— Вот видишь, — обрадовался Дмитрий Романович, — хорошо, что тебе долго разжевывать не надо. А то представь, придет наш потерпевший, опять шум поднимет, что ты ему сказать сможешь? — А что, надо сказать что-то особенное? — удивился Илья. — Не, особенное не надо, — поморщился Хованский, — ему вообще ничего говорить не надо, потому как после всей этой затеи с фотографиями он тебе уже верить не сможет. Так что не важно, что ты ему скажешь, тебе все равно сказать особо нечего. Но лучше будет, если это «особо нечего» ему скажет кто-то другой. Как ты считаешь? Начальник управления хитро прищурился, давая возможность Лунину забить первый гвоздь в крышку своего же гроба. Илья вздохнул и что есть силы врезал молотком себе по пальцам. — Наверное, вы правы, Дмитрий Романович. — Наверное, — грустно согласился Хованский, смутно припоминающий, когда такое было, чтобы он вдруг оказался неправ в общении с подчиненными, — осталось только решить, Илюша, кому ты дело передать хочешь. Лунин задумался. Больше всего он хотел выпить чаю с медом и лимоном, а еще лучше добавить туда граммов сто армянского коньяка, и сразу же завалиться спать, да так крепко и долго, чтобы, проснувшись, уже не увидеть вокруг себя ни этой унылой зимы, ни этого мрачного города, ни грустного лица Хованского. — Там ведь, сам понимаешь, лавров особо не выхватишь, — продолжал рассуждать Дмитрий Романович, — тех подозреваемых, что у тебя были, не опознали. А других нет, и, я так понимаю, не предвидится. Так что человек, по сути, мужественно подставит плечи под твой висяк. Как думаешь, кто у нас самый широкоплечий? — Ракитин, что ли? — неуверенно пробормотал Лунин. — Точно, а я и забыл про него совсем, — Илье вдруг показалось, что Дмитрий Романович немного лукавит, — но раз ты Сережу предлагаешь, значит, так оно и будет. Видишь, — снисходительно усмехнулся Хованский, — все делаю, как ты пожелаешь. Так что без обид, ладненько? — Разрешите идти? — Илья встал, неловко отодвинув покачнувшийся стул. — Обиделся, значит, — растягивая гласные, констатировал Дмитрий Романович, — ну ничего, и это пройдет. Иди, Илюша, работай. Помнится, у тебя, кроме веретенниковского, других дел полно было. Уже выходя из кабинета, Илья услышал, как Хованский крикнул ему вслед: — И попроси Ракитина зайти ко мне, все равно мимо него пойдешь. Сделав вид, что ничего не услышал, Лунин захлопнул за собой дверь. * * * Неделю спустя, зайдя в кабинет Ракитина, Лунин застал приятеля за увлекательным занятием: повесив на противоположной от себя стене мишень, капитан яростно метал в нее дротики, которые почему-то в большинстве своем от мишени отскакивали и падали на пол. — Фигню какую-то посоветовали, только зря деньги потратил, — пожаловался Ракитин, — сказали, нервы хорошо успокаивает, ни черта подобного. Ты раз там стоишь, дротики подбери по-братски. — Вот еще. — Лунин уселся на свободный стул. — Я подбирай, а ты кидать будешь. — Ну и не надо. Ракитин вышел из-за стола, собрал дротики и начал ожесточенно втыкать их в мишень. — Говори тогда, чего притащился. Если что, кофе у меня нет, сахара тоже. — Бедствуешь или на диету сел? — полюбопытствовал Илья. — Бедствую, — сокрушенно вздохнул Ракитин, с силой пронзая мишень последним дротиком, — не представляешь, как. — И как же? — Илье показалось, что приятель пронзил мишень насквозь и острие дротика вонзилось прямо в бетонную стену. — Кошелек потерял? — Хуже, — мрачно отозвался Ракитин, — кошелек — это еще куда ни шло. Голову я потерял. Он вернулся к своему рабочему месту и обессиленно рухнул в кресло. — Ну а потом до кучи и кошелек. — Влюбился, что ли? — предположил Лунин. — Да вот, вляпался. — В голосе Ракитина звучало искреннее удивление человека, не понимающего, как с ним могла приключиться такая глупость. — Перед Новым годом приятель меня один из УВД позвал посидеть в компании. В основном, конечно, опера были, ну и так, несколько человек кто откуда. Вот и познакомился с Ирочкой. — Серегины глаза на мгновение блеснули. — Я тебе скажу, хороша! Реально хороша. В областном управлении в архиве сидит бумажки перебирает. Но фигура — это бомба, поверь мне. — Я верю, — охотно подтвердил Илья, устраиваясь на стуле поудобнее. — Так вот мы с ней весь вечер протанцевали, потом сразу ко мне поехали. Я ей по дороге даже стихи читал, Есенина. — Ты еще и стихи знаешь? — Лунин с уважением взглянул на приятеля. — Ну как стихи, — Ракитин вяло махнул рукой, — одно стихотворение выучил. Я его всем бабам читаю, безотказно действует. Они как слышат «дай, Джим, на счастье лапу мне…», так сразу хотят мне дать что-нибудь. Ну а чего они дать могут? Илья, не имевший столь богатого опыта в чтении стихов, скромно промолчал, однако решил, что непременно на днях, быть может даже в ближайшую субботу, зайдет в книжный и купит томик стихов, столь безотказно действующих на представительниц прекрасного пола. — Ну вот, — продолжил Ракитин, — дальше закрутило-понесло, все новогодние праздники вместе гульбанили, даже на два дня в Москву слетали поразвлечься. — Ого! — восхитился Лунин. — Вот тебе и ого, — вздохнул Серега, — билеты знаешь сколько стоят? К тому же под Новый год в экономе не купишь ничего, пришлось бизнесом лететь. И туда и обратно. — Красиво живете, — не смог сдержать зависти Илья. — Ага… — Ракитин с силой ударил кулаком по столу. — Жили! Счастливо, но не долго. В Москве же, сам понимаешь, есть куда деньги потратить. В общем, два дня энергичного шопинга свели мои накопления к нулю. — Так ты же вроде на новую машину копил? — Илья удивленно взглянул на приятеля. — И их тоже? — А что, думаешь, в копилке деньги плохие были? Их в кассе не принимали? — мрачно усмехнулся Ракитин. — Хорошие были деньги, со свистом ушли. Кстати, ты знал, что в бизнес-классе шампанское наливают? — Он на мгновение оживился, но тут же вновь поник. — Мы, правда, когда назад летели, я уже на это шампанское смотреть не мог, у меня пузыри из ушей лезли. Назад вернулись, у меня баланс нулевой. Везде. Полный ноль. Я ей говорю, Ирусик, две недели я тебя шампанским поил, теперь две недели ты меня пельменями кормить будешь. А она похихикала малость, словно это все шутка такая, и укатила, сказала, мол, маму надо проведать. Ну надо, так надо, мама — это святое. Я день жду, два, она все маму проверяет. Звоню на мобильник, трубку не берет либо сбрасывает. Ну чего делать? Поехал в УВД с утреца, выловил ее у входа и спрашиваю, а что вообще, подруга, происходит? И тут, прикинь, мне эта крыса заявляет, — Серега уже покраснел от возмущения, и теперь его голова напоминала Лунину огромный, поспевающий на глазах и при этом говорящий помидор, — я свою жизнь на общение с нищебродом тратить не собираюсь! Прикинь, с нищебродом! Я, значит, нищеброд, по ее мнению. Гигантский помидор окончательно дозрел и был уже вот-вот готов лопнуть. — Печально, — искренне посочувствовал Лунин. — Печально, — согласился Ракитин, — печально то, что сегодня шестнадцатое, а аванс двадцать пятого только. Слушай, — Серега с надеждой смотрел на приятеля, — займи десятку, будь другом. Аванс перечислят, я в тот же день верну. — У меня столько и нет, может, пара тысяч найдется. — Илья машинально положил руку на левое бедро, прикрывая кошелек. — Так не обязательно наличкой, — быстро сориентировался Ракитин, — можно с карточки перекинуть. Ты ведь у нас парень запасливый, наверняка накопил жирок. — Да там, по-моему, тоже не густо. — Илье не хотелось одалживать деньги не очень обязательному Ракитину. — А ты проверь баланс, чего гадать, — посоветовал Серега и, не моргая, уставился на Лунина, ожидая, когда тот достанет из кармана смартфон. После того как телефон Ракитина удовлетворенно пискнул, подтверждая получение денег, переставший быть похожим на помидор Серега удовлетворенно потянулся и, широко зевнув, спросил: — А ты чего заходил? По делу или так, деньгами поделиться? — Вообще-то по делу, — кивнул Лунин, — по делу Веретенникова. — Понятно, — сразу поскучнел Ракитин, — а чего там с этим делом? Там все глухо, как в танке. Еще полежит немного, потом приостанавливать будем. — Ну и зря, — Илья старался, чтобы его голос звучал уверенно, — там еще вполне можно работать. — Над чем? Скажи мне, над чем там работать, над покойниками? — возмутился Ракитин. — То, что их не опознает Веретенников, — это еще полбеды. Правильно, он мог не видеть всех нападающих. Но то, что они оба померли, Илюха, — это уже беда. Если бы они дали признательные показания, нормальные только, под запись, с выездом на следственный эксперимент, можно и без опознания тогда обойтись. Но показаний у тебя ведь тоже нет. Точнее, теперь у меня. Кстати, это не ты, случаем, посоветовал Хованскому мне это дело перекинуть? У меня и так раскрываемость хуже всех в управлении, а теперь и этот висяк добавили. — Ты же знаешь, как Хованский решения принимает, — сочувственно вздохнул Лунин, — в одно лицо. Со мной, во всяком случае, точно не советуется. Ты бы лучше не об этом думал, — Илья постарался увести разговор от опасной темы, — а о том, что с этими двумя был третий. — Или не с этими, — перебил его Ракитин. Илья покачал головой: — С этими, Сережа, поверь мне. Токовенко ничего не выдумывал. — Не знаю, — пожал плечами Серега, — с чего он вообще с вами разоткровенничался. Мог бы и послать, все равно хуже вы ему бы не сделали. — Вот поэтому и разоткровенничался, — объяснил Лунин, — понимал, что хуже уже некуда. Говорят, люди чувствуют, когда все, конец. Правда, он ведь не каялся, совсем нет. Такое ощущение было, что хвастался перед нами этим, словно подвигом. Будто терпел долго, никому не мог рассказать, а тут понял, что умирает, и прорвало. — Так ты бы хоть диктофон включил, — вздохнул Серега. — Я-то ведь не понял еще, что он умирает, — попытался объяснить Илья, — думал, малость подокрепнет, мы его и допросим по полной программе. — Тогда ты не думал, — возмущенно фыркнул Ракитин, — а сейчас надумал и пришел ко мне своими умными мыслями делиться. Мне сказочно повезло. — Вообще-то, я делюсь с тобой не только мыслями, — насупился Лунин, — мог бы из благодарности и послушать немного. — Ну да, малость выручил, — неохотно признал Серега, — ну, говори свои умные мысли. — Я думаю, надо искать третьего. Если пошерстить связи Жигалова и Токовенко, наверняка можно на него выйти. Это кто-то, кого они хорошо знали, как минимум один из них. — Предположим, мы кого-то найдем, — Ракитин и не думал скрывать своего скептичного отношения к идее Лунина, — того самого, кого эти двое хорошо знали. И что? Что мы ему предъявим? Покойников? Ты понимаешь, что предъявлять будет нечего? Нет ни улик, ни свидетелей. Ничего!