* * * Лунин нервничал. Эта привычка — нервничать, когда кто-то наблюдает за его действиями, появилась у Ильи еще в детстве, когда отец, неожиданно пожелавший возглавить битву за успеваемость, придя с работы, мог встать за спиной десятилетнего Илюши и молча стоять, глядя, как сын исписывает тетрадь старательными каракулями. В такие минуты, которые порой могли длиться часами, по странному, совершенно необъяснимому стечению обстоятельств почерк маленького Лунина катастрофически ухудшался, а число ошибок вдвое превышало его обычную норму. Видя это, отец начинал нервничать, а поскольку нервничал он громко, это незамедлительно становилось известно не только перепуганному Илюше, но и маме, которая прибегала с кухни, как всегда чем-то вкусно пахнущая, нервно сжимая в руках вафельное полотенце, и уводила упирающегося мужа из комнаты. Попытки отца повысить успеваемость Лунина-младшего длились около двух месяцев, не принеся особых результатов, и были прерваны наступлением зимних каникул, после которых уже не возобновились, к немалому облегчению как самого Ильи, так и его мамы. Сейчас, под пристальным взглядом Хованского, Лунин вновь чувствовал себя беспомощным мальчишкой, который при всем старании непременно сделает что-то не так, чем расстроит заботливого родителя. — Понятые готовы? — уточнил Хованский. — Да, — кивнул Илья, — все в коридоре. И понятые, и оператор. — Ну и отлично, — Дмитрий Романович непринужденно закинул ногу на ногу, — сейчас убедимся, что Веретенников их опознает, а потом подснимем красиво. Ты мне, кстати, подставных не показывал. Кто там у тебя? — Вот, вроде неплохо. — Лунин разложил на столе несколько фотографий. — Неплохо? Да у них рожи еще страшнее, чем у покойников, — усмехнулся Хованский, — а этого я вроде знаю. — Он нахмурился. — Так это ж Ракитин. — Так тут все наши сотрудники, — подтвердил Илья. — Правда? — удивился генерал и вновь, более внимательно, пересмотрел снимки. — Господи, с кем я работаю, упыри какие-то. Моей фотографии тут нет, надеюсь? — Он подозрительно взглянул на Лунина. — Ну что вы, как можно, — заверил Лунин. — Хорошо, что у нас по времени? — Хованский взглянул на часы. — Минута осталась. Набирай, чего высиживать? Думаю, он на месте. Илья навел курсор на значок видеовызова и щелкнул мышкой. В колонках послышались гудки. — Ну и где он там? — нетерпеливо заерзал Дмитрий Романович. — Ты время не перепутал? Какая у нас разница со Швейцарией? Лунин не успел ничего ответить, гудки прекратились, а на мониторе появилось улыбающееся лицо Веретенникова. Хованский, сидящий так, чтобы не попадать в поле зрения миниатюрной, закрепленной на мониторе камеры, тоже заулыбался и ткнул Лунина жесткими пальцами прямо в ребра. — Заработало! — радостно прошептал генерал. — Добрый день, Андрей Сергеевич. — Лунин потер ушибленный бок и с опаской покосился на Хованского. — Вы меня хорошо слышите? — И слышу, и вижу, — подтвердил Веретенников после секундной паузы. — Я ведь вам уже вкратце все объяснил, — сразу перешел к делу Илья, — сейчас я покажу вам фотографии двух подозреваемых в нападении на вас и вашу семью, — лицо Веретенникова мгновенно стало серьезным, — если вы их узнаете, то тогда мы с вами проведем формальное опознание на камеру, в присутствии понятых. Вы не возражаете? — Я готов, показывайте, — решительно кивнул Андрей Сергеевич. Илья поднес к камере фотографию Жигалова. По мнению Лунина, этот снимок удался лучше, чем портрет Токовенко. — Посмотрите внимательно. — Фраза была стандартной, и произносил ее Лунин автоматически, хотя, как правило, необходимости в ней не существовало. — Вы узнаете этого человека? Несколько секунд на экране было видно напряженное лицо Веретенникова, затем это лицо расслабилось и чуть качнулось из стороны в сторону. — Нет, точно нет. — Этого человека не было среди нападавших? — Так я не скажу, — вновь покачал головой Веретенников, — точно, что я его не видел. — Хорошо, — кивнул Лунин, хотя ничего хорошего как раз и не происходило, — сейчас я вам покажу фотографию второго подозреваемого… Вам точно все хорошо видно? — Да, — уверенно заявил Веретенников, — связь хорошая. Показывайте. Лунин взял в руки и поднес к глазку камеры второй снимок. Несколько секунд было тихо, затем послышался неуверенный голос Веретенникова: — Слушайте, мне кажется или он странный какой-то? Что-то с лицом у него такое непонятное, неживое оно какое-то. Илья покосился на Хованского, но тот никак не отреагировал, предоставляя возможность подчиненному выкручиваться самому. — Он, вообще, живой у вас? — уже громче спросил Веретенников. — К сожалению, нет, — признался Лунин, — но перед смертью этот человек успел дать признательные показания, что принимал участие в нападении на семью. Мужчина и две женщины. Мы предполагаем, — Илья дернулся, получив ощутимый тычок в ребра, — мы уверены, что речь идет о нападении именно на вашу семью. — Вы уверены, — нахмурился Веретенников, — вон оно как! А что с первым? Можно мне на него еще разок взглянуть? У него тоже лицо какое-то необычное было. Илья вновь покосился на начальника управления. Хованский сидел мрачный, скрестив руки на груди, и делал вид, что все происходящее в комнате его не касается. — Куда-то вы все время смотрите, — прозвучал недовольный голос из динамиков, — вы мне лучше скажите, — второй, точнее тот, который первый, он у вас что, тоже мертвый? — К сожалению, да, второй подозреваемый тоже скончался. — Лунин бросил уже ненужный снимок на стол. — Вы, Андрей Сергеевич, так мне и не ответили, узнаете ли вы человека на второй фотографии? — Я? — возмутился Веретенников. — Нет, конечно. Во-первых, я вам уже говорил, что непосредственно передо мной был только один человек, лица которого я не помню, но мне кажется, что это был мужчина крупный, а эти два у вас доходяги какие-то. — А во-вторых? — со вздохом спросил Лунин. — А во-вторых, — отчеканил Веретенников, — мне кажется, что вы взяли фотографии двух мертвых наркоманов, сами сочинили за них все эти признания и теперь просто-напросто пытаетесь таким манером закрыть дело. — Послушайте, Андрей Сергеевич, — Лунин возражал вяло, понимая, что с мертвыми наркоманами Веретенников попал в точку, — вы не совсем правы. — Нет, это вы послушайте меня, — горячился Веретенников, — вы думаете, что можно так просто от меня отмахнуться? Вы хотите дело списать, или как там это у вас называется? Не выйдет! Я вам не какой-то рабочий с колхозницей, я через месяц планирую вернуться и тогда обязательно дойду до вашего руководства, кто там у вас в области главный. А надо будет, так и выше обращусь. — Не надо выше! — казалось ушедший глубоко в себя, Хованский отреагировал мгновенно. Оттолкнув Лунина, он широко улыбнулся разгневанному изображению Веретенникова. — Генерал-майор Хованский Дмитрий Романович, начальник следственного управления Средне-горской области. Слушаю ваш разговор и хочу сказать, что мне стыдно, — он бросил негодующий взгляд на Лунина, — стыдно за слабую работу моих подчиненных. Вы совершенно правы, Андрей Сергеевич, — не давал он вставить и слова Веретенникову, — так работать нельзя! И мы посмотрим, обязательно очень внимательно посмотрим на работу следователя Лунина и сделаем соответствующие выводы. — Очень на это рассчитываю, — успокаиваясь, пробормотал Веретенников. — Рассчитывайте, — кивнул Хованский и тут же спохватился: — В смысле, можете быть уверены, в своих рядах мы наведем порядок. Железной рукой, так сказать, и каленым железом. — Он бросил еще один уничижительный взгляд на Лунина. — Что касается вашего дела, — тут генерал погрустнел, — дело очень сложное, свидетелей, сами понимаете, нет, но мы будем работать. Это я вам твердо обещаю. — Что же, спасибо и на этом. — Лицо Веретенникова выражало явное сомнение в результатах обещанной ему работы. — Вам спасибо, Андрей Сергеевич, — промурлыкал Хованский, — на этом пока прощаюсь с вами. Будем на связи. Не дожидаясь ответа Веретенникова, Дмитрий Романович прервал разговор и вышел из скайпа. — Уф, — тяжело выдохнул он и кивнул на глазок камеры, — у меня после этих видеосвязей всегда ощущение такое, что разговор вроде кончился, а все равно за мной оттуда, — он ткнул пальцем в монитор, — наблюдают. У тебя так не бывает? — Вроде нет. — Илья недоуменно пожал плечами. — Вроде, — вздохнул Хованский, — все у вас вроде. Генерал встал и неодобрительно посмотрел на Лунина. — Да уж, облажались мы по полной программе. Не туда весы качнулись, Илюша, не туда. — Надо было ему просто фотографии на почту сбросить, — попытался оправдаться Лунин, — хотя бы разговаривать с ним не пришлось. Не узнал, и ладно. — Ты что, на почту нельзя, — махнул рукой Хованский, — кто знает, куда это письмо попасть может. Потом скажут, что мы улики под дело подгоняем. — Ну так он и разговор мог записать, — угрюмо пробормотал Илья. — Да? — Хованский нахмурился. — В принципе, конечно, мог, только зачем ему это надо? А письмо — это штука ненадежная, мало ли, кто в чьей почте покопаться может. Так что все правильно сделали. Результат только неправильный получили. Лицо генерала вновь стало недовольным. — Пойду я, Илюша, а ты тут посиди, подумай над своими результатами. Хованский двинулся к выходу из кабинета, а Лунин устало закрыл лицо руками. Хлопнула дверь, и через мгновение из коридора послышался возмущенный голос начальника управления: — А мы чего тут все сидим такие красивые? Работать никто не пробовал? Кина ждем? Кина не будет! Некоторое время из коридора еще доносился приглушенный шум, а затем стало тихо. Илья сидел, уткнувшись лицом в ладони, и думал. Он думал о времени, о том времени, которое оставалось. Времени этого было не так много, но, на взгляд Лунина, могло бы быть еще меньше. До конца рабочего дня надо было продержаться еще два часа, а до наступления нового года оставалось целых два дня. Глава 7 Вторая половина января, по мнению Лунина, соответствовала некоему абсолютному нулю, ниже которого опуститься уже невозможно. Худшее время года. Мрачное, холодное и унылое. Люди вокруг напоминали медведей-шатунов, сдуру вылезших из берлоги в преддверии новогодних праздников, за несколько дней уничтоживших все запасы еды и спиртного и теперь слоняющихся кругами, не понимая, зачем их разбудили, ведь до весны, во всяком случае календарной, еще больше месяца, а до настоящей, с теплым ласковым солнцем, первыми проталинами и тихо журчащими под снегом ручьями, так и все два. Сам себя Илья тоже ощущал таким медведем, озлобленным, не понимающим, что и зачем он делает. Это ощущение особенно усилилось после разговора с Хованским. Сам генерал, очевидно, за время новогодних праздников выпивший в разы больше безболезненно переносимой организмом нормы и спевший не одну песню из тех, где рифмовались слова «родина» и «смородина», тоже выглядел неважно. Потягивая горячий чай с лимоном, Хованский негромко рассуждал посаженным голосом: — Ну а как иначе, Илюша? Мы ведь как-то должны реагировать? — Должны, — уныло согласился Лунин, он бы тоже не отказался от чая, но ему приходилось лишь выслушивать причмокивания, которыми Хованский сопровождал каждый сделанный им глоток.