называется, человеку, который даже не подозревал, что ему делают больно. Но знаешь, что меня бесит больше всего? Что я несу всю эту ахинею и почему-то не могу заткнуться! Неожиданно слова закончились. В воздухе повисло натужное молчание. Совершенно ошарашенная собственным словоблудием я выразительно моргнула. Кажется, я исхитрилась рассказать темному ведуну о личной жизни больше, чем лучшей подруге за последние три года. Он откинулся на сиденье, сложил руки на груди. Внимательный взгляд, каким обычно смотрят взрослые, прикидывая, какого наказания наслужил расшалившийся ребенок, замер на моем лице, потом скользнул к открытым сандалиям из трех ремешков. Чувствуя, что от стыда готова под землю (особенно, если, провалившись, вернулась бы домой), я спрятала грязные ноги под лавку. Интересно, если сказать что-нибудь вроде «спасибо, что дал исповедоваться», пришибет смертельным проклятьем? — Извини, — наконец, выдавила я, нервно заправляя выбившуюся из пучка светло-русую прядь волос. — И много? — Чего? — Денег на тебя поставили много? — Понятия не имею, — передернула я плечами. — Я ведь не вернулась обратно. — Что ж… В любом случае, ты бы никогда не выиграла. — Почему? — Ты переместилась в другой конец города, так что тебе очень повезло со мной столкнуться. — Повезло? — опешила я.