– И? – я стараюсь сдержать дрожь в голосе. Его хватка становится крепче. – Мы делаем, как договорились, – дыхание Толли осекается. – Чтобы наш план сработал. В моей груди клокочет жаркая зависть. Я думала, что не буду ревновать. Много месяцев назад, когда мы, все трое, пришли к этому решению. Когда условились выдать Элейн за моего брата. Просто для того, чтобы защитить ее. Вывести из поля зрения других Домов, пока мы что-нибудь не придумаем. Мы не хотели, чтобы Элейн выдали за какого-нибудь самодовольного Велле или грубого Рамбоса. Те и другие – вне моей досягаемости, вне контроля. Она красивая девушка и талантливая тень. Дом Хейвена – ценный союзник. А Птолемус – наследник Дома Самоса. Это был равный брак, вполне понятный, предсказуемый. Даже полезный – пока нам казалось, что других вариантов нет. Я все еще оставалась невестой Мэйвена, его будущей королевой. Но Птолемус выступал в качестве его помощника. Он был близок ко двору. С помощью брака доступ в высшие круги получила бы и Элейн. Мы понятия не имели, какие махинации приберег про запас наш отец. Во всяком случае, не до конца. Не в подробностях. Если бы я знала тогда то, что знаю сейчас… я приняла бы другое решение? «Птолемус был бы не женат. Принц, завидный жених. А Элейн могла бы следовать за тобой, своей принцессой, всюду, куда бы ты ни отправилась. Она вышла бы замуж за любого придворного по твоему выбору. Она не была бы прикована к твоему брату – в другом королевстве, в чужой стране, в чужой спальне… до конца жизни». Отец мог вмешаться, но не стал. Он позволил нам совершить ошибку. Готова поклясться, он радовался, думая о том, что я своими руками разлучаю себя с единственным человеком, который мне дороже короны. – Эви? – шепчет Птолемус, наклонившись. Он на целую голову выше. И шире в плечах. Первенец, старше меня на четыре года. Сын Воло Самоса, наследник Разломов. Я люблю брата, но ему всегда будет проще жить. И мне позволено на свой лад выражать обиду. – Все нормально, – выговариваю я сквозь зубы. Хорошо, что я не надела свои металлические коронки, иначе они бы раскрошились в пыль. Краем глаза я замечаю, как Толли плотнее затягивает браслеты на руках. – Это наш выбор. Надо смириться. И снова слышится странный далекий голос: «Правда?» Перед моим мысленным взором мелькают два костюма – белый и зеленый. Двое мужчин с кожей разного цвета, которые держатся за руки. Они проплывают перед моими глазами… и без помощи Птолемуса мне не удалось бы пройти последние несколько шагов. Брат буквально вносит меня в транспорт. Образ Дэвидсона и Кармадона сменяется другим. Птолемус и Элейн в знакомой спальне. Тень моей злобной матери у двери. Есть лишь один способ изгнать видение, которое грозит навеки запечатлеться у меня в голове. Остальные направляются в свежеобставленный тронный зал, чтобы приветствовать моего отца, как подобает, но я поступаю иначе. Я знаю Ридж-хаус как свои пять пальцев; нетрудно скользнуть в дворик и скрыться среди аккуратно рассаженных деревьев и клумб. Красных слуг по пути я почти не замечаю. Они стараются скрыться – мой нрав им известен. Прямо сейчас я чувствую себя грозовой тучей, темной, мрачной, готовой взорваться. Элейн ждет в моей комнате. В нашей комнате, с прозрачными окнами и распахнутыми занавесками. Она знает, как я люблю солнце, особенно когда оно освещает ее. Она сидит на подоконнике, в легком черном платье, облокотившись на подушку и свесив ногу, обнаженную до бедра. Элейн не поворачивается, чтобы взглянуть на меня, когда я вхожу, – она дает мне время перевести дух. Мой взгляд взбегает по ее ноге, потом падает на волосы, рыжие и блестящие, которые свободно лежат на белоснежных плечах. Они похожи на жидкое пламя. Кожа Элейн как будто сияет… нет, сияет на самом деле. Это ее способность, ее искусство. Она легко манипулирует светом. Чтобы подчеркнуть свои достоинства, ей не нужны косметика и пышная одежда. Я редко чувствую себя уродливой. Я красива – от природы и благодаря чувству стиля. Но после долгого полета, без своей обычной брони, без роскошного платья и макияжа, рядом с Элейн я чувствую себя ничтожной. Недостойной. Я подавляю желание нырнуть в ванную и немного подкраситься. Наконец она поворачивается ко мне лицом. И вновь я стыжусь того, что явилась к ней такой растрепанной. Но желание быстро оттесняет все иные чувства. Элейн смеется, когда я пинком закрываю дверь, пересекаю комнату и касаюсь ладонями ее лица. Кожа у моей красавицы гладкая и прохладная на ощупь, как алебастр. Она по-прежнему молчит, позволяя мне любоваться ее чертами. – Никакой короны, – говорит она, поднося руку к моему виску. – Я в ней не нуждаюсь. Все и так знают, кто я. Прикосновение Элейн легко; она проводит пальцами по моей скуле, пытаясь развеять тревоги. – Ты спала на обратном пути? Я фыркаю и касаюсь ее шеи под подбородком. – Ты намекаешь, что у меня усталый вид? Она продолжает обводить пальцами мое лицо, затем шею. – Я хочу сказать, что ты можешь поспать, если хочешь. – Я достаточно спала. Элейн усмехается, на долю секунды искривив губы. Потом я целую ее. У меня разрывается сердце при мысли о том, что на самом деле она не принадлежит мне. Чей-то кулак ударяет в дверь – кто-то стучится в спальню. Не в смежную с ней гостиную, где полагается ждать посетителям. Прямо в мою комнату, в нашу комнату. Я отрываюсь от подушек, гневно выпутываюсь из одеяла. Шевельнув рукой, я извлекаю нож из сундука в дальнем конце спальни и рассекаю шелк, обмотавшийся вокруг ног. Элейн не моргает, когда лезвие проходит в сантиметре от ее обнаженного тела. Она лишь зевает, моя ленивая кошечка, и откатывается, обнимая подушку. – Как грубо, – бормочет она, имея в виду одновременно меня и того идиота, который решился нас побеспокоить. – Я упражняюсь, – отвечаю я, рассекая последний слой ткани. – Сейчас этому негодяю не поздоровится. Обнаженная, я встаю и набрасываю на плечи мягкий халат. Нож по-прежнему держу в руке. Стук продолжается, потом слышится приглушенный голос. Я узнаю его, и отчасти мой восхитительный праведный гнев испаряется. Прямо сейчас я никого не стану пугать до обморока. Раздосадованная, я швыряю нож в стену. Он застревает, воткнувшись в дерево. – Что тебе, Птолемус? – со вздохом спрашиваю я, распахнув дверь спальни. Он тоже растрепан, волосы у него всклокочены, глаза горят. Подозреваю, ему, как и мне, помешали. Птолемус и Рен Сконос охотно проводят время вдвоем. – Нас ждут в тронном зале, – твердо говорит брат. – Немедленно. – Отец расстроился, что я еще не поцеловала ему ноги? Мы прилетели всего пять минут назад. – Уже два часа, – говорит Элейн, не удосуживаясь поднять голову. – Привет, муженек, – добавляет она, помахав изящной ручкой. – Будь умницей, прикажи подать обед. Я с досадой запахиваю халат. – Ну, что мне предстоит? Публичная порка? Отец наконец исполнит свою обещание и выставит наши головы на воротах? – Ты удивишься, но дело не в тебе, – отвечает брат резко и сухо. – На нас напали. Я быстро оглядываюсь. Элейн лежит, растянувшись на постели, едва прикрытая одеялом. Она перестала сиять – во сне не нужно сосредотачиваться. Она беззащитна, уязвима. Даже для слов. – Выйди, – буркаю я, выталкивая брата в гостиную. По крайней мере, хоть от чего-то я могу ее защитить. Я подвожу Птолемуса к кушетке – зеленой, в тон холмистой панораме за окном. Пол вымощен грубыми речными камнями и застелен мягким синим ковром. – Что случилось? Где напали? Отчего-то я представляю себе Монфор, и у меня сжимается сердце. Птолемус не садится. Он расхаживает по комнате, уперев руки в бока. На его предплечьях играют мышцы. – В Пьемонте. Я невольно фыркаю. – Мэйвен дурак. Он истощает ресурсы Бракена, а не наши. Я и не думала, что он настолько глуп… – Не Мэйвен напал на Бракена, – перебивает брат. – Бракен напал на нас. Удар по пьемонтской базе. Это произошло два часа назад, но призыв о помощи мы получили только что. – Что? – я растерянно моргаю и туже стягиваю воротник халата. Как будто шелк может меня защитить. – Бракен отрезал базу и напал на нее со своими солдатами и союзной армией прочих пьемонтских принцев. Он уничтожает всех, кто ему попадается. Красных из Норты, Серебряных из Монфора. Новокровок. Птолемус подходит к окну и кладет ладонь на стекло. Он смотрит на восток, затянутый дымкой знойного вечера. – Мы подозреваем, что ему втайне помогают Мэйвен и Озерные. Я рассматриваю свои босые ноги на ковре. – Но его дети… монфорцы же их убьют. «Какая сделка. Дети в обмен на твою корону». Интересно, мой отец принял бы такое же решение? Птолемус медленно качает головой. – Мы получили известие и из Монфора. Дети… они пропали. Их подменили двумя Красными трупами, которым с помощью целителя придали сходство с принцессой Шарлоттой и принцем Майклом. Кто-то пробрался к ним и увел пленников, – он издает низкий рык. – Идиоты монфорцы не могут взять в толк, как это случилось. Каким образом кому-то удалось зайти в их драгоценные горы и выбраться живыми. Я отмахиваюсь. Сейчас это неважно. – Значит, конец Пьемонту? Брат стискивает зубы.