Между тем, Рой снял деревянную крышку с ведра, зачерпнул ковшом воды, притащенной мною из колодца, и уже поднес ко рту, как замер. — Эм… Ты осквернила мой дом светлой руной? — констатация факта почему-то прозвучала вопросительно, будто он не был уверен, откуда на очаге появился черный след после потушенной светлой руны «огонь». — Моя матушка, царство ей небесное, впала бы в истерику и разломала очаг одной силой мысли. — Извини, не нашла, как зажечь, пришлось нарисовать. Руна бытовая и со временем исчезнет. — Вообще-то, мы зажигаем очаг лучиной. — Не догадалась, — отозвалась я, приращивая второе крыло, и перетянутая красной нитью гусеница превратилась в кривенькую бабочку. — Ешь кашу, пока не остыла. Она без перца. — Кай говорил, что ты артефактор? — вдруг спросил Рой. — Угу. — Хороший? — Неплохой. — Пошла по стопам отца? Он тоже артефактор? — Преподаватель истории и разбирается в создании магии, как дед Вудс в кулинарии, — пошутила я и вдруг обнаружила, что знахарь, затаив дыхание, следит за моими руками. — Почему ты выбрала мужское ремесло? — Почему ты стал знахарем? Мы переглянулись. — Оказался слишком слабым магом, чтобы стать паладином. — А я — слишком сильным, чтобы изучать древнюю литературу. Думаю, что алхимик из меня тоже вышел бы недурственный, но бесит их одержимость философским камнем. Едва упомянешь, и они начинают вести себя, как чокнутые сектанты. Взмахом руки я заставила бабочку с опавшими, словно увядшие лепестки, крыльями подняться в воздух. Тряпичная заготовка закрутилась в футе над столом. Краем глаза я заметила, что Рой застыл с открытым ртом. — Свечусь? — усмехнулась уголками губ и раскрыла изуродованную темной руной ладонь. В центре вспыхнула искра, крошечная, не больше семечка подсолнечника, но такая яркая, что сумрак зимнего рассвета растворился, словно в комнате засияло ослепительное солнце. Привычным движением я зажала искру между пальцами и вживила в тряпичное тело бабочки. В груди куклы мгновенно задрожал голубоватый огонек. Щелчок. Магическое сердечко забилось в такт моему собственному сердцу, а по тряпочным крыльям разбежались тонкие прожилки — светящаяся руническая вязь. Бабочка ринулась по кривой к потолку, но стукнулась о стеклянный светильник. Сделала круг, теперь уверенный и сильный, не как глупое насекомое, а как у настоящая птица. — Что она делает? — произнес Рой странным голосом. — Учится летать. Удивительно, правда? — улыбнулась я. — Настоящее волшебство. Я испытываю благоговение, когда они оживают. Между тем летунья уселась Рою на плечо, зацепилась красными лапками-нитками и сложила крылья. Знахарь пересадил бабочку себе на палец, внимательно присмотрелся к пульсирующему под тонкой перевязочной тканью огоньку, потер между пальцами крылья, изукрашенные тонкими голубоватыми прожилками сложного рунического плетения. — Клянусь, мой мир больше не будет прежним. — Почему? — хохотнула я. — Всегда считал магию света примитивной. Что можно придумать, когда вы используете только один ключ и пририсовываете кружавчики? Но превращать ничто в нечто… — Вообще-то, ничего сложного. — Ничего сложного? — изогнул брови Рой. — Голубая кровь, ты ведь прибедняешься, когда называешь себя неплохим артефактором? — Чуть-чуть, — согласилась я. — Что ты еще умеешь оживлять? — полюбопытствовал он. — Мебель. — Надеюсь, ты от скуки не оживишь табуреты у меня на кухне, — тут же отреагировал он. — Я не настолько жестока. — Я аккуратно сложила бинты и булавки, смотала остатки ниток и поднялась из-за стола. — Пойду к Каю. — Не вини себя, — внезапно остановил меня знахарь. — Он сознавал, что вам не дадут спокойной жизни. Не сегодня, так завтра или через год, проблемы все равно начались бы, поэтому не вини себя. — А если бы ты его не спас? — А если бы он не спас тебя? — тут же переиначил знахарь, и меня точно окатили ледяной водой. Когда мне было восемь, отец купил двух попугайчиков, выбрал из-за необычного мятного окраса влюбленную парочку. Но через седмицу кошка тетушки Матильды свернула самке шею, а еще через три дня осиротевший самец упал замертво прямо в клетке. Оказалось, что таких попугаев называли «неразлучниками», они погибали друг без друга, в прямом смысле слова. И сейчас, после всех тех страшных воспоминаний Кайдена я вдруг осознала, что, кажется, мы тоже начинали походить на этих самых птичек. Если не станет одного из нас, как долго второй сможет сохранять рассудок? Сложный вопрос. — Если вдруг меня не станет, хочу, чтобы он все забыл, — вымолвила я, — как будто меня никогда не существовало. — Уверен, что Кай был бы против. — Да, но некоторые воспоминания убивают похуже смертельного яда. — А ты бы стерла воспоминания, чтобы спокойно жить дальше? — Разумеется. — Никогда в жизни мои уста не произносили более чудовищной лжи. В кухне повисла оглушительная тишина. За смерзшимся окошком рассветало зимнее утро, хмурое и серое. Совершенно точно было слишком рано, чтобы вести сакраментальные беседы. Я уже поднималась по лестнице, когда Рой произнес, вроде негромко, но не для безмолвного дома, окутанного тишиной. — Где ты научилась так складно врать, Голубая кровь? В Тевете искусству вранья учат в университетах? Не думаю, что он ждал ответа. Я решила, что Кай спит. Глаза были закрыты, грудь спокойно поднималась и опускалась. Руки лежали поверх одеяла, и было хорошо видно, что костяшки на его пальцах сбиты. Огонь в камине едва-едва теплился, и только я принялась ворошить кочергой угли, как услышала хрипловатый голос: — Привет. — Думала, что ты спишь, — оглянулась я через плечо. — Иногда мне снятся такие сны, что лучше уж, вообще, не спать, — пробормотал он. — Как ты себя чувствуешь? — Человек с двумя дырками в животе спрашивает о том, как себя чувствую я? Что ж, в отличие от тебя, я передвигаюсь на своих двоих. — В таком случае, на своих двоих пошустрее иди ко мне. — Он похлопал ладонью по постели, предлагая устраиваться рядом. Без споров я забралась на высокую кровать и нырнула под одеяло. Кайден поднял руку, предлагая улечься к нему на плечо и прижаться теснее, но тут же поморщился от боли. — Осторожно! — всполошилась я. — Если у тебя разойдутся раны, то знахарь меня четвертует! — Рой всегда ворчит, как старик, — фыркнул Кайден. Он, конечно, хорохорился, но явно чувствовал себя отвратительно. Некоторое время мы молчали. — Йен больше тебя не побеспокоит, — произнес он. — Я догадалась. Если бы он остался жив, то сейчас бы тут был полный дом Вудсов. — Верно. — Кайден помолчал. — Твой отец, наверное, с ума сходит. — Мы жутко поссорились после твоего ухода, так что, скорее всего, он думает, что я сбежала к тебе в Абрис, что, в общем-то, недалеко от истины. — Теперь он точно нас не благословит. — Вряд ли он сможет злиться так долго. — Интересно, что для тебя значит «долго»? — Кайден неодобрительно поцокал языком, точно услышал страшную глупость. — Скажите, госпожа Уварова, из-за вашей неразумной смелости меня ранили, так? — Это удар ниже пояса! — возмутилась я, приподнимаясь на локте и заглядывая в его бледное расцарапанное, должно быть во время драки, лицо. Он лежал с закрытыми глазами. На щеках двухдневная щетина, губы сухие и потрескавшиеся. — Все так, — продолжал рассуждать он. — Теперь вы просто обязаны повести меня к венчальной чаше. — Кай, ты серьезно? — замерла я. — Да. — Он открыл глаза, ясные, цвета стали, цвета моей собственной магии. — Что скажешь? Что мы, Кайден, все больше и больше похожи на птиц-неразлучников. И это меня пугает до мелких абрисских бесов.