Гэбэшный генерал, что ходил с фотоаппаратом и все снимал, оказался Власиком Николаем Семеновичем – начальником личной охраны Сталина. Сколько раз приходилось видеть его фотографию в прошлой жизни, а тут не узнал. У нас с ним после «показухи», пока гости переодевались, и потом в ходе обеда состоялся очень интересный разговор с большими последствиями, из-за которых мы сейчас не на фронте, а в Москве, в нескольких минутах ходьбы от Кремля. Власика как настоящего профи охраны первых лиц интересовало противодействие штурмовым группам. Пришлось объясняться на пальцах, а через два дня к нам для обмена опытом прибыло несколько его подчиненных. Профессионалы в самом лучшем смысле этого слова. Они посмотрели на наши тренировки, показали, что могут сами, плотно пообщались за рюмкой чая, обсудили насущные проблемы и решили, что наше общение надо продолжить. Вот и продолжаем, хотя подготовленные нами парни в большинстве своем сражаются под стенами города… Личный состав, прикомандированный к нам из дивизий НКВД, в начале октября в связи с обстановкой на фронте, не закончив обучение, был отозван к своим соединениям, и только нас с бойцами из истребительных батальонов никто не трогал. Мы продолжали совершенствоваться, готовились к боям и получали новую технику. После памятного показа техники значительную часть наших образцов приняли на вооружение. Так, из Коломны, где при помощи эвакуированных из Ленинграда инженеров из имеющихся корпусов, запчастей и двигателей в течение сентября – октября развернули сборку и производство самоходных 120-мм минометов на шасси танков Т-28. Делали там и танки Т-28 М (только с одной артиллерийской башней) с 57 или 76-мм орудием (стволы которых были найдены на складах). Готовилось производство самоходок на той же базе с 76-мм зенитным орудием. Были другие новинки. Козлов, кстати, очередной кубик получил за разработку новых образцов вооружения. Не зря они с группой бойцов истребительного батальона (бывших студентов «Бауманки») трое суток потратили на создание рабочих чертежей своих новинок. Рано утром 16 октября батальон со всеми прикомандированными подразделениями подняли по тревоге и ввели в город. Располагались мы в самом центре Москвы, охраняли несколько объектов, несли дежурство и патрулирование на улицах, непосредственно примыкавших к Кремлю. Нам часто приходилось согласовывать свои действия с комендатурой Кремля, тем более что часть моих рот поступили в ее распоряжение. Именно поэтому следующие мимолетные встречи с Вождем были в Кремле, куда нас с Акимовым приглашали сотрудники Власика для обсуждения некоторых специальных вопросов. Сталин шел к машине, когда увидел нас. По-моему, узнал и кивнул. Примерно так же мы с ним увиделись еще раз. Мне показалось, что по сравнению с тем, каким я его видел полтора месяца назад, он немного постарел. Крайний раз я Сталина видел на торжественном заседании, посвященном 24-й годовщине Октябрьской революции, которое состоялось 6 ноября 1941 года на станции метро «Маяковская». Пригласительные и пропуска нам с Акимовым и Григорьеву передали из канцелярии Берии за несколько часов до заседания и предупредили, чтобы мы были в повседневной форме с орденами. Пришлось бегом переодеваться и спешить на собрание. О торжественном собрании много написано, поэтому его ход описывать не буду. «Маяковская» имела вид настоящего театра. Сцена была увешана бархатом, стоял бюст Ленина. Чтобы был слышен голос докладчика, кругом висели репродукторы. Пол был застлан коврами. Стояли мягкие стулья. С одной стороны станции стоял поезд. Двери вагонов были открыты. В них действовал буфет. Наши места были в десятом ряду недалеко от прохода. Руководство страны прибыло на поезде. Сталина встретили овациями. Такими же овациями завершилось его выступление. Сталин был спокоен, уверен и заражал окружающих своей уверенностью в победе под Москвой, несмотря на тяжелое положение на фронте. Когда он, Маленков и Берия стали уходить, зал вновь взорвался аплодисментами, они были настолько сильными, что Сталин был вынужден вернуться назад к столу президиума. Овации продолжались минут десять. Верховный качал головой и показывал на часы. После концерта мы поспешили к себе, утром предстояло участвовать в параде на Красной площади. От ОМСБОН в параде участвовал сводный полк четырехбатальонного состава, в том числе и мы. Сообщение об этом из штаба бригады мы получили вместе с пригласительными на торжественное собрание. Особой тренировки нам не требовалось, мы и так после «сентябрьского сюрприза» сохранили часы строевой подготовки с личным составом. На следующий день, печатая по брусчатке шаг, батальон прошел мимо Мавзолея по Красной площади. Части, участвовавшие в параде, отправлялись на фронт, а мы вернулись к своим обязанностям в городе. И теперь вот скучаем, если можно так сказать, держа в постоянной готовности к действиям несколько дежурных штурмовых взводов старой гвардии. Хотя скукой то, что мы делали, не назовешь. Были и перестрелки с бандитами, и задержания диверсантов и немецкой агентуры. Один бой с немецким десантом, высадившимся в районе колхоза на Воробьевых горах, чего стоил. По распоряжению Берии нас старались привлекать везде, где требовалась ударная сила или ожидалось вооруженное сопротивление. С приближением линии фронта к столице многие опытные оперативники ушли на фронт или в истребительные отряды, а вновь принятые сотрудники милиции многого не знали и не умели. Как следствие всего этого активизировались преступные элементы, они сбивались в банды, усиленно вооружались. В городе участились разбои и грабежи мирного населения, нападения на сотрудников НКВД и красноармейцев, под удар попали магазины и склады. И все это с применением огнестрельного оружия. Кроме всего прочего, увеличилось количество скрывающихся от призыва в армию и дезертиров. Они взламывали двери и прятались по квартирам убывших в эвакуацию или ушедших на фронт. Эти тоже не брезговали разбоем. Да и вражеская агентура не бездействовала – разбрасывала и расклеивала листовки, нападала на представителей власти и патрули, оказывала при задержании вооруженное сопротивление. И те и другие действовали нагло, не боялись крови и наказания. Поэтому, обнаружив или получив сведения о местонахождении бандгрупп, вызывали нас. Мы же не миндальничали, действовали предельно жестко. Да и не выбирали осколки гранат, кого оставить в живых, а кого отправить в дальний путь. К виду крови было не привыкать, нахлебались по самое не хочу. Если милиционерам нужны были преступники для расследования живыми, то после нас чаще всего оставались только остывающие, фаршированные металлом трупы. Это оценили на той стороне, часть бандитов поспешили скрыться в более комфортных местах или уйти на дно, самых непонятливых мы выбили, волна грабежей и разбоев довольно быстро сошла на нет. Правда, некоторые несознательные личности нам объявили войну. Несколько бойцов батальона, получивших ранения в ходе операций, погибли от ножевых ранений при весьма странных обстоятельствах в московских госпиталях. Этим делом заинтересовалась контрразведка. Особенно с учетом активизации немецкой агентуры в районе официального месторасположения батальона в Мытищах. Они предложили в целях безопасности перевести наших раненых в другое место. Пришлось срочно решать этот вопрос с Третьяковым. В результате всех наших раненых перевели на лечение в «партизанский» госпиталь в Тамбове. Ну а мы вместе с группой опытных следаков от контрразведки стали искать заказчиков. И вот сегодня нашли. «Веселые», смелые, отчаянные и хорошо подготовленные для боя в ограниченном пространстве были «ребята». «Встречали» нас обстоятельно, с пулеметом, парой автоматов, винтовками, пистолетами и гранатами. Поняв, что «малину» обложили, под прикрытием пулеметчика на «рывок» пошли. Были бы обычные менты, может, у них и прокатило бы, только не на тех попали. Почти всех на месте положили. Ну да знали, на что шли. С десяток человек на тот свет отправили. Пулеметчика и тех, кто в доме оставался, пришлось гранатами закидывать. Очень уж они «сердитые» были. Долго сопротивлялись, минут десять, пока мы к штурму готовились и поближе подбирались. Двух убили и трех милиционеров из райотдела ранили. Да и после взрывов гранат еще пытались отстреливаться. У двоих потом на груди импортные «броники» нашлись. Сейчас те, кто выжил, показания дают. Нам с ними поговорить контрики не дали. Сразу в сторону отодвинули, а зря. Глядишь, болезные быстрее заговорили бы. «Ножки» тут явно зафронтовые просматриваются. При уничтожении бандгрупп нам очень помогли ручные гранатометы. Создать подствольники сразу не получилось. Сначала использовали трофейные ракетницы. Потом пошел по пути меньшего сопротивления и вспомнил, как сделать ручные мортирки под винтовочную гранату Дьяконова. Там в принципе ничего сложного нет. Набросал эскизик, дал задание нашему батальонному КБ, а они уже выдали через две недели результат на-гора. Конечно, голимая кустарщина, но все лучше, чем подкрадываться вплотную к врагу и закидывать ее самому. Скорострельность маловата, но для меня лично главное было в сохранении личного состава. В свое время я рассказал Третьякову идею о необходимости иметь в ротах вместо 50-мм миномета автоматический гранатомет. Он вспомнил, что во время «Зимней войны» в нескольких частях НКВД проходили испытания гранатомета Таубина, показавшего очень неплохие результаты. Я попросил нам такой достать. Нашли, и не один. Во второй декаде октября к нам поступила первая серийная партия из 10 штук 40,8-мм автоматического гранатомета Таубина-Бергольца-Бабурина АГ-ТБ образца 1938 года (АГ-2). Примерно тогда же пришла и первая партия РПГ-1 «Пчела», сделанная по моим эскизам и опытным образцам, созданным в нашем местном КБ. Все полученное мы отдали на вооружение штурмовиков бронегруппы. Им на фронте нужнее. Ну а сами до последнего времени обходились своими силами, потихоньку клепая у себя в мастерской мортирки, стараясь, чтобы в каждом стрелковом отделении был такой гранатомет. О положении на фронте особо ничего известно не было. Единственными источниками информации были сводки Совинформбюро, редкие доклады Паршина и Козлова о деятельности на фронте их подразделений и сообщения полковника Третьякова. Авиагруппа Паршина действовала на Вяземском направлении, обеспечивая снабжение наших частей в котле, прикрывая их с воздуха и нанося бомбовые удары по рвущимся к столице танковым колоннам немцев. Бронегруппа Козлова действовала в районе Химок, где совместно с остатками 8-й и 25-й танковых бригад отражала атаки гитлеровцев. Была она там не одна. Лаврентий Павлович для совместных действий с бронегруппой все же выбил у ГШ гаубичный дивизион РГК. По докладам, это сильно помогло в борьбе с танковыми колоннами противника и удержании оборонительных позиций. Очень хорошо показали себя наши ремонтно-эвакуационные бригады, действовавшие в составе бронегруппы. Технари не только вывози ли и восстанавливали принадлежащую бронегруппе технику, но успевали еще и чужую прихватить, как нашу (других частей), так и противника. При этом у них постоянно возникали перестрелки с врагом, но использование бронированных эвакуационных машин (на базе безбашенных Т-28) очень помогало. Да и танкисты с минометчиками, прикрывавшие ремонтников, не зевали, накрывая своим огнем выявленные огневые точки. Та техника, что можно было восстановить в полевых условиях после ремонта, сразу же шла в подразделения, остальная вывозилась на нашу базу, где уже скопилось достаточно много битых, требующих ремонта или разборки бронированных машин и другой техники. Парни старались брать к нам только те машины, что мы своими силами реально могли восстановить. Это были танки Pz. II, Pz. III, Pz. IV, StuG III и Pz.38 (t), все модификации бронетранспортеров Sd.Kfz.250 и автотранспорт. Кстати, ремонтники наилучшим для ремонта танком считают чешский Pz.38 (t), так как он имеет довольно простой и надежный двигатель и несложные механизмы трансмиссии. Если он не горел, то, как правило, восстанавливался. В то же время практически все немецкие танки требовали гораздо более деликатного обращения. Машины, что требовали большого ремонта, пришлось сдавать на заводы и базы ремонтно-эксплуатационного управления (РЭУ) ГАБТУ КА и сразу семи наркоматов. Специалистов по ремонту там не хватало, и их стоянки были забиты битой техникой (особенно с учетом того, что многие части после Указа Ставки теперь старались эвакуировать битую и неисправную технику, а не бросать где придется, да и деньги неплохие платили за это). Поэтому на нашу ремонтную базу и ремонтников попытались наехать и забрать от нас с передачей в РЭУ ГАБТУ РККА. Отстояли. Нарком не дал, а то бы совсем плохо было. Техники собрали много, а ремонтировать ее было бы некому. И так с запчастями плохо. Кстати, сработала одна из моих информационных бомб, донесенных до Наркома. Третьяков совсем недавно сообщил, что по указанию Берии на танковых заводах была проведена проверка, которая подтвердила мою информацию по фальсификации количества выпущенных танков. Некоторые руководители танковых заводов доставленные с фронта подбитые и неисправные танки ремонтировали, перебивали номера, заново красили и выдавали за вновь выпущенные, чем резко повышали отчетность по выпущенной продукции, а это деньги, премии, почет и награды. За что уже поплатилось несколько директоров заводов, в т. ч. и в Ленинграде. Сработала и еще одна моя мина замедленного действия. В войсках НКВД появились подразделения «специальной службы по забивке немецких радиостанций, действующих на поле боя». Проще сказать, части РЭБ. В той истории, что я знал, они должны были появиться только через год с хвостиком, в декабре 1942 года, а тут уже активно действуют и приносят несомненную пользу. Так, глядишь, еще что сработает из того, что я говорил Наркому, и тогда посмотрим, как изменится дальнейшая история. Глава 27 Панцирная пехота Из воспоминаний старшего лейтенанта Черкашина, командира 7-й роты 3-го батальона 653-го полка (РИ). «…перед штурмом так называемых Наполеоновых ворот, что на Смоленском направлении, нас, командиров рот и батальонов, собрал командир полка подполковник Сковородкин, только что вернувшийся из Москвы. Мы с удивлением разглядывали фигурные стальные пластины защитного цвета, лежавшие перед ним на куске брезента. – Это противопульные панцири. Личное средство защиты пехотинца в бою, – сказал Сковородкин, поднимая одну из броняшек с заметным усилием. – Ну, кто хочет примерить? Почему-то охотников не нашлось. Я бы давно шагнул первым, но не хотелось быть выскочкой в глазах товарищей. Не знаю почему, но взгляд подполковника остановился на мне. Может быть, потому, что у меня на гимнастерке сверкал рубином тогда еще редкий знак «Гвардия», а может, потому, что я еще не утратил спортивной формы – до войны занимался вольной борьбой в спортсекции. – Ну-ка давай, гвардеец, попробуй! Я вышел, взвалил панцирь на грудь, и Сковородкин помог мне застегнуть ремни на спине. Сначала показалось тяжеловато: панцирь, да еще каска, да автомат… «Не человек, а танк». Сделал несколько ружейных приемов. Вроде бы ничего, и даже уверенность почувствовал – пуля не достанет, а уж штык и подавно не возьмет. – Ну как, – спрашивает подполковник Сковородкин, – кто хочет одеть свои роты в панцири? Желающих снова не находится, командиры между собой переговариваются, смотрят на меня и подполковника с недоверием. Все-таки дело новое, что ни говори, а панцирь тяжел, движения стесняет, в наступательном бою ловкость да сноровка спасают жизнь не хуже иного щита. – Так что, нет добровольцев? – повторяет подполковник весьма удрученно. Эх, думаю, завалят эксперимент. Нельзя же так просто отказаться, не испытав панцири в деле. – Есть, товарищ подполковник! Давайте в мою роту. – Так тому и быть, – улыбнулся командир. – Вой дешь, Черкашин, в историю как командир первой панцирной роты. Остальные две роты надели панцири в приказном порядке. Никто особенно и не сетовал. Наполеоновы ворота наш полк пытался взять трижды, и всякий раз мы откатывались под кинжальным ружейно-пулеметным огнем. Немцы выкашивали целые цепи перед своими укрепленными позициями. Пытали счастья и другие полки, но и они несли тяжелые потери. Может, бронезащита поможет? Теперь, когда в роту доставили около ста панцирей, я детально изучил новизну. Лист из высококачественной стали толщиной в 3–4 миллиметра был выгнут по форме груди. На левом плече он крепился специальной лапой, а на спине пристегивался ремешками. Слой металла, как гарантировали инженеры-конструкторы, предохранял от пуль, выпущенных с расстояния не ближе пятидесяти метров. Однако дистанцию «безопасного выстрела» можно было сократить вдвое. Для этого вверх откидывалась нижняя часть панциря, которая крепилась на животе, на поперечном шарнире типа шкворня. Правда, при этом открывался живот, но зато грудь находилась под двойной защитой. Шарнир позволял пехотинцу сгибаться, что увеличивало подвижность «бронированного бойца». Солдаты с интересом примеривали стальные до спехи. Спорили, нужны они или нет, спасут ли от осколков… И вот в один из дней моя рота, облачившись в «латы», изготовилась в траншее к броску. Накануне я рассказал бойцам, что идем штурмовать те самые Наполеоновы ворота, в которых в 1812 году разгорелась жаркая битва за Смоленск, и что в ней участвовали и кутузовские кирасиры – тяжелая кавалерия, закованные в кирасы, латы, наподобие тех, что надели на себя и мы. Итак, траншея переднего края. Справа железнодорожная насыпь, слева – болото, а между ними – глубоко эшелонированный участок немецкой обороны. Пригнувшись в своих траншеях, ждем, когда отгремит наша артподготовка. Израненная земля Смоленщины – столько жизней в нее ушло. Ну вот и настал наш час! Атака! Выбираюсь на бруствер и кричу, как во времена Александра Невского: – Вперед, за мной! Рота поднялась хорошо – развернулись в цепь. Тяжести панциря я почти не ощущал, ноги в пылу атаки несли сами. По законам тактики командир роты должен следовать за цепью, чтобы видеть все подразделения и управлять ими. Но в такой атаке, как прорыв обороны, надо было бежать впереди бойцов. Не помню, как добежали до первой линии обороны, но помню, как ворвались в немецкую траншею. Рукопашная началась, выстрелы в упор… Никогда не забуду лицо фашистского автоматчика в очках. Вжавшись спиной в земляной траверс, палил в меня с дуэльной дистанции… Три сильных толчка в грудь – три попадания в панцирь. Едва устоял на ногах, но устоял… Автоматчик видит, что его пули отскакивают от меня, как горох. За стеклами очков – обезумевшие от ужаса глаза… Я не стал убивать немца, видя, как он бросил свой автомат и поднял руки. И только после боя я заметил, что ранен в правое предплечье, не закрытое панцирем, и долго помнил обезумевшие от животного страха глаза этого немца. За тот бой по прорыву Наполеоновых ворот я был награжден первым орденом Красной Звезды. Броненагрудник спас мне жизнь. Да и потери в тот день во всех «панцирных ротах» были значительно меньше обычных. Однако панцири в пехоте почему-то не прижились…» Глава 28 Пора переходить к обороне! 17.11.1941 г. Сталин подписал приказ № 0428 Ставки ВГК о проведении в тылу противника тактики выжженной земли. Приказ требовал: «… лишить германскую армию возможности располагаться в селах и городах, выгнать немецких захватчиков из всех населенных пунктов на холод, в поле, выкурить их из всех помещений и теплых убежищ и заставить мерзнуть под открытым небом… разрушать и сжигать дотла все населенные пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40–60 км в глубину от переднего края и на 20–30 км вправо и влево от дорог. Для уничтожения населенных пунктов в указанном радиусе действия бросить немедленно авиацию, широко использовать артиллерийский и минометный огонь, команды разведчиков, лыжников и диверсионные группы, снабженные бутылками с зажигательной смесью, гранатами и подрывными средствами. При вынужденном отходе наших частей… уводить с собой советское население и обязательно уничтожать все без исключения населенные пункты, чтобы противник не мог их использовать». * * * – Здравствуйте, господин полковник. – Здравствуй, Генрих. Как добрался? Прости старика, что отвлек тебя от дел, но мне хотелось поговорить с тобой и узнать из первых уст последние новости с передовой, а не из тех сводок, что представляют в штаб группы армий. Кроме того, мне всегда нравились твои правдивые донесения, которые шли вразрез другим сообщениям. Кофе? – Спасибо, господин полковник. От кофе не откажусь. – Итак, я прочитал твое последнее донесение, выловленное из потока победных фанфар, и хотел бы получить объяснение по нему. А т? о некоторые горячие головы готовы были обвинить тебя в паникерстве и отдать если не под суд, то врачам. Но я им тебя не отдал. – Спасибо, господин полковник, за заботу обо мне. Боюсь, что мне нечем вас обрадовать. Я все больше убеждаюсь в своей правоте и продолжаю думать, что мы на пределе нашей способности наступать. В п оследние дни наша дивизия практически не продвинулась вперед. – Согласно сводке, представленной штабом вашей дивизии и поступившей сегодня в штаб корпуса, ваши подразделения вышли чуть ли не на окраины русской столицы. – Так оно и есть. Нам действительно осталось пройти совсем немного, около 30 км, и, как думают в штабе дивизии, мы скоро будем на окраинах Москвы. Но у меня другое мнение: «Этого не будет!» Русские не дадут нам этого сделать. Можете считать меня скептиком или паникером, но мы не сможем дальше продвинуться. Вполне вероятно, что нам с большой кровью удастся преодолеть еще, быть может, пару километров, и все. Русские нас не только остановят, но и, боюсь, погонят назад. Вы учили всегда говорить правду. Именно поэтому я говорю то, что думаю. – Я всегда ценил тебя за твою прямоту. На чем основываются твои предположения? – Факты говорят сами за себя. В п оследние дни полки дивизии на основном направлении с большим трудом продвигаются не более чем на 1,5–2 км в сутки. Каждый километр пути требует все больше жертв. Потери в полках составляют в личном составе 30–40 %, в технике куда больше – до 60 %. Мы практически полностью потеряли весь автотранспорт. Подвоз осуществляется лошадьми, которых тоже не хватает. Доставка горючего для остающихся в строю автомашин становится все нерегулярнее. С боеприпасами и продовольствием то же самое. Солдаты сильно мерзнут. Все больше небоевых потерь от обморожения и вшей. Сопротивление русских все время нарастает. Они держатся до последнего. Бьются за каждую деревню и каждую высоту. Наибольшее сопротивление мы встречаем там, где нам противостоят части НКВД. Я видел, как в деревне, что брали наши парни, заживо горящие русские продолжали отстреливаться, а потом с бутылками «коктейля Молотова» бросались на наши танки. – Фанатики! – Да, фанатики. Но они задержали нас на несколько часов, а русские, воспользовавшись этим, перебросили на угрожаемый участок резервы и смогли остановить наше продвижение вперед. На фронте все чаще против нас стали сражаться свежие части русских. Они обмундированы в отличное зимнее обмундирование, ими массово применяются новые виды вооружения и техники. Пока это единичные примеры, но их все больше. Приведу в качестве примера события последних дней, свидетелем которых я был. Недавно в прорыв обороны русских был введен разведбат дивизии. Он довольно далеко вклинился в глубь русских и, открывая дорогу на Москву, занял несколько сел. Однако вскоре он был с большими потерями выбит из занятых населенных пунктов ударом механизированных частей НКВД. Отход батальона сопровождался очень точным минометным и пулеметным огнем и ударом во фланг кавалерии противника. Для восстановления положения командир дивизии выделил из своего резерва роту средних танков, а командир полка ускорил выдвижение туда пехотного батальона. Но было уже поздно. Русские закрепились на занятых позициях, и сдвинуть их с места не удалось. Они надежно перекрыли шоссе. Атака не удалась по ряду причин. 1. Наша тяжелая артиллерия не смогла поддержать атаку. Отстала на марше. Пехоте пришлось полагаться только на имеющиеся в батальоне средства усиления и поддержку танков. 2. Русские активно маневрировали своими бронесилами и тяжелой мотопехотой. Массово и мастерски использовали тяжелую артиллерию и минометы крупных калибров. Противник действовал грамотно, словно заранее знал, что и как мы будем делать. 3. Они использовали новые виды вооружения, с которыми мы ранее не встречались. В тот день наши танкисты и пехота впервые встретились с новыми русскими танками. После боя от танковой роты осталось всего 2 танка – командира роты и танк, поврежденный еще на линии атаки. Остальные были выбиты, не доходя до русских позиций, артиллерийским огнем, противотанковыми средствами пехоты и танковым ударом. Пехотный батальон понес большие потери от русской артиллерии, сильного минометного и пулеметного огня. От тех, кто поднялся в атаку, осталось совсем немного. При этом сил русских было заметно меньше, чем у нас. В отражении атаки принимали участие рота средних русских танков Т-28, панцирная рота, несколько батарей скорострельных минометов и, видимо, дивизион тяжелых гаубиц. Более точно выяснить не удалось. Под огнем русских нашим солдатам пришлось отступать на исходные позиции. Я был на НП батальона и видел все своими глазами. Простите, господин полковник, об этом тяжело вспоминать. Отец мне рассказывал о прошлой войне и бойне у Вердена. Так вот, я теперь видел, как это было тогда. Только это происходило здесь, в снегах России. Пехотные цепи просто сносило разрывами, а танки переворачивало от близких разрывов тяжелых снарядов. Использовать авиацию не удалось, так как стояли сильные морозы и у Люфтваффе не было боеготовой техники. – Понятно. Возьми себя в руки, Генрих. Не раскисай. Это война, и ты не невинная девица перед старым унтером. Не забывай, что потери всегда были и еще будут. А еще то, что мы стоим на пороге их столицы, а не они у Берлина. Откуда ты знаешь, что вам противостояли части НКВД? Были пленные? Какой калибр артиллерии использовали русские, что за скорострельные минометы и с какими новыми танками вы встретились? Насколько я понимаю, с Т-28 ты уже встречался? Танки, использовавшиеся нами, какого были типа? – Встречался и несколько раз лично осматривал и изучал захваченные и подбитые танки этого типа. Могу их силуэт нарисовать с закрытыми глазами. Встретившиеся нам танки были похожи на Т-28 «Экранированный». Шасси и башня точно от него. Возможно, что это одна из его новых модификаций. Танк ниже ранее виденных. У него не было пулеметных башен рядом с местом водителя, усилена лобовая броня, длинный ствол довольно мощного орудия. Калибр пушки около 7,6 см. Танки окрашены в белый цвет без видимых тактических знаков. Экипажи танков, умело используя складки местности, сражались с нашей бронетехникой и поддерживали свою пехоту. У наших танкистов были PzKpfw III E с 5-см орудием и PzKpfw IV D. После боя мы не смогли эвакуировать свои подбитые машины. Поэтому осмотреть нанесенные повреждения и сказать более точно о калибре танковых орудий русских не могу. Несколько танков русских были подбиты нашими танками, противотанковой артиллерией и из противотанковых ружей. Но оценить повреждения, нанесенные нашим огнем русским танкам, не удалось. Русские ночью их вывезли к себе. Примерный калибр примененной русскими артиллерии: гаубицы – около 20 см, минометы – 12 и 5 см. Гаубицы работали издалека. Минометные батареи били непосредственно из боевых порядков или из-за них. Поразило то, что они очень быстро меняли позиции. Давали очередь из нескольких десятков выстрелов и перебирались на новое место. Поэтому контрбатарейная борьба положительных результатов не дала. Минометчики панцирной пехоты русских вообще превзошли себя. Разрывы 5 сммин накрывали всю пехотную цепь практически ровной линией. У меня сложилось впечатление, что они стреляли как из пулемета. Таких батарей было несколько, и они очень активно перемещались с места на место. Никто из наблюдателей так и не увидел, как они это делают. Согласитесь, что это странно. О том, что нам противостояли чекисты, сказали перебежчики из частей РККА, ночью после описанных мною событий перешедшие линию фронта. Их полк держал оборону у чекистов на фланге. – Они что-нибудь еще рассказали?