– Ну… агрессия, Марго. На таких вопросах надо атаковать. Показать, что тебе все это надо позарез, понимаешь меня? – Я этого хочу. – Зачем тебе? Марго думает о том, как трясется Джоселин, когда отрубается сила, и как никто не может объяснить, что с Джос не так. Марго думает о том, насколько быстрее все бы делалось, будь она губернатором и не путайся Дэниэл у нее под ногами. – Ради дочерей, – говорит она. – Я хочу помочь Джос. Алан хмурится. – Тогда ладно, – говорит он. – За работу. Наверху Джос затворяет дверь, поворачивает ручку так тихо, что даже ее мать не слышит. – Она там часами будет торчать, – говорит Джос. Райан сидит на кровати. Двумя пальцами обхватывает запястье Джос. Тянет ее за руку, чтобы села рядом. – Часами? – переспрашивает он и улыбается. Джос скашивает плечи влево, вправо. – Ей надо выучить кучу всего. А Мэдди у папы до выходных. Она кладет руку ему на бедро. Большим пальцем медленно рисует круги. – Тебя не парит? – спрашивает Райан. – Что она все время занята? Джос качает головой. – В смысле, не странно так жить? Журналисты, то-сё? Джос ногтями скребет по ткани его джинсов. Дыхание у него учащается. – Привыкаешь, – говорит Джос. – Мама всегда говорит, что наша семья – наше дело. Что бы ни происходило за закрытой дверью, это только между нами. – Клево, – говорит он. Улыбается: – А то неохота в вечерние новости угодить. И это так ее умиляет, что она наклоняется и целует его. Они это уже делали, но все по-прежнему очень ново. И они никогда не делали этого там, где есть дверь и кровать. Джос боялась опять кого-нибудь покалечить – порой невозможно выкинуть из головы этого пацана, который из-за нее загремел в больницу, и как кукожились волоски у него на руках, и как он зажимал уши, будто ему слишком громко. Все это Джос обсуждала с Райаном. Райан понимает – еще ни один мальчик не умел так понимать. Они говорили о том, что спешить не станут, из-под контроля это не выйдет – они постараются. У него во рту так тепло и влажно, а язык такой скользкий. Райан стонет, и Джос чувствует, как нарастает у нее внутри, но все в порядке, она делала дыхательные упражнения, она умеет владеть собой. Ее ладони у него на спине, потом ниже ремня, а его руки поначалу осторожны, а потом увереннее, задевают ее грудь сбоку, а потом его большой палец у нее на шее, на горле. Поперек ключиц у нее как будто что-то пенится и лопается, а между ног тяжко ноет. Райан на миг отстраняется. Испуганный, возбужденный. – Я ее чувствую, – говорит он. – Покажи мне? Джос улыбается, задохнувшись: – Ты покажи. И оба смеются. Она расстегивает рубашку – первая пуговка, вторая пуговка, третья. Еле виден краешек бюстгальтера. Райан улыбается. Стаскивает свитер. Расстегивает рубашку. Одна пуговка, две, три. Он кончиками пальцев проводит вдоль ее ключицы, где под кожей в возбуждении и готовности слегка гудит пасма. Джос ладонью касается его лица. – Давай, – улыбается он. Она щупает вдоль его ключицы. Сначала не чувствует. А потом – вот оно, слабо, но мерцает. Вот и его пасма. Они встретились в торговом центре, это чистая правда. Джоселин выросла в доме политика и чему-то все-таки научилась. Например, лучше не врать напропалую, если можно обойтись. Они встретились в торговом центре, потому что договорились там встретиться. А договорились они онлайн, в закрытом чате, где оба искали таких же, как они сами. Чудиков. Тех, в ком эта штука так или иначе не прижилась. Джоселин зашла на этот кошмарный сайт УрбанДокса по ссылке, которую ей прислал бог весть кто, а там было сплошь про то, что, мол, все это – начало священной войны между мужчинами и женщинами. В одном посте своего блога УрбанДокс рассказывал про сайты “девиантов и ненормальных”. Джоселин подумала: это же я. Вот куда мне надо. Потом изумлялась, что не додумалась раньше. Райан, насколько они оба понимают, – еще более редкий случай. У него хромосомная аномалия, о чем его родители узнали, когда ему было несколько недель от роду. У таких мальчиков не всегда вырастает пасма. Одни умирают, когда пасма просыпается. У других пасма есть, но не работает. И все они свой секрет держат при себе, потому как в иных местах, где обстановка покруче, мальчиков убивали за то, что показали пасму. Кое-где на этих сайтах для девиантов и ненормальных люди рассуждают, что будет, если женщины попытаются пробудить силу в мужчинах, если обучить мужчин методикам, которые уже используются в учебных лагерях для укрепления силы у слабых женщин. Кое-кто говорит: может, среди нас таких было бы больше, если попытаться. Но мужчины, если и пытались, уже забросили попытки. Кому нужна эта шиза? Хромосомная аномалия. – А ты… можешь? – А ты? – спрашивает он. У Джоселин сегодня хороший день. Сила в ней ровна и четко отмерена. Джоселин может выдавать ее по чайной ложке. Она бьет Райана в бок крошечным разрядом – как локтем под ребра ткнуть. Он ойкает. Блаженно. Она ему улыбается: – Теперь ты. Он берет ее за руку. Гладит по ладони. И бьет. Он хуже контролирует силу, и сила эта гораздо слабее, но все же есть. Райан держит разряд секунды три-четыре, и сила, трепеща, нарастает и убывает. И все же. Джос вздыхает с чувством. Сила очень реальна. Ощущение силы очерчивает тело очень четко. Порнографии уже пруд пруди. Единственное безотказное человеческое желание очень гибко подстраивается ко всему: сексуально все, что есть в человеке. И вот что в человеке есть. Посылая разряд, Райан следит за лицом Джос, и взгляд у него жадный. Джос тихонько ахает. Ему приятно. Когда его сила истощается – а у него мало, много никогда не бывало, – он ложится на ее постель. Она ложится рядом. – Сейчас? – спрашивает она. – Готов? – Да, – говорит он. – Давай. И она кончиком пальца касается его мочки. Бьет его искрой, и вот он уже извивается, и хохочет, и умоляет ее перестать, и умоляет продолжать. Джос нравятся девочки. Ей нравятся мальчики, которые немножко как девочки. А до Райана на автобусе можно доехать – повезло. Она ему написала в личку. Они встретились в торговом центре. Понравились друг другу. Встречались еще раза два-три. Болтали. Держались за руки. Целовались. И она привела его домой. Джос думает: у меня есть бойфренд. Смотрит на его пасму – совсем не выпуклая, не как у нее. Ясно, что сказали бы некоторые девчонки в лагере “Полярная звезда”, но Джос это заводит. Она губами прижимается к его ключице и чувствует вибрацию под кожей. Целует его вдоль всей пасмы. Райан – как она, но не как она. Джос высовывает язык и лижет его, и на вкус он как батарейка. На первом этаже Марго перешла к настоятельно необходимой поддержке уязвимых групп пожилых граждан. Почти все внимание уходит на то, чтобы вспомнить реплики. Но какая-то частица мозга тарахтит, наворачивая круги над вопросом Алана. Марго этого хочет? Ей надо позарез? Зачем ей? Она думает о Джос и о том, как она, Марго, поможет дочери, получив больше власти и влияния. Думает о штате и о том, как все изменит к лучшему. Но она всё говорит, пальцы стискивают картонную кафедру, заряд нарастает вдоль ключиц почти сам собой, и вот же подлинная причина – Марго неотступно воображает, какое лицо будет у Дэниэла, если она победит. Марго этого хочет, потому что хочет его свалить. Рокси Матери Еве был голос, и голос рек: Настанет день, и у женщин будет дом, и в доме том они заживут свободными. А теперь у Матери Евы сотни тысяч просмотров из этой новой страны, где еще недавно женщин держали в подвалах на грязных матрасах и приковывали к стенам. Женщины в этой стране создают новые церкви во имя Матери Евы – не пришлось отправлять ни посланниц, ни проповедниц. Имя Матери Евы кое-что значит в Бессарабии, письмо – тем более. А папка Рокси знает кое-кого на границе Молдовы, торгует там не первый год. Не людьми – это бизнес грязный. Автомобилями, сигаретами, бухлом, оружием, даже искусством кое-каким. Дырявая граница есть дырявая граница. А в последнее время трясло так, что дыр прибавилось. Рокси говорит папке: – Отправь меня в эту новую страну. В Бессарабию. Отправь меня, я могу что-нибудь там замутить. У меня идея. – Короче, – говорит Шанти. – Новинку хотите? В цокольной квартире в Примроуз-Хилл восемь человек – четыре женщины, четверо мужчин, всем в районе двадцати пяти. Банкиры. Один мужик уже сунул руку одной женщине под юбку, и вот Шанти только этого, епта, и не хватало. Она, впрочем, знает свою клиентуру. “Новинка” – их лозунг по жизни, их брачный зов, их будильник на шесть утра, с газетой и органическим гранатовым соком, поскольку апельсиновый – это какие-то восьмидесятые, гликемический индекс зашкаливает. “Новинки” они любят беззаветно – “новинки” им дороже долговых обязательств под залог. – На пробу бесплатно? – уточняет один мужик, пересчитывая уже купленные таблетки. А то вдруг его кинули, ага. Мудак. – Ну, – отвечает Шанти. – Но ты не получишь. Исключительно для дам. Это объявление встречают одобрительным гиканьем и лихим посвистом. Шанти достает пакетик с пудрой – пудра белая с лиловатым отливом. Как снег, как изморозь, как горные вершины где-нибудь на модном, сука, лыжном курорте, куда эти люди мотаются по выходным, транжирят по двадцать пять фунтов на кружку горячего шоколада и трахаются на коврах из меха вымирающих видов перед каминами, в которых низкооплачиваемые сотрудники шале старательно разводят огонь к пяти утра. – “Блеск”, – говорит Шанти. Лижет кончик пальца, сует в пакетик и подбирает несколько сверкающих кристаллов. Открывает рот, задирает язык, чтоб всем было видно. Втирает порошок в толстую синюю вену в основании языка. Протягивает пакетик дамам. Дамы увлеченно тычут пальцами в пакетик, подбирают эти кристаллики неведомо чего и втирают в языки. Шанти ждет, когда их накроет. – Ой, ух! – говорит системный аналитик с каре (Люси? Шарлотта? Их всех зовут плюс-минус одинаково). – Ой, ух, ой мамочки, я сейчас, кажется… – И давай искрить пальцами. Несильно, никого не покалечит, но собой владеет не весьма.