О том, что он хронически и бесповоротно пьет, я догадался во время первой встречи. Навел справки у директора. Выяснилось, что историк недавно овдовел и пытается справиться с ситуацией. Признался, что, бывает, от него и днем несет перегаром, но он, директор, держит руку на пульсе. Я поверил. Вы не смотрите, что Немирович рыхло выглядит – на самом деле он директор серьезный. Так сомкнет пальцы на шее, что вся жизнь промелькнет перед глазами. – Мне он таким не показался. – Да вы его просто не знаете. Зверь. Я вот еще что хотел сказать. Школу взял под свою опеку сразу после случая с теми самыми дополнительными занятиями. Я все же не последний человек в административном округе, а ребенок у меня трудный. И чтобы хоть как-то сладить с ее прогулами или чем-то похуже, решился прямо сказать директору, что пусть будет баш на баш. Чтобы Олесю не выперли из школы, предложил следующее: на мне будет любое спонсорство, по мере возможности помогу школе и учителям. И лично, и на общественных началах. Взамен попросил только дотянуть ученицу Серову до ЕГЭ. Дальше – все. Дальше пусть сама. А я ведь, черт возьми, хотел ей сделать подарок после экзаменов. Машина у меня новая, год назад всего поменял, любую дорогу выдержит. А до того была «BMW», на которой всего три года отъездил. Хорошая была машинка, но не для дальних берегов. В прошлом году пришлось с нею расстаться. Соседу продал, а тот прямо с руками оторвал. Зато теперь у меня «мерс» – самое то. Хотел посадить своих девчонок в салон и метнуться в Европу, чтобы мир посмотрели. Но… нет. Похоже. Не получится. – Почему же не получится? – Настроя нет. Гуров с пониманием кивнул. – То есть последний учебный год школа находилась непосредственно под вашим начальственным крылом? – спросил он, прервав стенания Серова о несбывшихся мечтах. – Получается, что так. – Расскажите об этом подробнее. Серов выпил содержимое чашечки и прикурил вторую сигарету. – Ну а что там?.. Помогать особенно было нечем. Ни новой мебели, ни оборудования я не добывал, так как в новом здании закупка всего этого была уже запланирована. Но кое-что все-таки приходилось придумать. Вот праздники я устраивал знатные, – Серов улыбнулся, вспомнив о чем-то приятном. – На новогодний вечер чисто для учительского коллектива пригласил известного барда из девяностых. Каждому подарил хороший подарок, обиженным не ушел никто. Договорился со знаменитым хирургом, чтобы он проконсультировал мужа учительницы английского, а она Олесе поставила четверку там, где с трудом двойку можно было натянуть. Помог директору с ремонтом в квартире. Нашел в школьную столовую толковую уборщицу, потому что прежняя воровала туалетную бумагу, а разве кто из проверенных пойдет работать на мизерную зарплату? Я много чего подобного сделал. А про вылазки Шлицмана вы уже знаете, я рассказывал. Всегда ему помогал съездить с ребятами на экскурсии и в походы так, чтобы потом вспоминали со слезами счастья на глазах. – Меценат и филантроп, – улыбнулся Гуров. – Спасибо за откровенность, Юрий Петрович. – Да можно просто Юрой звать и на «ты», – махнул рукой глава Управы. – Мы же почти ровесники. – Насчет ровесников согласен, – ответил Гуров. – А вот насчет перехода на «ты», по-моему, торопиться не нужно. – Ну как хотите, – не стал обижаться Серов. Гуров покрутил опустевшую чашку в руке, и Серов тут же оживился. – Я налью? – Это будет уже третья. Многовато для такой жары, – отказался Гуров. – Юрий Петрович, я не знаю, насколько уместным станет мой следующий вопрос. Это касается вашей жены. – Ирины? А что с ней не так? – дернулся Серов. – Надеюсь, что с ней все в порядке. Просто во время выпускного я заметил, что она и учитель истории уединенно общались между собой. Серов нахмурился. – И что? – напрягся он. – О чем они могли разговаривать? – Ох, ты, – устало сказал глава Управы. – Понял. Понял, о чем вы. Ира решила еще раз извиниться перед Шлицманом за то, что дочь наговорила на него. Ире пить вообще нельзя, но она для смелости плеснула себе немного вина… Я просил не лезть к историку. Ну чего теперь-то воду мутить? Видно же было, что он смурной, не в настроении. Сидел за столом один как сыч. Вокруг вроде бы люди, а он среди них как чужой. Но она пошла. Сказала, что теперь, когда Олеся окончила школу и больше здесь не появится, то пусть и воспоминания о ней останутся хорошими. Но, разумеется, разговора не получилось. Да вы и сами, наверное, видели. – Специально не наблюдал, но сам момент запомнился, – объяснил Гуров. – И что же ответил Шлицман на извинения? – Сказал, что ничего не помнит. А, и еще добавил, что это пустой разговор. – Вот оно как. Серов покрутил в руках сигаретную пачку. – Жену я потом понял. Интеллигенция. За всю жизнь так и не научилась распознавать ситуации, когда можно проявить жесткость, а когда стоит промолчать. Переживает за Олесю. А я устал. Верите? Кровь моя, плоть моя… или как там правильно? Все это осталось, конечно, все это здесь, – он постучал пальцем по груди. – Все осталось, кроме сил. Их у меня больше нет. Кончился, выдохся. А что касается выпускного вечера, то я ведь действительно специально ничего не запоминал. Вот сейчас сижу, пытаюсь восстановить события, но понимаю, что вы уже обо всем знаете. Там же как было? Пришли, поздравили, отметили. Ничего странного не заметил. Ира, поверьте, даст вам тот же ответ. Тем более что она немного перебрала с алкоголем после неудачного разговора со Шлицманом и чувствовала себя не очень хорошо. Мы бы с женой ушли домой еще раньше, но за Олесей хотелось проследить, чтобы потом отвезти ее домой. Сами видите, что живем мы далеко от школы. – А почему? – заинтересовался Гуров. – Действительно далеко. Сколько по времени она добирается до школы от дома? – Я ее на машине каждое утро отвозил, – ответил Серов. – А потом уже ехал на работу, мне оттуда недалеко. Покинув квартиру Серовых, Гуров остановился в тени и закурил. Разговор с Серовыми не дал ничего нового. Выяснив причину разговора Ирины с Шлицманом незадолго до его смерти, Гуров заскучал. Все зацепки на поверку оказывались малозначительными, имели объяснение и поддавались даже самой слабой логике. Единственное, что удалось узнать Гурову – это то, что Шлицман действительно был странным человеком. Его поведение, если верить словам учителя физкультуры, Ольги Арефьевой и Серова, могло вывести из себя кого угодно. Выкрутасы, конечно, он устраивал серьезные. Прям протесты какие-то. Но если протесты, то против чего? Вряд ли учитель так горячо ратовал бы за неправильный подход педагогов к процессу обучения или за замену старого паркета в коридорах на новый. Никто из тех, кто описал Шлицмана, не сделал упор на то, что он был ярым приверженцем какой-либо идеи, но все как один утверждают, что он постоянно был с чем-то не согласен. Ломал систему, устоявшиеся привычки и изжившие себя правила. «А сломал себя, – подумал Лев Иванович. – Или кто-то помог, потому что устал от его вечного недовольства. Так? Да ну, ерунда какая-то». Уже сидя в машине, Гуров достал из кармана телефон и увидел два пропущенных вызова. Один был от Орлова, а другой от Маши. И вдруг в памяти всплыли слова Серова. «Потому что искренне считаю, что если закрыл дверь кабинета, то, будь добр, займись семьей, если она у тебя есть, конечно. Семья у меня была… Есть и сейчас». – Вот же, – покачал головой Гуров. – И ведь все правильно сказал. Ладно, Петр Николаевич, будешь на очереди. Глава 6 Маша с утра умчалась в телецентр «Останкино», где должна была принимать участие в одном из тех ток-шоу, которые поражали обилием зубодробительных жизненных историй главных героев, после чего каждый третий зритель радовался тому, что его проблемы – просто тьфу по сравнению с теми, о которых он только что узнал. Машу пригласили туда в качестве эксперта, и идти она сначала отказалась, но ведущий смог ее уговорить. Он был знаком с ней еще со студенческих времен и честно признался, что ему до смерти надоело видеть в рядах приглашенных «знатоков» одни и те же лица. – Лева, он очень просил выручить. Сказал, что одни и те же эксперты надоели публике и она не верит ни единому их слову. – И заплатит, конечно, за участие, – напомнил Гуров. – Наверное. Не уточняла. – Не продешеви, родная. – Во всяком случае после развода я не останусь на улице. – Извини, беру свои слова обратно. Ток-шоу подобного уровня имели высокие рейтинги среди зрителей, и, что уж греха таить, иногда перед камерами рассматривались самые настоящие человеческие трагедии, а кто-то даже получал неожиданную помощь. Маша пообещала Гурову не болтать во время съемок попусту, чтобы ему не стало за нее стыдно, и он был уверен, что все будет выглядеть именно так. Гуров перезвонил не откладывая. Он прекрасно знал, что у киношников и телевизионщиков строгий рабочий график и, возможно, созвониться с Машей позже уже не получится. Обычно без повода Маша его не теребила, потому связаться с ней для Гурова было делом обязательным. – А я по делу, – сразу сказала она. – Этой ночью лечу в Париж. Ну почти. Если точнее, то под Париж. В какой-то городок с названием, которое я не выговорю. – Съемки? – Дали наконец-то разрешение. Надо лететь, потому что действует оно только неделю. Визу я получила раньше, сейчас несусь домой собирать чемодан. Все наши на ушах, и только я подготовилась заранее. – А как же ток-шоу? – Переживут, – отрезала жена. – Самолет в половине первого ночи. Ты домой когда планируешь? – Как обычно. – Тогда увидимся. Люблю, обнимаю! – Пока. Гуров бросил телефон на пассажирское сиденье и тут же спохватился: про вызов генерал-майора он таки забыл. – Слушаю, Петр Николаевич. – Ты где? По одному только тону начальника стало понятно, что произошло что-то важное. – Возле дома Серова, Петр Николаевич, – ответил Гуров. – С ним уже закончил или только собираешься пообщаться? – Да, поговорил. – Ты же был вчера у той самой учительницы, которая полицию вызвала? – Да, вечером. – Адрес помнишь? – Конечно, она рядом со школой живет.