Они сидели на скамейке, тесно прижавшись друг к другу и Катя положила голову ему на плечо. Ей не хотелось расставаться, но было уже очень позднее время и надо идти домой. - Антошик, я уже должна идти, а то мама волнуется, - попыталась она снова начать, но Антон закрыл ей рот поцелуем. Она чувствовала, как бьется его сердце, как его рука подбирается к её груди и кровь запульсировала у неё в висках. Но внезапно из-за соседнего переулка выскочила милицейская машина и резко затормозила около её подъезда. - Ой, в нашем подъезде что-то случилось, - отпрянула Катя от Антона и посмотрела на свои окна. Одно из окон тускло освещалось и мерцающим синеватым светом - это мама смотрела телевизор. - Антошик, я уже пойду. Завтра встретимся, а сейчас уже очень поздно, - сказала она и, поцеловав Антона, встала. Она посмотрела на свои окна дурные предчувствия охватили Катю - во всех окнах её квартиры загорелся свет. -А не за мною ли приехала милиция? - беспокойно посмотрела она на Антона. - Я ведь под подпиской о невыезде. Возможно, они приехали проверить дома ли я? - Не спеши, - задержал её Антон. - Они могли бы вызвать тебя повесткой или приехать днём. Здесь что-то другое. Она вспомнила дни, проведенные в СИЗО и инстинктивно прижалась к Антону. - Неужели опять приехали за мною, - дрогнувшим голосом сказала она, жалобно глядя на Антона. - Я не хочу туда больше. Она была готова заплакать, но Антон, поцеловав её, попытался успокоить. - Не волнуйся, мы подключим Бориса Аркадьевича и всё будет в порядке. А пока тебе не следует сейчас идти домой. - А как же мама? И куда я пойду? Может к Эльвире, но уже поздно, они спят и у них ребёнок маленький. - Пойдём ко мне, а утром всё выясним. - Нет, - покачала головой Катя. - Что подумают твои родители? - Они три дня назад уехали в Кисловодск в санаторий. Я один дома. - Тем более, я не пойду к тебе. - Я обещаю тебе полную неприкосновенность. Тебе сейчас нельзя домой. Катя колебалась. - А как же мама? Она с ума сойдёт, если я не приду домой. - Позвонишь ей и скажешь, что осталась на ночь у подруги. Они подождали ещё с полчаса, но милиция не уезжала и они пошли искать исправный телефон-автомат. Только третий телефон-автомат находился в рабочем состоянии и Катя позвонила домой. Трубку подняла мама. Катя услышала её встревоженный голос. - Мамочка, я останусь на ночь у подруги, потому что ночью одна боюсь идти домой, - сказала Катя, напряженно вслушиваясь в треск и шорохи, раздающиеся в трубке. Ей были важны интонации в голосе матери и та вдруг быстро заговорила: - Да, да, доченька. Так поздно не ходи одна, лучше оставайся у подруги. Мама так быстро повесила трубку, что Катя, по несвойственному маме поведению, поняла, что её там ждут, что приехали именно за ней. Она разрыдалась и Антон, прижав её к себе и гладя по голове, пытался её успокоить. На кухне у Антона они пили чай и долго обсуждали ситуацию, после чего Антон постелил ей у себя в комнате, а себе в гостиной. Но долго заснуть не мог и, наконец, решившись, немного приоткрыл дверь и заглянул в комнату. - Я не сплю, - волнуясь, прошептала Катя. Она понимала, что хотелось Антону, но мысль о физической близости вызывала у неё отвращение - ещё свежо в памяти то, что произошло с нею на даче Сапога. Вместе с тем, она понимала, что если не преодолеет развивающийся у неё комплекс неполноценности и негативное отношение к половой близости, то могут развиться депрессия и половая дисфункция. Для неё станет недоступным чувство любви и это закроет ей дорогу к семейному счастью. Всё это она прочитала в статьях о психологии изнасилованных женщин и как им следует восстанавливать психическое здоровье. Но теории психологов и реальная жизнь - это совершенно разные вещи. Между тем, Антон тихо подошёл к ней, присел на краюшек постели и у Кати гулко забилось сердце. Она очень хотела сказать, чтобы он ушёл и была уверена в том, что он не посмел бы к ней прикоснуться. Но удерживала себя от этого. Он ей нравился, хотя любовью это нельзя назвать. Только сможет ли она вообще полюбить кого-нибудь после того, что с нею произошло? Сможет ли она стать нормальной женщиной? Если она не сможет любить, если она не сможет создать семью - её ожидает тоскливое одиночество, приступы депрессии, беспросветное существование вне нормальной общности людей. Кому интересно будет с нею общаться? Страх оказаться в таком положении боролся с отвращением к физической близости и она замерла, когда Антон наклонился, чтобы поцеловать её. - А кто-то мне обещал безопасность, - тихо произнесла Катя, усилием воли сдерживая себя, чтобы не оттолкнуть его. Антон ей ничего не ответил. Он прикоснулся своими пересохшими от волнения горячими губами к её губам, а потом стал покрывать поцелуями её лицо. Она закрыла глаза и почувствовала его губы на своей шее, где билась жилка. Он нежно гладил рукой её плечо и целовал впадинку на шее между ключицами, а она лежала, вся напряженная, закрыв глаза, и пыталась расслабиться. Катя уговаривала себя, что в происходящем нет ничего противоестественного, все нормальные люди занимаются сексом - такова природа. Но самоуговоры не помогали расслабиться. Дыхание Антона стало учащённым и прерывистым, его рука скользнула под одеяло и она почувствовала его ладонь на своей груди, из-за чего непроизвольно ещё больше напряглась. Она понимала, что если не расслабится, он не сможет её взять и, возможно, после этого их отношениям придёт конец. Зачем она будет ему нужна? Но, с другой стороны, если он её любит, то всё равно не сможет бросить. Но любит ли он её в действительности или просто добьётся своего и бросит? Может быть, он знает о том, что она была изнасилована и считает, что она легкодоступна? Она открыла глаза в тот момент, когда он впился губами в её губы и встретилась с ним взглядом. В его глазах было столько нежности и страсти, что она все сомнения в искренности его чувств у неё улетучились. Неужели она действительно любима и сможет стать нормальной женщиной, познать семейное счастье, иметь детей? Теплые чувства к Антону вдруг нахлынули на неё и она почувствовала, как начала расслабляться. Обвив руками его шею, она ответила на его поцелуй и приоткрыла рот, когда почувствовала его язык на своих губах. Её подружка Эльвира рассказывала ей о технике поцелуя взасос, но только сейчас она познавала его на практике, причем теория у неё вылетела из головы. - Теория без практики мертва, как говорил Ленин, - пронеслось у неё в голове. - А практика без теории? Между тем, Антон, почувствовав, что Катя ему ответила, осмелел и его рука скользнула вниз по её телу. Ощутив его ладонь на своём бедре, она вздрогнула и замерла, а Антон, почувствовав её реакцию, тоже замер. Он не убирал руку и она пыталась расслабиться. Катя боролась со своим страхом, пока он целовал её глаза, нос и щёки, и его нежность и поцелуи делали своё дело. Катя почувствовала, что расслабляется и еле слышно вздохнув, сама поцеловала Антона. Сразу же его ладонь накрыла её лобок и Катя почувствовала, как горячая волна прошла по телу и сердце как-то по-особенному забилась. Его пальцы гладили волосики на лобке и её ноги сами начали раздвигаться. Катя больше не руководила телом - им руководил инстинкт и когда Антон вошел в неё, она поддалась ему навстречу, испытывая необыкновенное чувство, о котором рассказывала Эльвира, но которое она не могла себе даже отдалённо представить во всей его полноте. Утром Катя проснулась первой. Подперев рукой голову, она рассматривала лицо спящего Антона и понимала, что их отношения приобрели новое качество. Мысленно она вновь и вновь переживала то, что произошло с ними этой ночью и не жалела. Антон стал ей ближе и роднее. Она исследовала каждую черточку на его лице и каждую морщинку. Её тянуло прикоснуться к нему, целовать родное лицо, однако останавливала боязнь разбудить его. Вероятно почувствовав устремлённый на него взгляд, Антон проснулся. - Ты уже не спишь? - прошептал он, притягивая её к себе и целуя в шею. - Сплю и не хочу просыпаться, - ответила, тихо рассмеявшись, Катя. - Я не пойму: это происходит со мною во сне или наяву? - Конечно же, во сне, - покрывая её поцелуями, сказал, Антон. Он прижал её к себе и она, чувствуя, как её снова охватывает страсть, отдалась ему. Радость от сознания того, что она преодолела свои комплексы и стала нормальной женщиной, усиливали её чувства к Антону, которого уже считала своим мужчиной, своим возлюбленным. Его страсть передавалась ей, подстёгивала её чувства и она буквально плавилась в его объятьях. Потом они долго лежали рядом, обняв друг друга и обсуждали свои чувства и переживания. И только в начале двенадцатого вспомнили о вчерашней неприятности. Стремглав выскочив из постели, Антон позвонил Борису Аркадьевичу Мирскому, переживая за то, что его любимую могут снова посадить в СИЗО. Глава 9. Крутиков начинает расследование После звонка из Урус-Мартана в Москву о трагической гибели группы УБОБ, посланной для захвата двух литовских снайперш, в Моздок срочно вылетел самолет со старшим следователем Генпрокуратуры по особо важным делам Иваном Ильичем Крутиковым и тремя известными правозащитниками. Похищенные бумаги финансовой отчетности, в которых проставлены суммы выплат московским политикам и чиновникам, могли иметь непредсказуемые последствия для всей кремлевской администрации , поэтому перед Крутиковым была поставлена задача разыскать в Моздоке и арестовать двух преступниц, замешанных в убийстве Мадлен Форрестер, наблюдательницы американской правозащитной организации "Human Rights Watch" в республике Ичкерия. - Эта история чревата серьёзные осложнениями с американскими и европейскими политическими кругами, - объяснил Крутикову Валентин Петрович Соловцев, высокопоставленный чиновник администрации президента. - Сейчас, когда Международный Валютный Фонд согласился на предоставление России резервного кредита в размере 6,5 млрд. долларов, нам не нужны никакие осложнения на международной арене. Незадолго до этого разговора Соловцев вскользь обмолвился, что подозревает в этом преступлении армию и у Крутикова не было ни малейшего желания участвовать в этих странных разборках. Тем более, что история, произошедшая год назад с корреспондентом газеты "Московский комсомолец" /11/, не способствовала проявлению энтузиазма в деле разоблачения армейских генералов. Крутиков подумал, что лучше пусть военные прокуроры СКВО /12/ занимаются этим делом, чем он. Тем более, что ему было известно, что московские "бизнесмены", военные и гражданские, моют деньги совместно с чеченскими басмачами и совершенно бесперспективно пытаться что-то расследовать. Не только бесперспективно, но и смертельно опасно для жизни. Кроме того, он понимал, что насчет займа МВФ Соловцев просто пытается взять его на понт: валютному Фонду нет дела до какой-то американской бабы-правозащитницы. Любому нормальному человеку известно, что основная задача фонда состоит в подстаивании российской экономики под модель фонда. И конечно же, фонд рассчитывает на получение колоссальных процентов, поэтому будет делать себе деньги, даже если в Чечне замочат десяток правозащитниц. - Но уголовные дела по фактам преступлений, совершенных военнослужащими, расследуются военными прокуратурами, - попытался возразить Крутиков, но Соловцев резко прервал его: - Разве вам известно, что эти уголовницы являются военнослужащими? Мы не знаем ни их имена, ни кто они и откуда. Известны только их словесные портреты, поэтому, прежде чем решать кто этим будет заниматься, их надо задержать. Есть версия, что кое кто из ФСБ использует уголовников для своих грязных делишек. Вот с этим и надо разобраться! - Кагэбэшня остается кагэбэшней, как эту контору не переименовывай, - перебил Соловцева один из правозащитников. - Ни в коем случае нельзя позволить, чтобы дело об убийстве сотрудницы правозащитной организации расследовала военная прокуратура. Она слишком тесно сотрудничает с армией и готова покрывать любые преступления распоясавшейся военщины! Соловцев подозрительно посмотрел на правозащитника. Говорит-то он правильно, только эти фразы о "распоясовшейся военщине" и "кагэбешне" так измочалены прессой и депутатами, что его высказывание смахивает на скрытую иронию. Однако на лице правозащитника не было ни тени улыбки. - Скорее всего просто идиот, нежели провокатор, - решил Соловцев. К правозащитникам у него было сложное отношение. Его дед, активный участник революции, в 20-е годы работал в центральном аппарате ГПУ в четвертом отделении секретного отдела /13/, а потом был переведен на ответственную партийную работу. В 1937 году он был расстрелян по ложному обвинению, но в конце 50-х годов деда, которого Хрущев некогда знал лично, реабилитировали. Это способствовало успешному продвижению внука в партийном аппарате и в двадцать пять лет Валентин Соловцев стал вторым секретарем райкома ВЛКСМ, а вскоре был взят в аппарат Московского городского комитета КПСС. Тогда у многих деятелей ЦК КПСС были в роду "враги народа": у Горбачева, Шеварднадзе, Бакатина и многих других. Да и как не быть, если одна половина народа числилась врагом другой половины? А в какую половину тебя запишут, определял следователь НКВД. Соловцев был на хорошем счету у руководства МГК КПСС и в тридцать два года попал в список резерва на замещение должности заведующего отделом. Но правозащитники сломали ему так блестяще начавшуюся карьеру. Однажды проверяя кадровую работу в одном номерном научно-исследовательском институте, он обратил внимание, что среди начальников отделов есть евреи, а некоторые ведущие сотрудники, числящиеся русскими, на самом деле наполовину евреи. О грубых упущениях в подборе и расстановке кадров он напрямую высказал Полякову, заместителю директора института по науке и члену-корреспонденту Академии Наук. Недосмотрев отчества Полякова, он обратился к нему, как к Борису Николаевичу, но тот резко осадил его: - Я не Николаевич, а Наумович и тоже еврей. О засилье сионистов в секретном институте, участвующем в разработке ракетно-ядерного щита страны, Соловцев доложил своему начальнику и получил нагоняй: - Это правильно, что ты не любишь жидов, их никто не любит. Но если ты визуально не можешь отличить Наумовича от Николаевича, то как тебя рекомендовать на должность заведующего отделом? Правозащитники раздули этот эпизод до небес, обвиняя власти в государственном антисемитизме. Соловцева вычеркнули из списка резерва на замещение должности заведующего отделом за то, что, мол, подставил горком. - Считай ещё легко отделался, - сказал ему завотделом. - В стране торжествует ленинская национальная политика и обеспечено дальнейшее развитие ленинских принципов взаимоотношений между социалистическими нациями. Но силы, враждебные советскому обществу, используют малейшие зацепки для клеветы на наш строй. Поэтому надо постоянно проявлять бдительность, а ты её утратил! Это же надо - Наумовича спутал с Николаевичем! То, что правильное и привычное словоблудие использовали в его конкретном случае, вызывало у Соловцева тошноту. Во-первых, это ещё вопрос - относятся ли жиды к социалистическим нациям. А во-вторых, какое, на хрен, торжество ленинской национальной политики, когда в национальных республиках бурлят страсти и быстрыми темпами набирает силу национализм? Когда черножопые из южных республиках ведут себя в Москве, как завоеватели? Зачем ему впаривают эту фигню, будто он простой лох с улицы, а не работник партаппарата! Но за окном был декабрь 1985 года и случилось то, что раньше казалось невероятным: сняли первого секретаря МГК КПСС Гришина, восемнадцать лет хозяйничавшего в Москве. В марте 70-летний Гришин подсуетился, пытаясь стать приемником Черненко на посту Генсека, но Политбюро единогласно избрало Горбачева, который постарался спровадить на пенсию несгибаемого деятеля сталинского типа. Новым первым секретарем МГК КПСС стал никому неизвестный партийный функционер Ельцин и началась чистка аппарата. Увольнение многих руководящих работников открывало перед Соловцевым большие перспективы роста и он сделал всё, чтобы Ельцин его заметил. Но тот, не успев заметить молодого и перспективного партийного работника, на октябрьском пленуме ЦК в 1987 году внезапно обрушился на перестройку и её главного прораба - Горбачева. Однако строительства социализма с человеческим лицом и правдоискательство несовместимы в принципе, поэтому Ельцина отстранили от должности, а вскоре вообще вывели из состава Политбюро, что создало ему ореол мученика. Прошли те времена, когда людей с подобным ореолом на долгие годы увозили в охраняемых вагонах в Сибирь на казенные харчи без права переписки. Ельцина разжаловали частично, оставив его в рядах номенклатуры, и даже назначили первым заместителем председателя Госстроя СССР. Именно тогда Соловцев сделал для себя правильный вывод: если партия отказывается от ленинских норм жизни и не расстреливает оппозиционеров, то она агонизирует и, следовательно, доживает последние дни. И когда в мае 1990 года Ельцин был избран Председателем Верховного Совета РСФСР, Соловцев сумел ему о себе напомнить. Это был точный и сильный ход. Незадолго до этого он пил водку на вечеринке у своей приятельницы Риммы Кузьминой. Дочь хорошо обеспеченных родителей из аппарата МИД'а любила устраивать тусовки, на которые приглашала самую различную публику из московского бомонда и, после накачки гостей спиртным, заводила беседы на скользские темы. В тот вечер спорили об одном известном деятеле искусства, который всегда считался настоящим коммунистом и вдруг перелицевался в заядлые демократы. - Бывших настоящих коммунистов, как и бывших проституток, не бывает, - настаивал сравнительно молодой, но уже известный, московский поэт. - Настоящий коммунист, также, как и проститутка - это не профессия, это состояние души.