Рокси смотрит на свои руки, будто слегка удивлена, слегка напугана. – Не знаю, – говорит она. – Наверно, и другие такие есть. И тут Алли осеняет. Это как предсказательная машина на ярмарке – цепи гремят, колесики крутятся. Кто-то водил Алли, когда она была маленькая. Суешь два четвертака, дергаешь рычаг, дзынь, хр-рым, тып-п – и получи свою судьбу на толстом картонном прямоугольничке в розовой рамке. Вот так ее и осеняет – внезапно и окончательно, точно в глубинах черепа щелкает механика, к которой даже у Алли доступа нет. Дзынь, тып-п. Голос говорит: Ну вот. Теперь ты знаешь. Пользуйся. Алли произносит очень тихо: – Ты кого-то убила? Рокси сует руки в карманы и хмурится: – Кто тебе сказал? И поскольку она не говорит, к примеру: “Кто тебе сказал такое?” – Алли понимает, что угадала. Голос говорит: Молчи. Алли говорит: – Иногда я просто что-то знаю. Как будто голос в голове. Рокси отвечает: – Едрен батон, ну ты правда криповая. Колись тогда, кто Большие скачки выиграет. Алли говорит: – Я тоже убила. Давно и далеко. Я была другим человеком. – Небось заслужил, раз убила. – Он заслужил. Сидят, обмозговывают. Рокси говорит, эдак запросто, словно и вовсе некстати: – Когда мне было семь, один мужик ко мне рукой в трусы полез. Пианино преподавал. Мама считала, надо бы мне учиться. Сижу такая на табуретке, наяриваю “Всем хорошим мальчикам надо веселиться”, опа – рука в трусах. “Ничего не говори, – он такой мне, – играй дальше”. Короче, на следующий вечер папка приехал, в парке со мной погулять, и я рассказала, так папка, едрить, чуть не сбрендил. На маму наорал – типа как она могла; а она сказала, что, мол, не в курсах, откуда бы ей, она бы не допустила. Папка взял своих ребят, навестили учителя. Алли спрашивает: – И что было? Рокси смеется: – Отметелили в говно. Мудей у него к утру осталось, например, на штуку меньше. – Серьезно? – А то. Папка ему сказал, если еще хоть одного ученика приведет в дом, хоть одного, до конца, сука, жизни, папка тогда вернется и второе яйцо отчекрыжит, и что болтается тоже заодно. И не думай типа из города уезжать, еще где карьеру себе мутить, потому как Берни Монк, он, едрен батон, вездесущий. – Рокси усмехается себе под нос. – Ну и короче, я его один раз встретила потом на улице – так он деру дал. Увидел меня, прикинь, развернулся и прям дунул со всех ног. Алли говорит: – Это хорошо. Это очень хорошо. – И тихонько вздыхает. Рокси говорит: – Я понимаю, что ты им не доверяешь. Это ничё. Тебе и не надо, солнце. Она ладонью накрывает руку Алли, и так они сидят еще долго. Спустя время Алли говорит: – У одной девочки отец из полиции. Звонил ей два дня назад, сказал, что ей не стоит тут быть в пятницу. Рокси смеется: – Отцы, одно слово. Дочерей завсегда прикроют. Язык что помело. – Поможешь нам? – А что нам светит? – спрашивает Рокси. – Спецназ? – Да вряд ли. Подумаешь, девчонки в монастыре. Законопослушные граждане, исповедуют свою религию. – Убивать я больше не могу, – говорит Рокси. – Я думаю, и не придется, – говорит Алли. – У меня идея. После смерти Примула от его банды не оставили мокрого места. Как два пальца: едва Примула не стало, его ребята скукожились. С похорон Терри прошло две недели, Берни позвонил Рокси на мобильник в пять утра и велел подходить к запертому гаражу в Дагенэме. Там он выудил из кармана громадную связку ключей, открыл гараж и показал Рокси: лежат два трупа, убиты намертво и начисто, скоро искупаются в кислоте, и на этом все. Рокси посмотрела им в лица. – Они? – спросил Берни. – Ага, – сказала Рокси. И рукой обвила отца за талию. – Пасип. – Для моей девочки – все что угодно, – ответил он. Длинный мужик, мелкий мужик, двое, которые убили маму. У одного на руке так и осталась отметина Рокси, воспаленная и ветвистая. – Ну что, лапуль, готово дело? – сказал Берни. – Готово дело, пап. И он поцеловал ее в макушку. В то утро они пошли прогуляться по кладбищу Истбрукэнд. Шагали не спеша, болтали, а тем временем двое уборщиков делали что надо в гараже. – А ты знаешь, что в тот день, когда ты родилась, мы Джека Конагана грохнули? – сказал Берни. Рокси знала. Но любила эту историю. – Он годами нас донимал, – продолжал Берни. – Папашу Мики положил – ты его не знала, – и его, и ирландских пацанов. Но мы Джека в итоге спалили. В канале рыбу ловил. Всю ночь стерегли, а как он явился ни свет ни заря, грохнули и в канал сбросили. Ну, закончили, я уже дома, тепло-сухо, проверяю телефон – батюшки, от твоей мамы пятнадцать сообщений! Пятнадцать! Ночью рожать взялась, прикинь? Рокси кончиками пальцев ощупывала эту байку по краешку. История вечно получалась какая-то скользкая, будто вырывалась из рук. Рокси родилась в темноте, а между тем разные люди кого-нибудь ждали: папка ждал Джека Конагана, мама ждала папку, а Джек Конаган, сам того не ведая, ждал Смерть. История была о том, что чего только не происходит, как раз когда не ждешь. Думаешь, что вот сегодня-то ночью ничего не случится, а тут раз – и случается все подряд. – Я тебя на руки взял – а ты девчонка! Три пацана – я и не думал, что дочка родится. А ты уставилась мне прямо в глаза и описала все штаны. Так я и понял, что ты мне удачу принесешь. Рокси – удача. Не считая кое-каких мелочей, ей тоже всегда выпадала удача. Сколько надо чудес? Да всего ничего. Одно чудо, другое, третье – уже вдоволь. Четыре – великое множество, хватит за глаза. По саду с тыла монастыря идут в атаку двенадцать вооруженных полицейских. Был дождь. Земля раскисла – и это мягко сказано. Краны у ограды, слева и справа, выкручены до предела. Девочки протянули шланг насоса с берега на крыльцо, и теперь оттуда льется морская вода, на каменных ступенях водопад. Полицейские не надели резиновых сапог – они ж не знали, что здесь такая слякоть. Они знают одно: из монастыря пришла женщина, сказала, что девочки окопались тут, что они опасны и чинят насилие. Поэтому за девочками явились двенадцать обученных мужчин в бронежилетах. Достаточно, пожалуй, чтобы все это прекратить. Мужчины кричат: – Полиция! Выходите из здания с поднятыми руками! Алли переглядывается с Рокси. Та ухмыляется. Обе притаились за шторами в трапезной, окна выходят в сад за монастырем. Обе ждут, пока все полицейские взберутся на каменные ступени задней террасы. Ждут, ждут… и вот все на крыльце. Рокси выдергивает пробки из полудюжины бочек припасенной морской воды. Ковер промок насквозь, вода хлещет под дверь на террасу. Все они теперь в одном пруду – и Рокси, и Алли, и полицейские. Алли наклоняется, опускает руку в воду и сосредоточивается. Снаружи, на террасе и на ступенях, тоже вода, и она касается кожи всех полицейских. Тут нужен контроль, какой Алли еще не давался; пальцы у полицейских на спусковых крючках, не терпится нажать. Но со скоростью мысли Алли один за другим шлет по воде свои сигналы. И один за другим полицейские дергаются, как марионетки, локти топырятся, руки разжимаются и немеют. Один за другим полицейские роняют оружие. – Етить-колотить, – говорит Рокси. – Давай, – говорит Алли и взбирается на кресло.