— Мне кажется, ты не очень любишь родной город, — заметил Тигран. Надо же, какая наблюдательность. — Мягко сказано, — проворчала я. — Здесь всё какое-то убогое, грязное, мелкое. — Кремль убогий?! — Ну, Кремль ничего. Но я не поклонник всякой старины. И что, Кремль? Я его ещё в детстве весь облазила. Каждый день, что ли, сюда ходить? А больше в Энске пойти некуда. — Зато в маленьких городах есть особое очарование. — Угу, сказал москвич. — А с чего ты взяла, что я москвич? — удивился Тигран, поворачиваясь ко мне и заглядывая в глаза. — Я родился в местечке, по сравнению с которым твой Энск просто мегаполис. Там всего одно развлечение для детей и взрослых — море. — Море! Море многое компенсирует, знаешь ли, — заметила я, стараясь не показать, как удивилась. Почему-то была уверена, что Тигран родился и вырос в Москве. — Хочешь, съездим туда как-нибудь? Только не думай, что попадёшь в Майами. За последние пятьдесят лет городок не сильно изменился. Мне следовало бы решительно отказаться. Сказал же, не Майами. А я вообще-то в Майами давно прошусь. Но это его «съездим» вместо привычного «давай отправим тебя куда-нибудь на море», почему-то подействовало магически, и я кивнула. Что вообще со мной происходило? На колокольне зазвонил колокол, отмечая очередной прожитый час. Три. Скоро день закончится. Завтра мы навестим маму, послезавтра заберём её в Москву. Я наконец-то вырвусь из душных ностальгических объятий города детства. Полтора дня до свободы. Но от этой мысли вдруг стало ещё грустнее. Москва завертит, закрутит, снова начнёт перемалывать твою жизнь словно в мясорубке. Тигран будет разрываться между работой и семьёй, иногда приезжать за своей порцией секса и несколькими часами сна, мы опять будем ругаться, он будет меня бесить. Странно, тут он меня почти не бесит. Или даже совсем не бесит. Ну своеобразный он, конечно, с росписями этими, с мороженым, с храмами. Но не бесит. А в Москве начнёт. В Москве все друг друга бесят. * * * Я стояла у плиты, жарила котлеты из судака и чувствовала себя героиней какого-нибудь сериала для тётушек. Скажи мне кто месяц назад, что я буду стоять в Энске у плиты и что-то там готовить! В рожу бы плюнула. Однако же… Таксист повёз нас домой каким-то странным маршрутом, мимо большого рыбного рынка, известного на весь Энск и даже за его пределами. В детстве я иногда ходила сюда с мамой, и всегда ненавидела подобные походы. На рынке нестерпимо воняло рыбой, а летом запах бывал далеко не всегда свежим. К тому же я вообще рыбу не любила, никогда. И надо было Тиграну из окна успеть рассмотреть рыбные прилавки. Он тут же попросил водителя остановиться. — Мариш, давай свежей рыбки возьмём на ужин? — обратился он ко мне несколько запоздало, так как машина уже припарковалась у обочины. — Так хочется нормальной, а не перемороженной рыбы. Мда. Я давно уже заметила, что у москвичей на рыбе есть некоторый заскок. В Энске, стоящем на реке, такого добра завались, весной и осенью, когда идёт путина, особенно. Я лично не то, что рыбу, икру-то особым деликатесом не считала, в детстве успела её поесть вдоволь. Мама меня даже заставляла бутерброды с икрой есть, чтобы гемоглобин повышать. Помню, как выходила с бутербродом во двор и просила кого-нибудь из ребятни слизать икру, и только потом доедала хлеб и оставшееся на нём масло. В Москве же ценится даже самая бросовая по энским меркам рыба, такая, как судак или сазан, если она свежая. Не говоря уже об осетрах, которых я, к слову, просто терпеть не могу. Так что с одной стороны желание Тиграна мне было понятно. А с другой, он же не простой смертный, который в третьеразрядном супермаркете вынужден перемороженное дерьмо покупать. Он может пойти в нормальный ресторан, где при нём из бассейна выловят какую угодно рыбку в и течение получаса приготовят и подадут. — Я не разбираюсь в рыбе, — пробормотала я, но из машины всё-таки вылезла. — И я не буду её чистить! — Я почищу, — тут же отозвался Тигран. — Смотри, какие чудесные судачки! Сто лет судака не ел! Я была так поражена его заявлением, что даже не нашла, что ответить. За несколько минут мы стали обладателями пакета с четырьмя небольшими рыбинами. — Можно ушицы сварить, а можно и котлеток наделать, — радостно предложил Тигран. — Завтра маме твоей отнесём, угостим. Очень полезно выздоравливающим! — В больнице что, не кормят? — буркнула я, представляя, что мне теперь и фарш крутить, и уху варить — мечта всей жизни просто! — Ну так одно дело больничное, а другое — домашнее. Не беспокойся, котёнок, я всё сделаю. Я скептически промолчала. Но когда мы приехали домой, Тигран Борисович действительно прошествовал на кухню, вооружился ножом и дощечкой, которые я не без труда для него отыскала, и за каких-то полчаса разделал судаков до состояния чистейшего филе. Вконец обалдевшая от явившегося мне чуда, я всё-таки присоединилась к действу — взялась чистить картошку и поставила воду. Тигран тем временем разбирался с маминой допотопной, механической мясорубкой. Мы едва помещались на тесной кухне, к тому же Тиграну пришлось сесть. Если бы остался стоять, рук ему, с учётом трости, не хватило бы. Сковородка шкворчала первой партией котлет, Тигран лепил вторую, я следила за ухой и думала, что более странного вечера в нашей с ним жизни ещё не случалось. И что примечательно, мы не ругались. Мирно готовили простую еду, чтобы потом так же просто поесть перед телевизором, как старые супруги. Не скажу, чтобы меня сильно радовала перспектива. Если бы я хотела бытовухи, то не уезжала бы из Энска, не строила бы каждый раз новые отношения, в погоне за чем-то вечно недостижимым. Но какое-то неуловимое очарование в вечере присутствовало. Мы действительно ужинали в зале, при включённом телевизоре, но никто не смотрел на экран, потому что Тигран рассказывал, как в детстве ему часто приходилось ловить и разделывать рыбу. — Правда, рыбёшка была намного мельче и ловили мы её в море, — объяснял он, заканчивая с ухой и примериваясь к котлетке. — Барабуля в основном попадалась. Её даже не чистили. Просто так жарили, в муке. И потом лопали как семечки. Иногда и до дома не доносили, разводили на берегу костёр и жарили в какой-нибудь консервной банке. Голодные же вечно. Нас у мамы шестеро было, я предпоследний. Пять мальчишек, шестая, самая младшая, девочка, Аурика. А времена сама знаешь. Послевоенная разруха, карточки. Отец с фронта не вернулся. — Погиб? Тигран покачал головой, усмехаясь. — Нет, просто не вернулся. Встретил где-то под Сталинградом медсестричку, ну и как это бывает. Военно-полевая жена стала женой самой настоящей. А мы с мамой остались. Мне ещё повезло, что я из младших, пока подрос, старшие братья уже работать начали, как-то на жизнь зарабатывать, и меня учиться в институт отправили. Братья-то в лучшем случае училища окончили, Леон и Арут вообще без образования, после школы на завод. — А где они сейчас? Впервые Тигран что-то рассказывал о семье. Смешно сказать, но я даже не представляла, что когда-то у него были мама и папа, братья и сёстры. Когда встречаешь человека в возрасте Тиграна, семью его можно представить, только начиная с него самого. А о том, что когда-то этот человек был ребёнком, подростком, юношей, даже не задумываешься. Тигран задумчиво пригладил волосы, закинув их назад. — Сейчас жива только Аурика. В Америке живёт. Мы виделись лет десять назад. Но созваниваемся иногда. У неё большая семья, дети, внуки, целый табор. А с братьями у меня отношения не очень хорошо сложились после того, как я в институт пошёл. Они на меня злились, считали, что я тоже, как они, должен сразу на завод. Мама настояла, чтобы я учился. Видела во мне какой-то потенциал, наверное. А может просто потому, что младший. У него стали такие грустные глаза. Наверное, вспоминал что-то, что не очень вспоминать хотелось. Да уж, знали бы его братья, что из Тиграна получится, наверное, не стали бы портить с ним отношения. Хотя кто сказал, что они были менее талантливые и способные. Просто Тиграну повезло. А потом повезло ещё много раз. — Расскажи лучше ты о своём детстве, — вдруг перевёл тему Тигран. — У тебя тут наверняка и альбом с детскими фотографиями хранится. — Только не говори, что хочешь на него взглянуть, — простонала я. — Почему нет? Уверен, ты была самой красивой девочкой в классе. Ну в общем-то он был прав. Но если учесть, что на дворе стояли девяностые, та чудесная пора, когда форму отменили, а границы открыли, и в страну хлынула лавина импортного шмотья, то можно представить, как мы все выглядели. Бесформенные платья с огромными Микки-Маусами, полосатые колготки, рваные джинсы, немыслимые причёски с кучей разноцветных заколочек. На одной фотографии у меня в волосах с полсотни пружинок, на концах которых розовые шарики. Очень модно тогда было пружинки в волосы вплетать. Да дело даже не в пружинках. Просмотр детских фотографий — уже другая степень доверия. Показаться мужчине без макияжа — одна степень, начальная и почти неизбежная, если вы не только вместе спите, но и вместе просыпаетесь. А детские фотографии — это уже вершина лестницы. Но Тигран всё-таки настоял, и я залезла в ящик мебельной стенки, где раньше хранились альбомы. Так и есть, школьный альбом с двумя собачками на обложке по-прежнему лежал там. Тигран достал очки, и я отметила, что он совсем перестал их от меня скрывать. Тоже своего рода степень доверия. Мы листали страницы сначала с полароидными квадратиками, а потом и с нормальными прямоугольными снимками. Тигран заинтересованно рассматривал каждый, задавал вопросы. — А это что, Ольга? Он ткнул пальцем в фотографию, где мы с Лёлькой сидели на ступеньках родной школы. Вид у обеих — оторви и выброси. Маечки модно драные, джинсы-капри, тоже очень модные в то время. И у каждой в руках по банке с коктейлем. Хорошо хоть без сигарет. Вообще бессовестные были, хоть бы от школы отошли. Почему-то стало немного стыдно. — Ольга, Ольга. Что, не похожа на секретаршу высоких принципов? — хмыкнула я. — Почему же? Я подозревал, что в тихом омуте, — улыбнулся Тигран. — Ты не думай, она отличница была, примерная. Это я на неё так действовала, разлагающе. — Я не думаю. Очень хорошо, что вы сохранили дружбу сквозь столько лет. Настоящая дружба — большой подарок в наше время. — Как у вас с Лексом, — не удержалась я. Тигран удивлённо вскинул брови, посмотрел на меня очень внимательно, явно хотел что-то сказать. Но промолчал. Интересно. Собирался прочесть мораль о том, что женская дружба никак не может стоять рядом с теми высокими отношениями, что связывают настоящих мужиков? Или я что-то сильно не поняла? Спать в тот вечер мы легли рано, слишком измучены были длинным и насыщенным днём. По той же причине легли именно спать, ни у кого даже мысли не возникло о большем. Ещё одна непривычная нота в обязательной программе наших отношений. Я обнаглела и постелила нам в маминой спальне. В конце концов, сколько можно на диване мучиться, мне одной на нём неудобно, а с Тиграном мы там и вовсе не поместились бы. Да и он не мальчик, вторую ночь нормально не спать. Под Тиграном тяжело скрипнули пружины, не привыкшие к подобным нагрузкам. Кровать у мамы оказалась даже шире, чем было необходимо. Я могла раскинуться, как мне удобно, и при этом не мешать Тиграну. Но я, сама себе удивляясь, добровольно подлезла к нему под бок. Там было как-то надёжнее и уютнее. * * * Мы действительно повезли маме котлетки, кроме шуток. Тигран предлагал ещё и супчик в какую-нибудь банку налить, но эту идею я категорически отвергла, представив, куда меня мама отправит вместе с баночкой. Я вообще не была уверена, что мама станет есть мою стряпню. Уж она-то хорошо представляла, на что я способна по части кулинарии. Честно, я боялась даже думать о предстоящей встрече. Как я представлю маме Тиграна? Что придётся ей врать? Мало того, что я сочинять не умею, так ещё и Тигран вряд ли захочет участвовать в шоу и изображать то, чем не является. А что, кстати, кого? Старого приятеля? Директора школы, где я преподаю? Или обозвать его Димой и мило улыбаться, мол, я не говорила, что Дима мой ровесник. Но при всей фантазии Тигран Борисович очень мало смахивал на программиста. А самое главное, сейчас точно не время маму волновать. Словом, я надеялась, что всё как-то само рассосётся. Рассосалось… В больнице нас встречали как родных, только что дорожку не расстилали, и оркестр не играл. Вся королевская рать сбежалась нас провожать до палаты, главврач всё время подскакивал на месте, преданно заглядывая Тиграну в глаза и срывающимся голосом отчитываясь о мамином самочувствии и проведённых процедурах. В какой-то момент меня начало подташнивать от происходящего. Ну нельзя же так любить деньги. Причём, насколько я знала родной город, к большим деньгам здесь никто не был приучен, а потому в первую очередь ценились связи, социальный статус, авторитет, который ты имел в обществе. Какой-нибудь работник администрации в Энске всегда получал больше уважения окружающих, чем рядовой предприниматель, пусть даже очень успешный в смысле дохода. Так что вполне могло случиться, что Тигран никому и не платил. Или платил в кассу, по тарифам платных услуг. А на пузе медперсонал ползал из-за представительной внешности моего спутника и исходящей от него уверенности в себе. Маму перевели в отдельную палату, со всеми удобствами, которая нашлась или просто материализовалась самым волшебным образом. Я беспрепятственно вошла в указанную дверь, свита почтительно приотстала. — Я подожду тебя снаружи, пока с главным врачом кофейку попьём, — в последний момент шепнул мне на ухо Тигран. Не ожидала от него такой тактичности. Впрочем, я вообще ничего хорошего от него не жду, и, кажется, зря. Вряд ли он возглавлял бы огромную компанию, если бы не умел строить отношения с людьми в самых разных ситуациях. Я боялась, что мне придётся натянуто улыбаться, задавать идиотские вопросы о самочувствии и мучительно искать темы для разговора, но моя мамочка была явно не из тех, кто охотно принимает роль больного и выслушивает пожелания родственников. Она тут же завладела инициативой. — Ну наконец-то! А я уж думала, помру раньше, чем доченька явится! — едко прокомментировала она моё появление. — Ты плохо себя чувствуешь? Позвать врача? — всполошилась я, забыв поздороваться. — Я прекрасно себя чувствую, — отрезала мама. — Но мне чертовски надоело тут валяться. Когда меня выпишут? — Завтра. Завтра тебя выписывают, и мы летим в Москву.