Эстелла вплыла в комнату; так она двигалась всегда, но не осознавала этого. Словно совершала большое дефиле. Алекс подумал: а не переняла ли она походку у манекенщиц, которых зарисовывала? На ней было все то же изумительное вечернее платье, однако ни драгоценностей, ни каких-либо украшений – в них Эстелла не нуждалась. Только черные волосы, серые глаза, черное платье. – Проголодалась? – Он кивком указал на стол. – Да. – Эстелла наполнила до краев свою тарелку и села на пол, прислонившись к дивану. Подол платья раскинулся у ее ног, словно опустилось на землю ночное небо. Алекс тоже набрал полную тарелку еды и сел в кресло у камина. Несколько минут они ели молча. – Ты выглядишь усталым, – сказала Эстелла. – Не отрицаю. – Алекс отпил глоток виски. Алкоголь привычно обжег горло, позволив наконец расслабиться. – Был во Франции? Он кивнул. – И как там? Алекс понимал, что Эстелла непременно поймает его на лжи. – С одной стороны, вроде бы все как прежде. А с другой… – он запнулся, – хуже некуда. – А точнее? – Немцы делают жизнь невозможной для всех, кого подозревают в деятельности против оккупантов. Особенно для коммунистов. А также для тех, чей единственный недостаток – родиться евреями. После любой акции они в качестве ответной меры расстреливают заложников. И как можно сопротивляться, зная, что один-единственный акт протеста будет стоить сотен жизней? Однако люди все же устраивают вечеринки, женщины танцуют, мужчины выпивают, и пока тихо сидишь где-нибудь в помещении, почти не ощущаешь террора. Вот только он творится на каждом углу. – Моя мама… – еле слышно проговорила Эстелла. Тот самый вопрос, которого Алекс опасался; он располагал только рапортами с мест, которые не всегда соответствовали действительности. Хотя на этот раз – он надеялся – они не обманывали. – Полагаю, она жива. Пойти к ней на квартиру и проверить не могу. Любая связь со мной легко подвергнет ее опасности. – Тогда как ты добыл Matrice cadastrale? – Взял в мэрии. – Ты считаешь Эвелин и Гарри моими родителями. Точнее, родителями моими и Лены, – еле слышно произнесла Эстелла. – Боже упаси, нет! – поспешил разуверить ее Алекс. – Они развелись еще до твоего рождения. К тому же, по общему мнению, Эвелин к тому времени возненавидела Гарри. Они замолчали. Лишь дрова потрескивали в камине. – Эстелла… – Алекс впервые произнес вслух ее имя, ощутив на языке его вкус. Да, звучит соблазнительно. – Вот все, что мне известно: возможно, ты сестра Лены. Эвелин Несбит продала полуразрушенный особняк твоей маме всего за один франк. А Лена, которая выглядит твоей точной копией, воспитывалась у Гарри, бывшего мужа Эвелин. Вряд ли это простое совпадение. Однако отсюда не следует, что Эвелин и Гарри – твои родители. – Ты забыл упомянуть, что дом Лены – двойник особняка в Париже. Нужны еще доказательства, чтобы порицать мою маму и то, что она сделала двадцать четыре года назад? Тон человека, которого лишили всего, что он когда-либо знал. Алекс чувствовал себя так в тот день, когда узнал, что его мать умирает. До того он думал – ну разве мама может умереть? Мама, лучик света в пасмурный день, колыбельная в немой ночи, аромат фиалок посреди зловония… – Я не осуждаю твою маму, – возразил он как можно мягче. – Однако все эти совпадения… – Вероятно, мы близнецы. Но как такое случилось? Кто мой отец? А мама… она действительно моя мама? – На последнем вопросе голос Эстеллы надломился. Она сжала губы. Алекс понял, что Эстелла не хочет плакать при нем. Он сел на пол и прислонился к столу, чтобы быть лицом к ней. Все лучше, чем смотреть сбоку. – Не знаю, – ответил он. – Придется жить с этой тайной, ничего не поделаешь. Я живу так всю свою жизнь. Она уставилась в огонь. Глаза блестели. Такой блеск мог прятать только слезы. – Что случилось? – внезапно спросила Эстелла. Алекс сразу понял: она спрашивает о его матери. Он мало кому рассказывал эту историю, разве что своему начальнику после вербовки в МИ6, еще до перехода в МИ9; говорить о себе, как правило, пустая трата времени. Можно разузнать гораздо больше, если давать высказаться другим. – Она умерла в мой семнадцатый день рождения. – Алекс использовал каждую крупицу своей профессиональной подготовки, чтобы речь звучала ровно и бесстрастно, однако от этого эмоции прорывались еще более отчетливо. – Я украл деньги, которые в тот вечер должен был передать отцу – деньги от продажи опиума, – и две недели скрывался в Гонконге. Затем тайком пробрался на пароход, а когда прибыл в Нью-Йорк, меня отправили на остров Эллис[54]. При мне нашли британские дипломатические документы и позвонили консулу. В консульстве предприняли некоторые усилия и вычислили, кто мой отец. Так я и попал в руки спецслужб. Мне любезно предложили «поддержку и покровительство» в обмен на информацию обо всех проделках отца. В случае отказа меня бы передали ему. Алекс чуть подвинулся, поставил на стол тарелку и прикончил виски. Затем заставил себя продолжить: – Отец застрелился, когда его пришли арестовывать. Я заявил консулу, что хочу остаться в Нью-Йорке, и меня отправили в юридическую школу. Я оказался ценным кадром: знал китайский, французский, немецкий, итальянский, а еще был своим в трущобах многих городов и знал об уголовном мире больше, чем любой обитатель тюрьмы Синг-Синг. Юридическая школа давала мне идеальное прикрытие: юриста-международника примут в высшем обществе скорее, чем британского шпиона. Эстелла ответила не сразу. Она просто смотрела на огонь. Алекс тоже вглядывался в пламя; дрова потрескивали и разбрасывали искры, и он пожалел, что сел так близко к камину, потому что от тепла, виски и собственной откровенности его разморило. Однако засыпать не хотелось – сидеть и беседовать с Эстеллой оказалось едва ли не самым лучшим, что он делал в жизни. Теперь Алекс знал – действительно знал, – что она полная противоположность Лене. Внешность – единственное, что у них общего. Год назад, наутро после первой и единственной ночи с Леной, он понял – и Лена тоже поняла: ни один из них не нашел в объятиях другого то, что искал. Лена – не та женщина, с которой он познакомился в Париже. Однако он был в долгу у нее и хотел показать – она не только та сломленная, продажная и спивающаяся женщина, которую изображает из себя. – Это всего лишь то, чем ты занимаешься, – проговорила Эстелла. – А не то, что ты есть. Алекс вдруг ощутил напряжение. До него дошло, как близко девушка сидит к нему – стоит лишь протянуть руку, чтобы вновь дотронуться до ее мягкого плеча. А если слегка наклониться, можно коснуться губами ее губ. Он собрал всю свою силу воли, успокоил дыхание и внушил себе, что обсуждение практической стороны дела и материально-технического обеспечения – всегда лучшее средство, чтобы отвлечься. – Нужно, чтобы ты поехала со мной в Париж. И Лена тоже. Она согласна. Чего он не ожидал от Эстеллы, так это что она рассмеется. Однако она рассмеялась. Смех прозвучал в ночи подобно взрыву. Алекс понял, что допустил промах. – А я, значит, в качестве компаньонки? – скептически спросила Эстелла. Затем встала одним плавным движением, и Алекс отважился протянуть руку и остановить ее. – Мне нужна твоя помощь. – Он понимал, что должен удержать Эстеллу в комнате, иначе с нее станется украсть ключи от машины и в одиночку уехать в Манхэттен. – Мой агент застрял в Париже со сломанной ногой, и никто не может его найти. Операция пошла не по плану, он получил травму, и один сочувствующий парижанин отвел его в Деревню Сен-Поль, а там потерять все равно что иголку в стоге сена; мы не в состоянии отыскать нужный дом в этой чертовой кроличьей норе. Парижанин сумел передать записку через один из «почтовых ящиков», сообщил некоторые детали местонахождения, однако затем не явился на встречу с другим моим связным, чтобы показать дорогу. Мой агент уверяет, что видит из окна закрытый книжный магазин, а еще сваленные в кучу тележные колеса; наверняка раньше там была кузница. – Я помню книжный магазин в Деревне. Нарисую для тебя карту. – Ты сможешь нарисовать ее достаточно точно, чтобы любой понял, где искать? Она помедлила и созналась: – Вряд ли. Однако с тобой не поеду. Эстелла произнесла эти слова так, словно Алекс вызывал у нее отвращение, словно она сомневалась в его мотивах. Однако в целом мире для него не было другого достаточного повода, чтобы просить неопытного человека отправиться в охваченную войной страну, кроме отчаяния. Никто из МИ9 или МИ6 не мог проникнуть сквозь лабиринт Деревни Сен-Поль. Горстка местных агентов попыталась, потерпела неудачу и доложила, что там никому не под силу сориентироваться – разве что человеку, выросшему в этом районе. Эстелла и ее мать жили в нескольких улицах оттуда. В ночь их знакомства Эстелла провела его через Деревню. Просить Жанну Биссетт Алекс не мог – по полученной информации, женщина подозревала, что за ней следят. Следовательно, оставалась Эстелла. Женщина, которая презирает Алекса, а теперь говорит вещи, приводящие его в ярость. – Как это можно, потерять человека? – с издевкой спросила она. – Ну и сотрудники у тебя! – Мои сотрудники – самые лучшие! – выкрикнул Алекс. – В основном французские женщины, потому что, если ты вдруг не в курсе, во Франции мужчин не осталось, а английских шпионов принимают не очень хорошо. Зато личной выгоды у этих женщин нет, и терять им тоже нечего, за исключением надежды когда-нибудь вернуть себе свою родину. Эстелла по-прежнему смотрела на него с сомнением. На сей раз Алекса захлестнул гнев, жестокий и холодный, как убийственная французская зима, которую он пережил. Каждое слово попадало точно в цель, как снайперская пуля. – Женщины моложе тебя открывают двери находящимся в бегах летчикам, впускают в дом, кормят и направляют в безопасное место, вполне сознавая, что одна оговорка может стоить жизни им самим. И все это ради Франции. Если я обращаюсь с просьбой, отсюда не следует, что я собираюсь тебя соблазнить или что ты там подумала. Я опасаюсь за жизни этих женщин. Однако есть и другие, которые улыбаются немецким солдатам, сидят у них на коленях в ресторане «Фуке», едят бифштексы и носят платья от-кутюр, в то время как весь Париж голодает и ходит в обносках. Кем из них была бы ты, Эстелла, останься ты дома? Конечно, это шантаж в самой худшей форме. Но в чем Алекс преуспел, так это в шантаже. – Забудь, – резко оборвал Алекс свою речь. Наверное, он не в своем уме. – Почему для тебя так важно ему помочь? – спросила Эстелла, и от Алекса не укрылись дрожь в руках и неуверенность в голосе. Она проглотила комок в горле – признак сдерживаемых слез. – Он один из лучших моих агентов. – Алекс решил выложить всю правду. – Несколько месяцев назад спас мне жизнь, когда мой парашют раскрылся лишь частично, и переправил в нужное место, пока я был без сознания. Я его должник. – Почему ты не можешь рассказать мне больше? – Если будешь много знать, то подвергнешь риску многие жизни. Ты понятия не имеешь, что делают немцы с теми, кого подозревают в противодействиях, и как они добывают информацию из задержанных. Чем меньше я скажу тебе, тем безопаснее для всех. Алекс чувствовал, как Эстелла проникается его словами, начинает понимать, что он не ведет хитрую игру. Что он просто ищет лучший способ сохранить людям жизнь, защитить тех, чьи действия граничат с самоубийством, и не хочет, чтобы она несла ответственность за спуск курка. Эстелла дышала прерывисто; он завладел ее вниманием. – Я еду, – согласилась она. Теперь пришел ее черед потянуться за виски. – И, кстати, я бы никогда не села на колени к нацисту. «Не сомневаюсь», – подумал Алекс, но вместо того произнес: – Спасибо. – Он встал, чтобы пропустить ее к выходу. – Я попросил Лену сопровождать тебя. Другого варианта нет. Тогда ты сможешь быть уверена во мне; это даст тебе гарантию. Поскольку ты планируешь заняться модным бизнесом, нельзя никому дать повод поставить под сомнение твою репутацию. Никто не должен подумать, что ты ездила со мной в Европу без компаньонки. Лена обеспечит твое реноме. Эстелла вскочила и бросилась наверх, оставив в гостиной не только свой аромат, сладкий и мускусный, похожий на гардении и придающий пикантность душной летней ночи. Она оставила после себя опустошение и еще одно ошеломляющее открытие: Алекс каким-то образом умудрился влюбиться в нее настолько, что сам не знал, сможет ли когда-нибудь из этого выпутаться. Глава 18