— Хотел еще вот что спросить, Иван Алексеевич, — Лунин аккуратно придержал уже собравшегося уходить хирурга за локоть, — вдруг вы что-то знаете на эту тему. — Ну, если она как-то связана с медициной, — снисходительно улыбнулся завотделением. — В каком-то роде, — кивнул Илья. — Вот эта больница, в которой мы находимся, Восьмая градская, вы же здесь, как я понимаю, давно работаете? — Весьма прилично, — подтвердил Фоменко, — как после института сюда распределился, так все время здесь. Раньше, знаете ли, не модно было с места на место скакать, а теперь как-то незачем. — Он вновь улыбнулся Лунину, но уже чуть добрее. — Очень хорошо, — обрадовался Илья, — тогда, может быть, вы мне объясните: почему Восьмая градская? Есть в городе Первая, Вторая, а эта вдруг Восьмая? Иван Алексеевич с удивлением взглянул на Лунина. — Вот уж бы никогда не подумал, что этот вопрос может заинтересовать работника следственных органов. Знаете, молодой человек, когда-то давно, лет сорок назад, меня этот вопрос тоже интересовал. Я даже не постеснялся обратиться с ним к главному врачу, как сейчас помню, Лев Анатольевич Заруцкий, выдающийся был человек. — Фоменко восхищенно причмокнул губами. — Так и что выдающийся человек вам ответил? — Зубарев нетерпеливо высунулся из-за плеча Лунина. — А ничего, — язвительно усмехнулся Иван Алексеевич, — он тоже не знал. Всего доброго, молодые люди. Фоменко уже скрылся за матовыми стеклами дверей, а Лунин все еще стоял в коридоре, раздумывая над тем, стоит ли считать обращение «молодой человек» к сорокаоднолетнему мужчине комплиментом или оскорблением. Однако Зубарев, уже весьма утомленный долгим пребыванием в стенах лечебного учреждения, не дал Илье времени прийти к какому-то определенному выводу. — Поехали отсюда, чего торчать? — Капитан хлопнул Лунина по плечу. — Вообще не люблю больницы, все время боюсь в них заразу какую-нибудь подцепить. — Здесь хирургия, — задумчиво пробормотал Илья, шагая по длинному светло-зеленому коридору. — Тем более, представляешь, что-нибудь такое подцепить, что потом резать будут. — Зубарев ускорил шаг, и Лунин, не желавший отставать, поспешил вслед за оперативником. В четверг Фоменко не позвонил. Лунин несколько раз сам собирался набрать заведующего отделением, но множество других неотложных дел постоянно не давали ему такой возможности. Откуда взялось это множество дел, было совершенно непонятно. С самого утра Хованский улетел в Москву, на расширенную коллегию Следственного комитета, которая должна была состояться в пятницу. По данным неизвестных, но наверняка осведомленных источников, на коллегии ожидалось выступление президента. Президент выступал на коллегии ежегодно, и каждый раз, возвращаясь после этого выступления, Хованский несколько дней ходил по управлению непривычно тихий и улыбчивый, заглядывал в кабинеты к сотрудникам, интересовался здоровьем их детей, причем даже у тех, у кого детей еще не было. «Луноликий» — так охарактеризовал генерал-майора приятель Ильи Сережа Ракитин год назад, когда дверь за пожелавшим им приятного чаепития шефом закрылась. — Почему луноликий? — не понял Лунин. — А ты лицо его видел? Прям сияет. Как луна, отраженным светом. Отраженного сияния обычно хватало на пару дней, максимум на три, затем, выслушивая доклад какого-нибудь незадачливого следователя об очередном нераскрытом деле, сроки которого уже давно истекли, Хованский выходил из себя, и лунный свет незаметно угасал под громкие крики начальника управления и тихие стоны подчиненных. В этот раз удачный отъезд шефа, означавший если не полный конец рабочей недели, то, во всяком случае, напряженной ее части, удачно совпал с днем рождения одного из ветеранов управления, подполковника Решетова. По этому случаю в обеденный перерыв, точнее уже за полчаса до его начала, в кабинете именинника было не протолкнуться, а в воздухе, несмотря на открытое окно, витал стойкий запах мандаринов и шампанского. По мнению Лунина, мероприятие очень напоминало репетицию празднования приближающегося Нового года, вот только лысый, гладковыбритый, непрерывно улыбающийся виновник торжества был не очень похож на Деда Сороза, а Снегурочки на торжестве и вовсе не оказалось. После того как с шампанским было покончено, откуда-то совершенно незаметно появилась одна, а затем и вторая бутылка коньяка. Это вновь подхлестнуло энтузиазм собравшихся, причем, как заметил Илья, не только мужчин, и поздравления зазвучали с новой силой. Вернувшись в свой кабинет, Лунин некоторое время сидел в кресле, вытянув ноги и бессмысленным взглядом уставившись в монитор. Илья перебирал в голове возможные причины для того, чтобы не уйти домой пораньше, точнее, прямо сейчас, и никак не мог найти ни одной заслуживающей уважения. В голове Лунина еще продолжалась вялая дискуссия на тему, стоит ли садиться за руль выпимши, но в конце концов победила точка зрения, что «выпито было всего ничего, тем более при моем весе, постою возле машины, продышусь немного, и будет нормально, да и ехать не так уж и далеко». Для окончательного успокоения и без того уже почти задремавшей совести Лунин решил сделать контрольный звонок Ивану Алексеевичу и поинтересоваться состоянием здоровья Токовенко. Он уже извлек из кармана смартфон и теперь искал в контактах номер хирурга, когда дверь распахнулась, и в кабинет вошла Светочка, двумя руками неся укрытое фольгой блюдо. — Я подумала, ты ведь не пообедал, — Светочка виновато улыбнулась, словно это она была причиной того, что весь обеденный перерыв Лунин больше налегал на коньяк, чем на мандарины, — а у меня пирог. Она поставила блюдо на стол и сняла фольгу. Будящий аппетит аромат мгновенно дотянулся до носа Лунина. Илья сглотнул набежавшую слюну. — Я тогда чайник поставлю. — Илья поспешно выбрался из-за стола. — И знаешь что, — Светочка мягко коснулась руки Лунина, — запри дверь на ключ, а то сейчас на запах сюда пол-управления сбежится. Илья решил, что Светочка, несомненно, права, и, взяв лежащую на столе связку ключей, направился к двери. Уже поворачивая ключ в замочной скважине, Лунин подумал, что желание Светочки закрыть дверь вызвано не только, а возможно, и не столько заботой о пироге. От этой мысли по телу Лунина разлилась приятная теплая волна, которая обычно растекается после нескольких глотков хорошего коньяка. Илья второй раз повернул ключ и, оставив его в двери, повернулся к Светочке. * * * Фоменко позвонил в пятницу. — Илья Олегович, мое почтение, — голос заведующего отделением звучал непринужденно, — надеюсь, я не очень вас отвлекаю? — Не очень, — честно признался Илья, допивающий уже третью за утро чашку чая с лимоном. — Вы просили позвонить, как только будет возможность поговорить с Токовенко. — И что, — ехать в больницу Лунину совсем не хотелось, — такая возможность имеется? — Знаете, нет, — цокнул языком врач, — но я все равно решил вас набрать. — Вы очень любезны, — вяло промямлил Илья, обводя взглядом пустой кабинет. — Иван Алексеевич, тут у меня люди, говорить не очень удобно. — Ну хорошо, хорошо, — торопливо прощебетал Фоменко, — не буду вас забалтывать. Я ведь только хотел сказать, что он умер сегодня утром, так что рассчитывать на беседу с ним вам уже не стоит. — Как умер? — Илья вскочил на ноги, отчего чашка в его руке дрогнула, и чай чуть было не пролился на клавиатуру. — Тихо так умер, не приходя в сознание, — отозвался Иван Алексеевич. — Это было ожидаемо, как я и говорил, в организм попала инфекция. Если бы речь шла о какой-то другой конечности, был бы шанс отделаться ампутацией, но ведь голова… — Фоменко хихикнул. — Ампутировать мы, конечно, можем, но толку ведь с этого никакого не будет. — А голова — это разве конечность? — сам не зная зачем, спросил Лунин. — Как вам сказать, — рассмеялся Фоменко, — с научной точки зрения нет, конечности — это парные придатки тела, обособленные от туловища и движимые мускульной силой, но, как шутили студенты-медики еще в мое время, у головы, особенно у мужской, тоже есть пара. Ладно, Илья Олегович, повеселились — и будет, надо работать, а то мне до отпуска нужно все документы в порядок привести. — Хорошего отдыха, — пробормотал Илья и бросил телефон на стол. Пророчество Хованского начинало сбываться. Лунину надо было найти третьего участника нападения на семью Веретенниковых до того, как с этим третьим что-то случится, а в том, что это «что-то» произойдет, Илья почему-то не сомневался. * * * Вернувшийся из Москвы только накануне вечером Хованский благосклонно делился с Ильей лучами лунного света. — Умер, значит, у вас подозреваемый, — он укоризненно взглянул на Лунина, и Илье на мгновение почудилось во взгляде начальника управления что-то совсем ему не свойственное, что-то такое, что раньше Лунин мог видеть только на экране телевизора, — а ведь мы должны стать ближе к людям, отзывчивее, — в интонациях голоса тоже промелькнуло нечто смутно знакомое, почему-то ассоциирующееся с телевизионным новогодним поздравлением, — а он у вас умер. Это не хорошо, — с сожалением покачал головой Хованский, — а ведь именно по таким событиям люди будут делать выводы о нашей с вами работе. Дмитрий Романович улыбнулся. Генералу явно нравилось, как звучит его голос. — Так ведь это же не мы его, — попытался оправдаться Лунин, чувствуя стыд оттого, что вынужден расстраивать озаренного светом руководителя. «Странно, — промелькнула глупая мысль, — светом озаряли его еще в пятницу, а сам он сияет аж в понедельник, да еще во вторник отсвечивать будет. Неужели это оттого, что до генерала так долго доходит?» — Я знаю, что не вы, — благосклонно кивнул Хованский, — слава богу. Но надо спросить себя, а все ли мы сделали, все ли усилия приложили, чтобы сохранить этого, несомненно, важного для нас свидетеля? «А может, это как радиация, его облучили, вот он и сияет теперь весь? И будет нас теперь всех облучать, пока не закончится этот, как его, период полураспада?» Илья тяжело вздохнул, всем видом давая понять шефу, что усилий было приложено столько, сколько было возможно. — Ну что-то вы совсем загрустили, Илья Олегович. — Голос Хованского сделался совсем ласковым, абсолютно похожим на голос того, кого Илья каждый вечер видел на экране телевизора. — Лично я верю, что вы сделали все от вас зависящее. На мгновение Лунину захотелось вскочить, вытянуть руки по швам и со всей мочи гаркнуть: «Служу России!» — но он лишь стеснительно пробубнил: — Спасибо, Дмитрий Романович. — Да ладно, чего уж там, — отмахнулся генерал. — Сейчас как получается? Чаши весов уравнялись. — Это какие? — опешил Илья. — То, что вы двух подозреваемых установили, — это у нас на одной чаше, — продолжил, не обращая внимания на удивление Лунина, Хованский, — а то, что они оба у вас померли, — это на другой. Эти чаши друг друга уравновешивают. Что нам надо сделать? — Что? — тупо повторил Лунин, у которого в голове вдруг почему-то возник наполняющийся водой бассейн, из которого в это же время по другой трубе вода почему-то вытекала. — Нам надо склонить весы на свою сторону, — снисходительно объяснил Дмитрий Романович, — а для этого нужно окончательно убедиться, что в нашей чаше не просто подозреваемые, а действительные участники нападения. Надо, чтобы Веретенников их опознал. Фотографии же у вас имеются? — Покойников? — уточнил Илья. — Жигалов есть точно, его криминалисты отсняли, а насчет Токовенко не уверен. — Значит, займись, — заключил Хованский, — пусть их обоих подкрасят, подретушируют, чтоб на людей похожи были. Сфотографируешь и Веретенникову предъявишь. Если он их опознает, дело можно считать в основном раскрытым. — Так ведь третий пока не установлен, — нерешительно пробормотал Илья. — Ну, это плохо, — согласился Дмитрий Романович, — очень плохо, но ведь две трети ближе к единице, чем к нулю. Верно? — Он доверительно заглянул в глаза подчиненному. — Так точно, — выпалил Лунин. — Поэтому я и говорю: можно считать раскрытым. В основном. Но вначале надо провести опознание. — Хованский ткнул указательным пальцем на дверь, обозначая Лунину направление движения: — Дерзайте, Илья Олегович. Постарайтесь со всем управиться до Нового года. Я очень на вас рассчитываю! Выйдя из кабинета начальника управления, Лунин аккуратно закрыл за собой дверь, с шумом выдохнул и потер глаза, которые отчего-то вдруг разболелись, возможно, ослепленные исходящим от генерала сиянием. — Илья, у тебя все в порядке? — Светочка обеспокоенно взирала на Лунина из-за своего стола. — Ты что-то совсем бледненький. — Она хихикнула. — Будто не у Хованского, а в Кремле побывал. Илья удивленно взглянул на Светочку и, ничего не ответив, вышел из приемной.