— Да. Поднявшись до площадки между двумя пролетами — впереди Лора, за ней осторожно следует кот, — мы останавливаемся перед обитой зеленым сукном дверью с цифровым замком. За ней находится шифровальная. Когда Джордж прибрал к рукам этот дом, дверь была стеклянная, но шифровальщик Бен не мог позволить, чтобы его пальцы кто-то видел, поэтому появилось сукно. — Так. Кто знает комбинацию? — спрашивает Лора деловитым тоном наставницы скаутов. Поскольку Милли молчит, я неохотно называю: 21–10–05, дата Трафальгарской битвы. — Бен служил в королевском флоте, — поясняю я. Не знаю, поняла ли Лора связь, но она никак не отреагировала. Усевшись на крутящийся стул, она разглядывает набор дисков и переключателей. Щелкает одним. Ничего. Поворачивает диск. Ничего. — Электричество отключено с тех самых пор, — бормочет Милли, обращаясь не столько к Лоре, сколько ко мне. Развернувшись на стуле, Лора тычет пальцем в зеленый стенной сейф. — Так. А ключ от него есть? Эти ее «так» действуют мне на нервы. Как и обращение «Пит». Милли выбирает ключ из связки. Замок поворачивается, дверца открывается, Лора заглядывает внутрь и, словно косой, выгребает на циновку из волокна кокосового ореха шифровальные таблицы с грифом «сверхсекретно», карандаши, конверты повышенной прочности, выцветшие одноразовые блокноты — дюжина в целлофановой упаковке. — Все остается в таком виде, понятно? — Она обернулась к нам. — Никто ни к чему не прикасается. Вы меня поняли? Пит? Милли? Она снова выходит на лестницу и начинает подниматься, но на середине пролета ее останавливает Милли: — Извините! Вы собираетесь войти в мои личные апартаменты? — А если и так? — Вы можете проинспектировать мое жилище и личные вещи только после заранее врученного письменного уведомления, подписанного компетентным начальником Головного офиса. — Милли произносит это на одном дыхании, без модуляций и, как я подозреваю, после соответствующих репетиций. — А пока я попрошу вас уважать частную жизнь, как того требуют мой возраст и мое положение. Реакция Лоры попахивает таким кощунством, что даже Оливер Мендель в лучшие дни не позволил бы себе подобного. — Это почему, Милл? Вы что, кого-то у себя прячете? * * * Закодированный кот исчез. Мы стоим в Средней комнате, названной так после того, как мы с Менделем когда-то разобрали старую фанерную перегородку. Если посмотреть с улицы, то вы увидите еще одно грязное занавешенное окно на первом этаже. А вот изнутри картина другая: нет никакого окна, потому что однажды в субботу, метельным февральским вечером, мы заложили его кирпичом, и с тех пор здесь царит вечная темнота, пока не включишь лампочки в зеленых абажурах, какие вешают в казино над игровым столом. А мы их нашли в Сохо, в какой-то лавчонке. В центре комнаты стоят два громоздких викторианских стола. Один принадлежал Смайли, а вторым изредка пользовался Хозяин. Их происхождение оставалось загадкой, пока как-то вечером Смайли не рассказал нам за скотчем, что это кузина Энн распродавала обстановку в Девоне, чтобы заплатить налог на наследство. — А это что за жуть такая, свят, свят, свят? Глаза у Лоры загорелись, что неудивительно. На стене, позади стола Хозяина, висит большая схема, три на два фута. Жуть? Я бы не сказал. Угрожающая жизни — это да. Я безотчетно хватаю ясеневую трость, что висит на спинке стула Хозяина, и читаю целую лекцию, которая должна не столько просветить, сколько отвлечь ее внимание. — Вот это, Лора, — указываю тростью на лабиринт из цветных линий и названий, чем-то напоминающий головоломную карту лондонской подземки, — доморощенная репрезентация нашей восточноевропейской разведывательной сети под кодовым названием «Мэйфлауэр», существовавшей до «Паданца». Вот — глава всего, основатель и вдохновитель тайной сети, ее оперативного центра и всего контура, дальше — его непосредственные источники и, по убывающей, другие источники, добровольные и прочие, с конспективным описанием их продукции и рейтинга в Уайтхолле и с нашей внутренней оценкой их надежности по шкале от одного до десяти. Я снова вешаю трость на спинку стула. Похоже, мне не удалось ни отвлечь внимание Лоры, ни ее запутать. Она внимательно изучает кодовые имена, ставя против каждого галочку. За моей спиной Милли тихонько покидает комнату. — Об операции «Мэйфлауэр» мы кое-что знаем, — произносит Лора тоном учительницы. — Сохранилось случайное досье, которое вы любезно оставили в общем архиве. Есть у нас и собственные источники. — Она дает мне несколько секунд на то, чтобы переварить эту информацию. — А почему все проходят под названиями садовых растений? — Тематический подход, Лора. — Я стараюсь по возможности поддерживать высокомерный тон. — «Мэйфлауэр»[6] и все в том же духе. Корабельную тематику мы не трогали. И снова она меня проигнорировала. — И что означают эти звезды? — Радиосигналы, Лора. Не звезды. Образно выражаясь, искры. В случаях, когда полевикам выдавались радиоприемники. Красный — активный, желтый — потаенный. — Потаенный? — Зарытый в землю. Обычно в тонкой клеенке. — Если я прячу, то я прячу, — сообщает она мне, продолжая разбираться с кодовыми именами на схеме. — А не таю. Избавьте меня от своего шпионского жаргона. Я не член мужского клуба. А это что за плюсы? — Она ткнула пальцем в кружок с соответствующим значком. — Не плюсы, Лора, а крестики. — Агенты, которых выдали? — Которые вышли из игры. — В смысле? — Погорели. Отказались. Разные причины. — А с этим что произошло? — С Фиалкой? — Да. Что произошло с Фиалкой? Прижимает меня к стенке? Похоже на то. — Фиалка пропала. Подозревали допросы с пристрастием. Работала в Восточном Берлине с пятьдесят шестого по шестьдесят первый. Возглавляла команду наблюдателей за подвижным составом. Все зафиксировано… — Имея в виду: читайте сами. — А этот парень? Тюльпан? — Тюльпан — женщина. — А хэштег? Уж не для того ли она так долго выжидала, чтобы ткнуть пальчиком именно в этот кружок? — Хэштег, как вы его назвали, — это символ. — Догадываюсь. Символ чего? — Тюльпан была православного вероисповедания, поэтому ей присвоили соответствующий крест. — Я делаю все, чтобы мой голос не дрогнул. — Кто присвоил? — Женщины. Две сотрудницы. — Каждый верующий агент получал крест? — Православные убеждения Тюльпан отчасти мотивировали ее работать на нас. О чем и говорит крест. — Ее судьба? — Исчезла с наших экранов, увы. — У вас тогда не было экранов. — Не исключено, что решила закруглиться. С пехотинцами такое случается. Прерывают контакты и пропадают с концами. — На самом деле ее звали Гамп, так? Как зонтик[7]. Дорис Гамп? То, что я сейчас испытываю, тошнотой не назовешь. По крайней мере, с желудком это никак не связано. — Возможно. Гамп. Да, кажется, так. Удивительно, откуда вам это известно. — Может, вы не все досье украли. Это была большая потеря? — Что именно? — Ее решение закруглиться. — Не думаю, что она объявила о своем решении. Просто перестала выходить на связь. В каком-то смысле — да, потеря. Тюльпан была важным источником. Солидным, да. Перебор? Недобор? Легковесно? Она это обдумывает. Пауза затягивается. — Мне казалось, вас интересует «Паданец», — напоминаю я ей. — Нас интересует всё. «Паданец» — лишь зацепка. Что случилось с Милли?