– Она была молода. А молодым свойственно делать глупости. – Алекс оказался в опасной близости к правде о собственном прошлом и потому ткнул пальцем в статью, чтобы вернуть разговор к Гарри Тоу, а затем и к Лене. – В конце 1916 года, еще до того как семья Тоу взяла на воспитание Лену, Гарри жестоко избил плеткой одного парня, почти до потери сознания. Вновь был признан невменяемым и отправлен на принудительное лечение. На этот раз ему потребовалось семь лет, чтобы подтвердить – он психически нормален. Гарри вышел на свободу, и как раз тогда мать передала ему опекунство над Леной. – Непохоже, чтобы он стал хорошим отцом, – нахмурилась Эстелла. – Он им и не стал, – коротко ответил Алекс. Боже, ну почему Лена не призналась Эстелле, что сделал с ней Гарри! Верный способ пробудить сочувствие. Однако Лена категорически запретила выдавать ее. И он сделал все, что мог, чтобы не раскрыть ее тайну и в то же время поведать Эстелле хотя бы часть истории. Потому что, как и все другие, он понятия не имел, что все это значит и какая связь между Леной и Эстеллой. Эстелла резко встала, чем удивила Алекса. Он слишком расслабился – виски, да еще этот проклятый бисквит. Алекс выпрямился в ожидании. Эстелла прислонилась к стене и в свою очередь изучала его. – Расскажи о себе. Он протянул руку и выключил лампу. – Для двух часов ночи здесь слишком светло. Не подумай, у меня нет намерений соблазнить тебя. – Без света стало лучше. Больше места, чтобы спрятать себя настоящего. – И что ты хочешь узнать? – Откуда ты? Как стал шпионом? И на кого работаешь сейчас? – Это все? – Алекс попытался свести вопросы к шутке, однако девушка не ответила. Он понял, что обязан сообщить ей некоторую информацию. Алекс скрестил руки на груди, сделал непроницаемое лицо и беспечно начал: – Я отовсюду и ниоткуда. Родился в Лондоне. Сын дипломата. Жил во Франции, в Лондоне, Шанхае, Флоренции и даже Гонконге. Учился в университете здесь, в Нью-Йорке, благодаря чему могу выдавать себя за американца. Если я приеду во Францию как англичанин, меня тут же интернируют. А вот Америка до сих пор сохраняет нейтралитет. Выбрал такую профессию, потому что говорю на многих языках, потому что закулисные сплетни и политика у меня в крови, а еще потому, что за работу мне платят хорошие деньги. Это все, что я могу рассказать. Теперь твоя очередь. Эстелла повернулась спиной к Алексу и выглянула в окно. В Нью-Йорке настоящий «час ведьм» – короткий промежуток времени между ночью и утром. Затем она заговорила, безо всякого выражения; Алекс напряженно вслушивался, пытаясь по интонации определить, где правда, ведь она, как правило, лежит между тем, что тебе говорят, и тем, что ты слышишь. – Мой отец предположительно американец. У меня американское гражданство. Маму ребенком подкинули в монастырь; монахини вырастили ее, научили шить. Она родила меня в пятнадцать лет. Рассказывала, что мой отец был солдатом и погиб в Мировую войну на следующий же день после свадьбы. Однако у меня американский паспорт, а значит, все это неправда. – Ты знаешь о своем прошлом так же мало, как и Лена, – проговорил Алекс. – А может, вообще ничего. – Эстелла встала к Алексу вполоборота. Он увидел ее профиль на фоне уличных фонарей, как когда-то в дверях театра Пале-Рояль, тот самый профиль, при виде которого перехватывало дыхание, пронизывало внутренности и создавало напряжение в паху; профиль, который он не мог забыть. В свое время Алекс решил, что нашел в Лене то лицо и то тело, пока не сообразил после единственной ночи, что в Лене нет той жизненной силы, которую он запомнил по Парижу. – Или все, что угодно. – А откуда такой интерес? – выпалила Эстелла. – Тебя это вообще не касается. Все дело в Лене? Ты любишь ее? Худших вопросов она не могла придумать? Девушка неверно истолковала его молчание. – Лена тебя любит, а ты ее нет, – высказала она догадку. – Твоя репутация… ну, сам знаешь. На вечеринке у Лены все о тебе сплетничали, будто знали как облупленного. При других обстоятельствах он бы рассмеялся и пожал плечами. Весь мир считает его бабником? И что с того? Он и есть бабник. Человек без биографии, живет на три страны, ни в одной из которых не чувствует себя дома, не имеет твердого положения в обществе, мотается по командировкам, вечно в тени, водится с людьми определенного сорта – Эстелла вряд ли догадывается, что такие существуют… Однако почему-то для него важно, что она думает, ведь Эстелла смотрит на него так, словно видит насквозь и различает внутри того, кем он был когда-то. Будто обнаружила то, что Алекс считал потерянным, оставив его, впервые в жизни, в растерзанных чувствах. – Я здесь потому, что в Париже навлек на тебя неприятности. Потому, что Лена заслужила настоящую семью; возможно, ты и есть ее семья. А еще потому, что… – «Я хочу совершить единственный достойный поступок в жизни», – хотел добавить он, однако язык не повернулся. Алекс встал. – Поговори с Леной, – отрывисто сказал он. – Подумай о ней хоть минуту. Пойди и взгляни на нее – иными глазами. Она нуждается в тебе. На ней позорное пятно – проклятая кровь Гарри Тоу и его деньги, – а значит, Лену рассматривают либо как диковинную штучку, либо как предмет для мимолетной забавы. У нее нет друзей. – Алекс замолчал. Лена придет в ярость, если узнает, что он о ней наговорил, хотя все это правда. – Можешь не беспокоиться, я не собираюсь тебя преследовать, – закончил он без лишних церемоний. – Я уезжаю. И он ушел – пока не оказался втянутым в дела, которые, как выразилась Эстелла, совсем его не касаются. * * * Остаток ночи Эстелла прокручивала в голове слова Алекса: «Я здесь потому, что Лена заслужила настоящую семью; возможно, ты и есть ее семья. Подумай о ней хоть минуту». Он пристыдил ее. Заставил увидеть, что все происходящее затрагивает не только Эстеллу и ее чувства. Оно касается и Лены, другой женщины, у которой чувства тоже есть. И ведь она обещала Лене зайти и повидаться с ней. Что ж, время пришло. В следующий выходной Эстелла отправилась на метро в Грамерси-парк. Погода была отвратительная – дождь лил как из ведра, ветер так и норовил сорвать пальто. Однако даже ненастье не могло испортить впечатление от великолепной застройки района. По периметру площади выстроились фешенебельные и богато украшенные многоквартирные дома и особняки. Парк располагался в центре; закрытые ворота не пускали внутрь никого, кроме обладателей ключей, а черная чугунная ограда говорила об элитарности территории больше, чем любое количество дворецких. Особняк Лены на фоне соседей сутулился, как нежеланный ребенок, твердо решив скрыть за роскошным фасадом свою тоску, которая все равно просачивалась наружу. Эстелла вздрогнула и постучала в дверь. Ей открыла пожилая женщина, высокая и худощавая, похожая на школьную учительницу из романов Диккенса. – Вы, должно быть, Эстелла, – произнесла она с теплотой в голосе, которая не вязалась с ее костлявой фигурой. – Лена просила меня передать вам вот это. – Она протянула записку. Не знаю, получишь ли ты мое послание, однако я должна уехать на некоторое время. Надеюсь, мы увидимся, когда я вернусь. Предложение насчет использования моего дома для модного показа в силе. Моя экономка, миссис Парди, во всем поможет тебе. Лена Эстелла скомкала записку в кулаке. Алекс говорил, что собирается уехать. А теперь еще и Лена… Вполне вероятно, она проводит время с любовником, оставив Эстеллу со всеми вопросами и без единого ответа. Она понимала, что упреки не вполне справедливы. Лена просила зайти до Нового года. А она этого не сделала. – Входите, – предложила женщина, очевидно, та самая миссис Парди. – Я принесу чай и пирожные. – Спасибо. Следом за миссис Парди Эстелла прошла через вестибюль, изумляясь, как со вкусом подобранная мебель и стены, увешанные современной живописью – от бьющей через край цветовой палитры Фриды Кало до психоделических фантазий Магритта, – смогли преобразить дом, знакомый ей по Парижу, холодный, запущенный и даже про́клятый, в нечто совершенно умопомрачительное. Просторный величественный вестибюль; высокий, притягивающий взгляд деревянный потолок с росписями и инкрустацией; мебель в стиле ар-деко – глянец, полированные металл, дерево и камень; контуры сглажены благодаря цветовым решениям и роскошным драпировкам. Надо признать, у Лены отличный вкус. Миссис Парди впустила Эстеллу в уютную комнату – в квартале Марэ она казалась тесной из-за паутины и запустения, – а сама удалилась и спустя пару минут вернулась с блюдом пирожных, настолько похожих на те, которые Эстелла когда-то покупала к утреннему кофе, что ей показалось, она вновь попала в Париж. – Очень вкусно, – улыбнулась она миссис Парди, стряхивая крошки с платья. – Лена говорила, вы француженка. А мне всегда нравилось печь. Эстелла опустила тарелку. Лена все предусмотрела, даже рассказала о ней своей экономке. Эта женщина – шарада какая-то; ее так же трудно разгадать, как и Алекса. Похоже на лабиринт из живой изгороди во французском шато: смотрится красиво, а стоит попасть внутрь, и уже не выбраться. – Это так похоже на Лену, – ответила Эстелла. – А вы давно на нее работаете? Она понимала, что вопрос бестактный, но ничего не могла поделать. – Четыре года. С тех пор как Лене исполнилось девятнадцать и она стала владелицей дома. Эту работу я ни на что не променяю. Такую хозяйку, как мисс Тоу, еще поискать надо. – Действительно? – Эстелла не смогла сдержать удивления. – Конечно. Говорят, внешне она кажется скрытной, однако я бы предпочла говорить «скромная». Не то что другие леди при деньгах, которым не терпится мазать их на все подряд, словно масло. – Да, – кивнула Эстелла. – Она скромная. Очень любезно с ее стороны позволить мне использовать ее дом. Вы уверены, что она не против? – Лена очень расстроится, если вы откажетесь. Она дала мне четкие инструкции – я должна сама нанести вам визит, если вы не появитесь до конца месяца. Могу я показать вам дом? Эстелла запихнула в рот последнее пирожное и встала. – Лена предложила, чтобы этим кабинетом манекенщицы воспользовались для переодевания. – Миссис Парди обвела рукой комнату, где они находились. – А затем они могут пройти через холл в переднюю гостиную, которая окнами выходит на парк. Отличная комната. Отличная – это мягко сказано. Миссис Парди открыла дверь, и Эстелла очутилась в самой прекрасной комнате, которую когда-либо видела. Да, она выросла в двухкомнатной квартирке на верхнем этаже убогого здания в убогом районе Парижа, без водопровода и с общим туалетом на лестничной площадке. Однако она бывала в отеле «Ритц», где передавала эскизы американским покупателям, и видела его замечательные интерьеры. Так вот, и эта гостиная, с видом на парк и рядом окон, смотрящих на лужайку, листву и кустарники, смотрелась как оранжерея. Над камином висел еще один портрет Фриды Кало – вернее, двойной портрет. Две Фриды Кало сидят рядом на стульях, их сердца обнажены, и из каждого сердца выходит вена, ведущая к сердцу второй женщины. Эстелла прилипла глазами к картине, изучая ее и прикидывая, что она может значить. Неужели Лена знала о существовании Эстеллы еще до их встречи? Или просто стечение обстоятельств заставило ее купить портрет двух одинаковых женщин, соединенных самыми тонкими, но и самыми священными узами – а именно узами крови? – От этой картины меня в дрожь бросает, – созналась миссис Парди. – Невыносимо смотреть на их сердца поверх платьев, всему миру напоказ. – Это делает их такими хрупкими. – А по мне, так жуткими. Эстелла заставила себя отвести глаза от картины. – Комната идеально мне подходит. – Значит, решено. Мисс Тоу составила список гостей, которых хотела бы видеть на показе. Когда вы будете готовы, я разошлю приглашения по почте. – Спасибо. – Эстелла ощущала себя чудовищно виноватой за то, что протянула время и не встретилась с Леной. А Лена продумала все – какие помещения использовать, кого приглашать… Однако почему же сама сбежала? – Мне это только в радость. – Миссис Парди просияла. – Люблю, когда дом наполнен людьми. Я наготовлю для каждого вкусные угощения. Когда гости сыты и счастливы, они раскупят все платья. – Это было бы чудесно, – рассмеялась Эстелла. – На такое везение я даже не рассчитываю. – Чепуха, дорогая. Практические навыки и способность создать коллекцию одежды не появятся ниоткуда. Нужно упорно трудиться. Почему бы нам не собираться раз в неделю для репетиции показа? Тогда вы будете уверены, что все пройдет гладко. А сейчас, пока я не забыла… Мисс Тоу хотела, чтобы вы кое-что увидели. Миссис Парди провела ее на второй этаж, в комнату, очевидно задуманную в качестве спальни. Здесь было пусто, за исключением большого стола, в котором Эстелла опознала близнеца кухонного стола из дома в квартале Марэ. Однако если здешний был окутан флером старины, то другой лишь нес на себе очевидные признаки ветхости. Рояль – «Бёзендорфер», такой же, как в комнате на верхнем этаже дома на рю де Севинье, – стоял рядом с готическим окном, выходящим на парк. Обнаженные ветви деревьев помахали Эстелле, словно приветствуя ее. – Мисс Тоу сказала, вы можете работать здесь, если хотите. У вас будет бо́льшая площадь, чем сейчас. – Это уж слишком, – запротестовала Эстелла. – Дом свободен в ближайшие три месяца. Кроме меня, здесь никого нет. А мне нужно общение. Да и дом плохо себя чувствует, когда его оставляют одного. Он выглядит… – Она помедлила. – Он начинает выглядеть так, словно тут заколдовано. – Она выдавила из себя улыбку. – Не слушайте меня, старую дуру.