Карл опять садится за руль и теперь думает именно о том, от чего все время отмахивался. Нет, Карен так бы не поступила. Не могла она бросить машину и уйти. В нормальной ситуации. Но потом он представляет себе Карен тогда в пабе, когда брякнул насчет Сигрид. Видит лицо Карен в портовом ресторанчике, когда уговорил ее рассказать. Вынудил говорить о том, о чем она говорить не хотела. “Считайте это местом преступления”, — сказал он парню в гавани. Но если честно, в глубине души он опасается совсем другого. Звонит мобильник, Карл вздрагивает. И в следующий миг чувствует, как горло сжимается от облегчения. — Мы ее нашли, — сообщает Турстейн Бюле. — Машина, ехавшая на юг, подобрала ее на магистральном шоссе. Сейчас они едут сюда. 79 Карен вытаскивает из-за пояса новую свечу. Стеарин треснул, и свеча шатается, когда она осторожно накрывает ее колпаком, но огонек горит ярко. Потом она поворачивает и идет обратно. Останавливается, медлит: мне ведь надо налево? Я ведь пришла оттуда? Господи, я не знаю. Думай, черт побери! Голова кружится от страха, мысли путаются, рассудок вот-вот покинет ее. Все попытки дышать медленно и думать позитивно оборачиваются пучиной страха, меж тем как она продолжает идти, шаг за шагом, метр за метром. Час за часом? Или речь лишь о минутах? Мрак словно бы поглотил всякое представление о времени и пространстве. Внезапно стена трескается, запретный вопрос вырывается наружу. Сколько я протяну здесь, если не выберусь наружу? Как в таких случаях говорят? Трое суток без еды. Трое суток без воды? И грудь мгновенно сжимается не от страха смерти, а от мысли, что́ ее ждет. Трое суток ада, прежде чем она в конце концов умрет. От ужаса сердце обрывается, руки-ноги немеют. Утратив контроль над тем, куда ставит ноги, она в тот же миг спотыкается и падает на колени. Инстинктивно опирается на левую руку, другой поднимает свечу. От толчка огонек колеблется, гаснет, и впотьмах все становится сумбуром боли без начала и без конца. Все болит, все во мраке. С самого начала — совершенно безнадежно, незачем было и пытаться. Тетя Ингеборг была права. Живой мне отсюда не выйти. Осознание — как удар дубины. Мысль о том, чтобы снова зажечь свечу, встать и идти, тонет в потоке избавительного смирения. Я больше не могу, думает она и кое-как садится. Прислоняется к стене, осторожно ставит рядом стеклянный стакан. Чувствует под пальцами острые края. А в заднем кармане — острие штопора. Твердые, острые предметы. Тоже выход, что ни говори. Уильям Трюсте ее не убьет. Она сделает это сама. Я могу вскрыть себе вены, думает Карен. Или перережу горло. Эта мысль наполняет ее неожиданным спокойствием, она расслабляется и от облегчения даже всхлипывает. Дышать разом становится легче. Уверенность, что она может уйти отсюда, успокаивает сердце. Выход есть. Пусть не через штольню в лесу, но все-таки есть. Это быстро, думает она и жмурится в темноте. Потом в аду останется только тело. Я освобожусь. Где-то внутри слышится голос матери: “Насчет себя решай сама, а я намерена лежать в Лангевике”, и в тот же миг она чувствует на щеке легкое ласковое дуновение. Мама… Карен улыбается, прислоняется головой к каменной стене. Секундой позже она замирает. Медленно, почти нехотя открывает глаза, поворачивает голову. Нет, наверняка померещилось, не надейся, твердит она себе. Все будет быстро, правда быстро. Но тут она чувствует его снова, легкое дуновение в лицо. Вскакивает она чересчур поспешно, вскрикивает, всей тяжестью навалившись на колено. Пошатывается от боли и падения кровяного давления, прислоняется к стене. Неужели почудилось? Сейчас, стоя, она не ощущает ничего. В отчаянии сует руку за пояс, ощупывает жирные крошки стеарина и голые фитили и понимает, что, когда она упала, свечи поломались. Копается, ищет, наконец пальцы что-то нащупывают. Она осторожно вытаскивает дециметровый обломок, достает из кармана зажигалку, видит, как огонек разгорается, зажигая фитиль. Наперекор боли она садится на корточки. В следующий миг, когда все подтверждается, из горла вылетает странный звук. Сомнения нет: огонек наклоняется в ее сторону. И она вновь ощущает на лице слабое дуновение. Где-то дальше впереди есть выход. 80 — О’кей, еду. Вызовите врача! — кричит Карл Турстейну Бюле, потом бросает мобильник на сиденье. Шины скользят на снегу, когда он рывком трогает с места и мчится обратно в участок. Облегчение, что Карен нашлась, смешивается со вспышкой беспричинной злости. Как она может так поступать? * * * Восемь минут спустя Карл Бьёркен недоуменно смотрит на женщину перед собой. Опустив голову, она сидит на диване в приемной, длинные темные волосы скрывают лицо. Куртка Карен, ее шапка и шарф, но одного взгляда достаточно — это не Карен. Еще десять секунд, и он понимает, кто перед ним. — Хелена Трюсте? — недоверчиво говорит он. — Какого черта вы здесь делаете? Что случилось с Карен? Она смотрит в пол, не отвечает. Сидящая рядом полицейская ассистентка, защищая, обнимает ее за плечи. А за спиной Карл слышит голос Турстейна Бюле: — Но ведь… — Да, знаю, — говорит Карл. — Это не она. Но на ней одежда Карен. И она была в машине Карен. Первым к Хелене подходит Бюле. Становится перед ней, и что-то заставляет ее поднять взгляд. — Какого черта все это значит? — резко бросает он. Хелена Трюсте апатично смотрит на него. Они пытаются двадцать минут. Двадцать минут — абсолютно безрезультатно. Ступор не проходит, ни от горячего чая, ни от дружелюбных вопросов, ни от резких. Никому не удается вытянуть из Хелены Трюсте хоть слово. Ни Корнелису Лоотсу, ни Карлу Бьёркену, ни Турстейну Бюле. К чаю она не притрагивается, не плачет, не шевелит руками, лежащими на коленях. За двадцать минут Хелена Трюсте вроде даже не моргнула ни разу. Наконец приезжает врач. — Ей надо в больницу, — решительно произносит Свен Андерсе́н, быстро глянув на бледное как мел лицо и словно бы безжизненные темные глаза. — Нет, сперва она поговорит с нами, — говорит Карл и, снова обернувшись к Хелене Трюсте, рявкает: — Где она? Открой пасть, черт побери! — По-вашему, это подействует? — спокойно говорит врач и открывает саквояж. Достает шприц и ампулу. Наполняет шприц, щелкает по нему пальцем, выпускает короткую, тонкую струйку. Потом опускается на корточки возле Хелены Трюсте. Карл в бешенстве. — Поймите, сейчас, когда вы заняты этой женщиной, Карен неизвестно где. Вероятно, ей грозит опасность, и мы должны узнать, где она. — Я понимаю, но сейчас эта женщина — моя пациентка, — спокойно отвечает Андерсен, вынимает шприц, прижимает к плечу Хелены Трюсте маленький белый тампон. Никакой реакции не заметно. После укола в бледном лице как будто бы ничего не меняется. — Уильям Трюсте по-прежнему не отвечает по телефону? — спрашивает Карл. Бюле качает головой. — Я послал к дому Трюсте машину, но ребята еще и полпути не одолели. Дороги в заносах, — добавляет он. — Направьте туда все наши ресурсы. Половину к Трюсте, остальных на винокурню, он вполне может быть и там. Мы трое разделимся — и тоже вперед. По коням! Карл поднимает куртку, которую бросил на пол. — Отпирайте арсенал, я без оружия, — говорит он Турстейну Бюле. Тот кивает. Карл бросает еще один презрительный взгляд на Хелену Трюсте и поворачивается к двери. — Ну же, чего ждете? Корнелис Лоотс, не снимавший куртки и шапки после короткого пути из гостиницы в участок, хватает его за плечо, Карл раздраженно оглядывается. — Что вы сказали? — спрашивает Корнелис. Он смотрит на Хелену. Делает шаг к этой женщине, на лице которой проступило слабое, но вполне осмысленное выражение. — Винный погреб, — тихо говорит она. — Он запер ее там, пока… Хотел, чтобы я… Она умолкает. — Чтобы вы — что? — кричит Карл, делает шаг вперед, но Андерсен останавливает его.