— Не слишком радуйся молоку. Понюхай, прежде чем решишь попробовать. Я склонилась над пластиковым стаканчиком. К горлу тотчас подкатила тошнота — молоко совершенно прокисло. Амина смеется. — Похоже, сегодня мы все будем страдать от жажды. — Это не смешно. — Я хмуро смотрю на нее. Амина поднимает брови и оглядывается. Охранник проходит мимо стола, грозно оглядывая всех в столовой. Как только он отдаляется, Амина наклоняется вперед. — Лучше смеяться, чем плакать. Помни, не позволяй им сломать тебя, — шепчет она. К нам с подносом в руках осторожно направляется Грета. Сегодня она успела в последнюю минуту получить свою порцию. По сигналу ставни на раздаче закрываются. Тот, кто опоздал, уже не получит свою порцию «соблазнительного» угощения на завтрак. — Как ты думаешь, сегодня у меня получится? — спрашивает она меня. Я точно знаю, что она имеет в виду. Мы работаем над четверным сальто, и Грета изо всех сил пытается выполнить его правильно, но пока ей не удается сохранять равновесие после приземления. — Обязательно, — отвечаю я. — Ты уже почти все делаешь правильно. Мы проглатываем наши таблетки и отправляемся прямо на арену, чтобы начать репетицию. Амина возвращается в лазарет. — Самое главное — научиться держать в напряжении мышцы живота, — говорю я Грете, поддерживая ее за тоненькую талию, когда мы тренируемся на гимнастических матах. — Ты выбираешь неподвижную точку, сосредотачиваешь на ней свое внимание, собираешься с духом, делаешь сальто и приземляешься. Держи живот втянутым и не отрывай взгляда от точки. Вот как-то так. Мы повторяем сальто снова и снова. Шесть раз она неустойчиво встает на ноги. На седьмой раз у нее получается идеальное четверное сальто. — Вот и все! — говорю я ей. — Ты сделала это. Теперь попробуй на канате. Она испуганно таращит глаза. — Нет, Хоши, я не могу. — Сможешь. Ты сможешь это сделать, Грета. Я перетащу туда маты, — наши взгляды сталкиваются. — У нас мало времени, — говорю я ей как можно мягче. Я не хочу, чтобы Грета знала, какая отчаянная складывается ситуация, но и защищать ее больше не могу. В любой день Сильвио может вытолкнуть малышку на арену. Это чудо, что этого еще не случилось. На выступлении не будет никаких гимнастических матов, чтобы смягчить падение, будет лишь высоко натянутый трос и… прыжок в пустоту, и то, если ей повезет. Грета смотрит на меня и смело кивает. — Хорошо. Если ты думаешь, что я готова. — Отлично. Я покажу тебе еще раз. Она ждет внизу, пока я поднимаюсь по лестнице. — Итак, ты хватаешься за канат пальцами ног, концентрируешься на неподвижной точке, подпрыгиваешь, чтобы получить импульс: один, два, три, и готово. Я подпрыгиваю и делаю сальто. — Ты сделала это пять раз! — вздыхает она. — Ты никогда не говорила, что я должна делать это пять раз! — Тебе и не нужно. Четырех вполне хватит. Именно так и сказал Сильвио. — Я никогда не смогу сделать пять! — Сможешь. Когда будешь заниматься так же долго, как я, тебе все покажется простым. Я возвращаюсь обратно по канату и сбегаю вниз по ступенькам. — Пойдем, — говорю я ей. — Вот увидишь, у тебя получится! Неожиданно раздается грохот и двойные двери распахиваются. Сильвио. Легок на помине. Несмотря на то, что сейчас всего лишь полдень, он уже был в своем облачении инспектора манежа. Блестящие сапоги, малиновые бриджи и блейзер, неизменно накрахмаленная и безупречно отглаженная рубашка с жабо. Этот наряд так же неотделим от него, как напомаженные волосы и завитые усы. Боджо, его крошечная обезьянка, как всегда, одета под стать хозяину. Глаза Греты расширились от страха, она инстинктивно отступила назад, хватаясь за меня. — Ну, так что, у нее уже получилось? — рявкает он. — Да, — с уверенностью в голосе отвечаю я. — Получилось. У нее все в порядке. — Тебе лучше сказать правду! — Он хватает Грету и вытаскивает ее из-за моей спины. Она стоит перед ним, опустив глаза, и вся дрожит. — Пойдем, девочка, посмотрим! — Сильвио показывает на канат. — Быстро туда! Подозреваю, что паника на ее лице, как зеркало, отражает мою собственную. — Но, Сильвио, там нет матов. Без них она еще не готова. — Ты сама сказала, что она готова! Так готова или нет? Я смотрю на него. Что я могу на это ответить? — Скоро она будет готова. Она почти готова. Не сегодня, только не без матов. Инспектор манежа наклоняется вперед, с презрением осматривая Грету. Сунув руку за пояс, он вытаскивает из ножен маленький, украшенный драгоценными камнями кинжал и прижимает его к горлу Греты. — Она здесь уже год. Целый год она при мне совершенствует свое ремесло, — усмехается Сильвио. — Время, девочка. Время вышло. Я сжимаю кулаки, мои ногти впиваются в ладони. — Пошевеливайся! — кричит Сильвио. Застывший у его ног Боджо начинает тихонько скулить. Сильвио берет его на руки и, пока Грета поднимается по лестнице к канату, ласково гладит своего любимца. — Грета, — говорю я, стараясь придать голосу как можно больше уверенности и твердости. — У тебя получится. Помни, неподвижная точка. Пальцы ног сжаты. Она поднимается по лестнице и смотрит на меня сверху вниз. Ее глаза наполняются слезами, нижняя губа подрагивает. Я подбадриваю малышку и показываю ей большие пальцы. Такое ощущение, что мое сердце сейчас выпрыгнет из груди. Если она упадет, то никогда не будет прежней. Она может умереть сразу, или просто переломает себе несколько костей. Так или иначе на ее жизни в цирке можно будет ставить крест. Кому она нужна с переломанными конечностями? Она на цыпочках идет по канату, затем останавливается, вытянув руки в стороны. — Продолжай, девочка! — кричит Сильвио. Боджо у него на руках закрывает глаза. Даже он не может смотреть на это. Грета стоит неподвижно. Сильвио рядом со мной нетерпеливо ругается. Секунда идет за секундой. Наконец, она отталкивается и взмывает ввысь как ракета. Затем падает. Один, два, три, четыре… пять идеальных сальто. После этого Грета приземляется: руки над головой, тело вытянуто, как лук. Я не в силах сдержать восторг. — Да! — восклицаю я. — Да! Да! Да! — Я поворачиваюсь к Сильвио. — Я же говорила! Я совершаю ошибку: с ним нельзя так разговаривать. — Ты говорила мне? — недоверчиво произносит он. — Кто ты такая, чтобы мне что-то говорить? Он хватает меня за волосы, откидывает голову назад и наклоняется ко мне так близко, что мои глаза смотрят на него в упор. — Она смотрится так же хорошо, как и ты, — улыбается он. — Что делает тебя менее… ценной. Я знаю, на что он намекает. Однако это неправда. После происшествия с Аминой он мечтает получить парный номер. Нам с Гретой ничто не будет угрожать. Хотя бы какое-то время. Грета спускается по лестнице вниз и нерешительно останавливается рядом со мной. Она тихонько, еле слышно поскуливает, как щенок. Глаза у нее широко открыты, лицо белое как мел. — Хм, — произносит Сильвио. — Страх тебе к лицу. Я должен это запомнить. Горящие угли ненависти к этому человеку никогда не тухнут, тускло тлея в яме моего желудка, но теперь они вспыхнули: лесной пожар, бушующий ад… — Она сделала то, что ты просил! — кричу я, но он только откидывает голову и смеется, а затем отводит руку в сторону и изо всей силы бьет меня прямо в живот. — Я предупреждал тебя — не надо бросать мне вызов! Он наносит мне второй удар, и я падаю на пол. Видя это, он принимается пинать меня, а я лишь беспомощно сжимаюсь в комок у его ног. Я слышу, как Боджо и Грета хныкают. Я не плачу и не прошу пощады. Я не пророню ни звука. Я никогда не доставлю ему этого удовольствия. По всей видимости, меня спасают душевные страдания обезьянки, потому что Сильвио внезапно останавливается. — Все в порядке, — нежно воркует он. — Все в порядке, дружочек. — Он берет Боджо на руки и покрывает его поцелуями, после чего резко разворачивается на каблуках и направляется к выходу. Обернувшись у двери, Сильвио встречается со мной взглядом. Прежде чем выйти за порог, он снова удовлетворенно улыбается. Инспектор манежа доволен собой. Я думаю о том, сколько зла этот изверг совершил, вспоминаю всех, кого он уничтожил, убил, замучил до смерти, и молча даю себе обещание: однажды, пока не знаю как, но я заставлю его заплатить за это.