— Ты обедала? Горн чуть согнул правую ногу, перенеся вес на более крепкую левую. — Да, милорд. — Графиня еще в замке? — Да, милорд. — Рес… Дай мне сигареты. — Вам нельзя курить, милорд. — Разве я спрашивал, можно мне курить или нет? Я сказал — дай мне сигареты. — Если они вам так нужны — возьмите сами, — уперлась я. — Кэтрин! — Да, милорд? — Ты забываешься. — Как скажете, милорд. — И что? Ты дашь сигареты? — Мой ответ прежний, милорд. — Упрямая девчонка, — пробормотал Горн. — Ладно. Помоги мне добраться обратно. Я не стала спорить. Нет, я могла бы поинтересоваться, как граф собирался обойтись без меня, но не стала. Ясно же, что Горн переоценил свои силы. Подставив плечо, помогла ему дойти до постели и поставила на столик лоток со всем необходимым для перевязки. — Давайте-ка мы с вами посмотрим, что там с вашими глазами. Я принялась осторожно разматывать бинты. — Отлично, — сняв последний слой, я довольно улыбнулась. — Отек почти сошел, и раны хорошо затянулись. Еще пара дней, и повязки можно будет снять. — Уверена? В голосе Горна послышалось тщательно одерживаемое волнение. — Да. Уверена. Нет, можно было бы уже сегодня освободить его от повязки, но зная любовь Горна к «экстремальному» хождению, лучше было перестраховаться. Я обработала рубцы раствором стрежника, наложила марлевые салфетки и закрепила бинты. — А зрение? Граф словно через силу задал этот вопрос. Я чувствовала, как он напрягся в ожидании ответа. — Давайте попробуем решать проблемы по мере их поступления, ладно? Мне не хотелось пока обнадеживать Горна. Внутреннее чутье подсказывало, что все будет хорошо, но никто не застрахован от ошибок. — Милорд, а почему вы не хотите пообщаться с леди Горн? Я решила перевести разговор в надежде отвлечь графа от мыслей о слепоте. — Это она просила тебя поговорить со мной? — хмыкнул Горн. — Милорд? — Да ладно, не изображай невинность. Я хорошо знаю свою мать. Она кому угодно мозги запудрит. Это занятие удается ей лучше всего на свете. — Миледи пожаловалась, что вы не хотите ее видеть. — Не хочу, — подтвердил граф. — Но она не уедет, пока не увидится с вами. Так может, стоит это сделать? По крайней мере, быстрее избавитесь от ее присутствия. — Думаешь? — усмехнулся Горн. — Ты плохо знакома с графиней. Она не только не уедет, она решит, что этот дом снова принадлежит ей, и пустится во все тяжкие — бесконечные приемы, вечеринки, знакомства с нужными людьми, сводничество и сплетни. Нет, я не могу этого допустить. — И какой вы видите выход? — А почему я должен об этом думать? Каллеман графиню пригласил, вот пускай и решает, как ее выставить. А я понаблюдаю за всем со стороны. Горн мстительно улыбнулся и закинул руки за голову. Я задержалась взглядом на мощных бугрящихся мышцах, на сильном, накачанном теле. Хорош… Яркий образчик мужской красоты. Даже болезнь его не испортила. — И чем она вас так обидела? — Обидела? — недоуменно переспросил граф. — Нет, дело не в обиде. — А в чем? — А я должен перед тобой отчитываться? — Я думала, мы просто беседуем. Я пожала плечами, хоть и знала, что Горн этого не увидит. — Зря ты так думала, — насмешливо ответил граф. Он замолчал и отвернулся к стене. Я тоже молчала. Почему-то слова пациента меня обидели. «А ты как хотела? — поднял голову внутренний голос. Этот несносный собеседник обожал говорить мне гадости. — Думала, сиятельство с тобой как с равной разговаривает? Нет, Кейт. Даже не мечтай. Маги никогда не будут считать тебя достойной». Ну и плевать. Я давно привыкла не обращать внимания на чье-либо мнение обо мне и не пыталась соответствовать чужим ожиданиям. Это было моим третьим незыблемым жизненным правилом. Усмехнувшись, потерла лоб. Когда я оказалась в Бреголе — без документов, без денег, без памяти, в длинном осеннем пальто и тонких ботинках, и Папаша Дюк приютил меня в «Серой утке», мне пришлось собирать себя заново. Вот тогда и появились на свет «незыблемые правила». Я сама придумала их и держалась за эти постулаты, как за якорь. Они заменяли мне всю историю моей прошлой жизни, позволяли освоиться в новой реальности, помогали не чувствовать себя беспомощной. Давали уверенность и стабильность. Незаметно хмыкнув, я подвела итог. Сейчас, по прошествии времени, можно было смело сказать, что я справилась. Не сдалась унынию и отчаянию. Не опустилась. Не погибла. Вцепилась зубами в подвернувшийся шанс и выжила. В тишине комнаты громко тикали часы. Из приоткрытого окна доносился далекий шум улицы. В каминной трубе еле слышно завывал ветер. Наверное, ночью похолодает. Когда в Дартштейн приходит северный ветер, стоит ждать холодов. — Тебе не надоело целыми днями торчать в этой комнате? — неожиданно нарушил молчание Горн. Он сел на постели, и я поторопилась поправить ему подушки. — А у меня есть выбор? Я заметила, что на иронию граф отвечает охотнее, чем на обычные вежливые вопросы. — Понятно, — хмыкнул он. — Можешь выйти в город. До вечера ты мне не понадобишься. — И вы справитесь без меня? — Разумеется. — Уверены? Вместо ответа Горн небрежно махнул рукой, словно прогоняя надоедливую муху. М-да. Не так уж вы с матушкой и не похожи, милорд! — Вам что-нибудь принести? — Нет, — слегка высокомерно ответил мой своенравный пациент. — Иди уже. Ты мне надоела. Его лоб прорезала глубокая продольная морщина. А уж вы-то как мне надоели, ваше сиятельство! В печенках, можно сказать, сидите! Разумеется, вслух я этого не сказала.