— Ты плакала, — говорит она. — Что происходит? — Я сама не знаю, — со вздохом отвечаю я. — Ничего. Все нормально. Ты, должно быть, устала. Ложись спать, честное слово, со мной все в порядке. Она улыбнулась, но не сдвинулась с места. Затем приобняла меня, и вот мы стоим рядом, вглядываясь в лунную ночь. Я склонила голову к ее плечу и прижалась к копне кудрявых волос. — Я думала о своих родных, — признаюсь я ей. — Никак не могу вспомнить, как выглядит моя мама. Несколько секунд она молчит. — Это трудно, — отвечает она. — Я тоже забываю. — Ты? Правда? Амина грустно кивает. — Не позволяй никому отнимать воспоминания о своем доме. Только так ты сможешь сохранить свою семью рядом с собой. Детали могут размыться со временем, но мы никогда не теряем своих близких. Они остаются здесь, с нами, внутри нас. Они делают нас такими, какие мы есть. Амина всегда знает, что сказать, чтобы я почувствовала себя лучше. — Как ты думаешь, все когда-нибудь изменится? — спрашиваю я. — Эта наша жизнь? Она отвечает решительно и без раздумий. — Да. Если мы будем верить. Если мы не откажемся от надежды. Если будем вместе. Да, все изменится. Посмотри туда, — говорит она, указывая на город, на далекий горизонт. В небе появляется слабый розовый свет. — Наступает новый день. Она ласково проводит по моим волосам, и я чувствую, как мои плечи расслабляются. Девушка берет меня за руку и отводит к койке. Когда я неловко устраиваюсь рядом с Гретой, она накрывает меня тонкой простыней и, присев на пол рядом, продолжает гладить меня по волосам, совсем как раньше. Я чувствую, что засыпаю. Бен Когда утром я захожу в столовую, все остальные уже молча завтракают. Фрэнсис, как обычно, уставился в свой телефон, играя в какую-то жестокую игру, кажется, «Убей Отброса» или что-то в этом роде. Отец читает новости на своем планшете, мать просматривает почту. Когда Прия расставляет тарелки, я пытаюсь поймать ее взгляд, но она не обращает на меня внимания и не улыбается своей тайной, заметной только мне улыбкой. Мать внезапно насмешливо фыркает. В этом звуке столько презрения, что все мы невольно поворачиваем к ней головы, даже Фрэнсис. Она молча передает свой планшет отцу, и тот просматривает сообщение на экране. Затем усмехается и возвращает девайс. — Я полагаю, ответ будет отрицательным? — Конечно, ответ будет отрицательным! Ее холодные голубые глаза обращены на меня и Фрэнсиса. — Нам предложили билеты в цирк, — говорит она. — Ложа для особо важных персон. Премьерный показ сегодня вечером. Я оглядываюсь на Прию. Она стоит в углу, склонив голову. Я не хочу, чтобы она снова сердилась на меня, но и не могу упустить такую возможность. — Думаю, я бы охотно сходил туда, — осторожно говорю я. Возникает смутное ощущение, что матери не понравились мои слова. Она смотрит на меня и неодобрительно хмурится. — Ты на самом деле хочешь полюбоваться на этот биомусор? Понаблюдать за тем, как деградирует эта жалкая кучка Отбросов? — Она насмешливо вскидывает бровь. Есть у нее такая привычка. — Почему именно туда, Бенедикт? Мне тотчас становится неуютно под ее взглядом. — В нашей школе все туда идут, — уклончиво отвечаю я, понимая, сколь неубедительно звучит мой ответ, и спешно добавляю: — Думаю, от этого была бы несомненная польза. Неплохо хотя бы раз увидеть, что там происходит. Своего врага нужно знать в лицо, только и всего. — Хм. Так ты говоришь, что в школе все пойдут? Фрэнсис, что ты скажешь по этому поводу? Мой брат пожимает плечами. — Думаю, там будет весело. Особенно если там что-то произойдет, ну, вы понимаете, что я имею в виду. — Его глаза сверкают недобрым блеском. — Я бы с удовольствием посмотрел на это! Отец резко ставит чашку на стол, расплескивая кофе. — Даже не думай! — его голос звучит непривычно жестко и решительно. — Я бы воздержалась от категоричных высказываний, Питер, — заявляет мать. — Не забывай, что на мне лежит руководство партией. Появление на таком важном событии укрепит мой авторитет, что может стать решающим фактором нашей победы. — Нет! Я не желаю, чтобы ты подвергала риску жизнь мальчиков ради своей репутации! — Ты говоришь так, будто я иду на это исключительно ради собственного тщеславия. Нет, ради тебя и ради них. Я тружусь на благо всей нашей семьи. Я делаю это для всех нас! — Ты делаешь это для себя. После того, что случилось, мы договорились, что защитим их, несмотря ни на что. После того, что случилось. Они всегда повторяют это, когда имеют в виду то происшествие. Как будто мы не в курсе. Все еще так свежо в моей памяти. Чья-то рука в толпе… она хватает меня, оттаскивая от родителей. Нож у моего горла. Выстрелы. — Прошло два года, сейчас все по-другому. Отбросы теперь находятся под жестким контролем. — Это злит их еще больше, разве ты не понимаешь? А значит, делает очередную попытку вполне вероятной. — Мы возьмем дополнительную охрану, да и полиция будет рядом. Подумай сам, что они могут сделать? — Что угодно! Они способны на многое. Зачем подвергать мальчиков опасности? Ее тон оставался дипломатичным. — Мы не можем вечно содержать их в тепличных условиях, пойми это, Питер. — Мы не содержим их в тепличных условиях, мы защищаем их, насколько это возможно. Привести их в гущу толпы диких озлобленных Отбросов — просто глупо. Глупо и опасно. И это не просто Отбросы; это цирк Отбросов. Самых отъявленных негодяев, каких только можно себе представить! Но мать будто не слышала его. — Там будут камеры наблюдения и тысячи людей. Потом все напишут об этом в Интернете, — она представила себе результаты посещения цирка, и в уголках ее рта заиграла еле заметная улыбка. — Мы никуда не пойдем. Я категорически против. Они склонились вперед, прожигая друг друга взглядом. Мать, как всегда, являет собой истинный символ власти: накрахмаленная белая блузка, дорогой синий жакет, безупречная короткая стрижка на рыжих волосах. Отцу до нее далеко. Модная рубашка узковата, галстук повязан чуть криво, волосы на макушке заметно поредели. Я задерживаю дыхание. Прошло всего несколько секунд, и отец отворачивается. — Делай, что хочешь. Делай все, что тебе угодно, — в его голосе одновременно слышится раздражение, покорность и признание своего поражения. — Ты все равно поступила бы по-своему! Легкая победная усмешка возвращается на лицо моей матери. — Ну, тогда решено. Готовьте свои праздничные наряды, мальчики, — ее голос так и струится сарказмом. — Мы идем в цирк! Хошико Вой утренней сирены вырывает меня из сна. Должно быть, я уснула не более часа назад, и теперь моя голова еще тяжелее, чем обычно. Возле меня на месте Греты осталась теплая ямка. Вероятно, она уже встала и вместе с остальной малышней помчалась в места общего пользования. Бог знает откуда в них берется энергия для игр и забав. Амины тоже нигде не видно — она отправилась в лазарет проведать своего пациента. Я встаю в длинную очередь, протянувшуюся в столовую, беру свою порцию и вдруг замечаю впереди знакомую копну темных, кудрявых волос. Амина. Она уже здесь, в углу, в конце одного из огромных деревянных столов, которые заполняют все помещение. Почти все места за столами уже заняты, но есть два свободных места напротив Амины. Она заняла их для нас с Гретой. Я присаживаюсь на скамью и смотрю на поднос. Две таблетки витаминов, которые, как утверждают, содержат все необходимые нам питательные вещества, серая овсянка и стакан молока. Я не помню, когда в последний раз у нас было молоко. Амина криво улыбается.