Хошико Когда я возвращаюсь в барак, все уже знают о том, что произошло с близнецами. В комнате висит тяжелое молчание, циркачи собрались в круг. Амина обнимает меня. — Мы ждали тебя, — говорит она. — Близняшек больше нет. — Знаю, — отвечаю я. — Мне сказал Сильвио. Что случилось? Она смотрит на Грету с куклой в руках и других детей, которые грустно сидят рядом с ней. — Акулы. По-видимому, у них не было шанса на спасение. Я присаживаюсь в круг рядом с Гретой. Эммануил подходит к двери, чтобы убедиться, что все в порядке. Он мрачно кивает. Амина уходит в лазарет и возвращается со свечой и спичками. Когда я только попала в цирк, у нас было пять свечей, не знаю, как Амина раздобыла их. Похоже, она может просто приобретать такие вещи. Мы зажигаем их каждый раз, когда кто-то умирает, и они постепенно тают. Сейчас остался только один маленький огарок. Амина зажигает его и ставит в центре комнаты. Пламя свечи отбрасывает жутковатый свет на круг торжественных лиц. Она садится рядом, и мы все беремся за руки, образуя одну большую живую цепь. Сегодня здесь много незнакомых лиц: это новые Отбросы, только что определенные в труппу. Теперь они — часть нас, часть нашего сообщества. Их глаза остаются в тени, лица бледны. Если у них и были когда-то иллюзии относительно этого места, то теперь они растворились. Вот такое крещение огнем. Мы довольно долго сидим молча, объединенные общим горем. Траурная церемония формировалась долгие годы. Она не носит религиозного характера, хотя некоторые все еще цепляются за свое наследие: иудейские, исламские, индуистские, христианские корни. Они верят, желая обрести надежду. Я восхищаюсь ими, иногда даже завидую. Другие — таких большинство — не могут и не желают верить в Бога, который отвернулся от нашего мира. Это не значит, что наша церемония не важна. Прощаясь, вспоминая и отдавая дань жизни, которая была слишком рано украдена, мы становимся человечнее, остро ощущая каждую смерть. Нам никогда не становится легче, да это и невозможно. Мы никогда не станем равнодушными и не позволим им отнять нашу человечность, хотя сами Чистые давно утратили ее. Они пытаются низвести нас до уровня животных, но им это никогда не удастся. Никогда. Астрид и Луна, возможно, были для них никчемными созданиями, но для нас их жизни важны так же, как жизнь каждого существа в этом холодном и жестоком мире. Тишину нарушает первая нота песни, которую мы все тотчас подхватываем. Это мрачная, бесхитростная панихида, излияние нашего горя. С последним аккордом начинает говорить Эммануил, его низкий звучный голос заполняет комнату. — Братья и сестры, сегодня мы вспоминаем Астрид и Луну. Они жили вместе и погибли вместе. Прервавшись, он продолжает, но его тон уже больше не ласков, он пронзителен и полон гнева. — Их постигла ужасная смерть. Жестокая смерть. Астрид, Луна, покойтесь в мире. Мы скорбим о вас и готовы наполнить смыслом ваши жизни и вашу гибель. Мы никогда не сдадимся. Мы будем сильными. Он оглядывает комнату и начинает произносить слова, объединяющие нас. — Мы преодолеем. Повторяя его слова хором, сначала нестройно, а затем все дружнее и дружнее, наши голоса сливаются в один: Мы преодолеем. Мы преодолеем. Мы преодолеем. Бен Я не сплю всю ночь. Я просто сижу у окна, смотрю на цирк далеко внизу. Каждый раз, когда закрываю глаза, то снова вижу близнецов в воде, вижу, как первая девушка поддерживает сестру, как вдыхает в нее жизнь, как вода становится ужасающе красной. И я вижу Хошико снова и снова. Вспоминаю, как он посмотрела на меня и сказала: «Да. Я хочу, чтобы все было по-другому», а затем в коридоре, так холодно и сердито бросила: «Оставь меня в покое… больше никогда не приходи сюда». Я пытаюсь выкинуть из головы ее, цирк и события последних дней, но никак не выходит. Похоже, что это место околдовало меня. Но как мои родители узнали о наших разговорах с Прией, когда остальная часть дома спала? И где она сейчас? Что они с ней сделали? Я помню тень, мелькнувшую ночью в холле. Неужели это был кто-то из родителей? Мать или отец? Нет, это не в их стиле, они не опустятся до подглядывания. И если бы они нас увидели, то разобрались бы с нами прямо там, без промедления. И вдруг мне все становится ясно. Я не знаю, почему так долго не понимал этого. Я точно знаю, кто предал Прию и меня: Фрэнсис. Мать говорила, что он должен был поговорить с ней, наверняка, именно тогда он и выдал меня. Я думаю о тех несчастных близнецах в резервуаре с акулами. Одна из девушек погибла, пытаясь спасти другую. А мой брат-близнец? Я ненавижу его. Он никогда не стал бы рисковать своей жизнью ради меня. Да и я тоже не стану его спасать, во всяком случае, не теперь. Мне было бы все равно, если бы он умер. Я бы хотел, чтобы его не стало, не стало их всех. Хошико На следующее утро перед завтраком Амина снимает повязки с моих рук. — Если честно, я бы не сказала, что твои руки выглядят великолепно. Я сказала Сильвио, что сегодня тебе нельзя репетировать, если он хочет, чтобы ты непременно выступила завтра. — Только не говори мне, что он согласился, — я смотрю на нее. Она кусает губы, как всегда, когда что-то недоговаривает. Что-то случилось. — Чего он хочет? Она вздрагивает и виновато улыбается мне. — Он поставил тебя на выбраковку. Я недоверчиво смотрю на нее. — Нет, Амина, я не смогу. — Прости, я не смогла переубедить его. Он был настойчив. Он специально поступил так. Он наказывает меня за вчерашние слова. За все годы моей жизни в цирке мне каким-то чудом удавалось избежать участия в отборе новых артистов. До сих пор удавалось. — Я не смогу. Как мне избежать этого, Амина? — Никак. Ты должна согласиться, Хоши. Я бросаю взгляд на Грету, устроившуюся на краю кровати. Она внимательно смотрит на меня, ее огромные глаза широко раскрыты. Она не сводит с меня взгляда. Ее кукла, Люси, рядом с ней, как всегда. Где бы она хотела оказаться? — думаю я. Здесь, в этом сущем аду, или там, умирая от голода в трущобах? Не слишком богатый выбор, с какой стороны не взгляни, но там она могла быть с матерью, со своей семьей, даже если бы им пришлось прожить вместе всего несколько лет. По крайней мере, ей не нужно было бы начинать карьеру в месте, где каждая ночь проходит в ожидании смерти. — Тогда я их всех завалю, — отвечаю я. — Отбракую. Если я скажу, что они нам не подходят, им придется вернуться обратно, откуда их взяли, верно? Амина качает головой. — Все не так просто. Они совсем не глупые, Хошико, далеко не глупые. Почему она всегда права во всем? Амина внимательно смотрит на меня. — Не делай глупостей. Только не сейчас, пожалуйста, прошу тебя. Я смотрю ей в глаза. — По-твоему, я должна обрекать на гибель маленьких детей, так, что ли? Нет, ни за что. — Будь благоразумна. В любом случае ты не спасешь их от смерти. Если ты откажешься исполнять приказания, они заставят кого-то другого, и бог знает, что они сделают с тобой. Хоши, тебе нельзя упрямиться, пойми это. Я смотрю себе под ноги. Что она хочет услышать от меня? — Обещай мне, — говорит Амина. — Обещай, что будешь благоразумной. Грета присоединяется к ее просьбам. — Пожалуйста, Хоши. Я не хочу, чтобы у тебя были проблемы. Я обожаю их обеих. — Уговорили, — ворчу я. — Буду себя вести хорошо, обещаю вам.