Они шагают долгие мили отсюда туда, и она перечисляет десяток способов ее отыскать. Почта с такого-то ящика попадет к ней, даром что похоже на фирму-однодневку. Такой-то человек рано или поздно будет знать, как с ней связаться. Не раз и не два Рокси говорит: – Ты спас мне жизнь. И Тунде все понимает. На перекрестке средь полей, у остановки автобуса, который ходит дважды в неделю, Рокси на таксофоне по памяти набирает номер. Повесив трубку, описывает все, что будет дальше: вечером Тунде подберет блондинка, у нее на головном уборе будет что-то про самолеты, и она перевезет Тунде через границу. Поедешь в багажнике – извини, так надежнее всего. Часов восемь. – Шевели ступнями, – инструктирует она, – а то ноги сведет. Больно, и не сможешь вылезти. – А ты? Она смеется: – Ну я-то в багажник точно не полезу. – А как? – За меня не переживай. Они расстаются незадолго до полуночи у окраины деревушки, название которой она не умеет произнести. Она целует его разок, легонько, в губы. Говорит: – Все с тобой будет хорошо. Он спрашивает: – Ты меня не проводишь? Но понимает и сам, вся его жизнь подсказывает ему ответ. Если увидят, что она неравнодушна к мужчине, в своем мире она выставится слабачкой. Если решат, что Тунде ей небезразличен, под ударом окажется он. А так он – просто груз. Тунде говорит: – Иди и забери свое назад. Все нормальные люди только больше тебя зауважают за то, что так долго выживала без нее. Еще не договорив, он понимает, что это неправда. Вот его особо никто не зауважает за то, что столько выживал. Она отвечает: – По-любасу я буду не я, если не попытаюсь. Она уходит по дороге к югу. Он сует руки в карманы, опускает голову и сворачивает в деревню, делая вид, будто его послали с поручением и он имеет полное право тут находиться. Отыскивает назначенное место – Рокси описала точно. Три лавки с заставленными витринами, этажом выше ни огонька. Тунде, кажется, видит, как в окне колышется занавеска, и говорит себе, что померещилось. Его не поджидают, за ним не гонятся. С каких это пор он такой дерганый? А он знает с каких. Не с последних событий. Страх нарастает давно. Ужас пустил корни в груди много лет назад, и с каждым месяцем, с каждым часом его усики врастают все глубже в плоть. Отчего-то в минуты, когда воображаемый мрак сливается с настоящим, терпеть легче. Не было такой жути, когда он взаправду сидел в клетке, или на дереве, или смотрел, как перед ним разворачивается самый страшный в мире кошмар. Жуть преследует его на тихих улочках или перед рассветом, когда он просыпается один в гостиничном номере. Давным-давно уже его не осеняло покоем на ночных прогулках. Он глядит на часы. На этом углу ждать еще десять минут. В рюкзаке лежит конверт – все пленки, все съемки, дневники. Конверт готов с первого дня, весь оклеен марками. Тунде их припас – думал, если запахнет жареным, отослать пленки Нине. Теперь он хрен чего отошлет Нине. Если встретит Нину, сердце ей вырвет и сожрет на центральной площади. У Тунде есть маркер. Есть тщательно упакованный конверт. А напротив стоит почтовый ящик. Какова вероятность, что почту еще доставляют? В лагере Тунде слыхал, что в деревнях покрупнее, в городках и городах почта работает. У границы и в горах все полетело в тартарары, но до границы и гор отсюда многие мили. Почтовый ящик открыт. На табличке написано, что завтра почту заберут. Тунде ждет. Тунде размышляет. Может, не будет никакой машины. Может, машина будет, а в ней вместо блондинки в головном уборе с самолетами приедут три женщины, которые запихнут его на заднее сиденье. Может, он окончит свои дни здесь – его, использованного и изодранного, выбросят на обочину по дороге из одного городишка в другой. Может, блондинка приедет, возьмет обещанные деньги и скажет, что пересекла границу. Выпустит Тунде из машины, покажет, в какую сторону бежать к свободе, но там не будет свободы, будет только лес и погоня, и всё так или иначе закончится в грязи. Внезапно ему кажется, что доверить свою жизнь Роксанне Монк – замечательно чумовой идиотизм. Приближается машина. Тунде видит издалека – фары освещают грунтовку. Тунде успеет написать на конверте имя и адрес. Не Нинины, разумеется. Не Теми и не отца с матерью – если Тунде растворится в этой темной ночи, нельзя, чтобы конверт стал его последней весточкой родным. Тунде посещает идея. Ужасная. Надежная. На случай, если он не выживет, на конверте можно написать лишь одно имя и один адрес, тогда эти кадры точно разлетятся по всему миру. Люди должны знать, что здесь произошло, говорит себе Тунде. Свидетельствовать – первый долг. Время есть. Он пишет быстро, стараясь особо не думать. Бежит к почтовому ящику. Просовывает конверт в щель и снова опускает крышку. Когда машина тормозит у обочины, Тунде уже опять на позиции. За рулем блондинка в бейсболке, натянутой на глаза. На бейсболке эмблема “Джет Лайф”. Блондинка улыбается. По-английски говорит с сильным акцентом. Говорит так: – Прислала Рокси Монк. До утра едем. Она открывает багажник. Седан, места немало, но Тунде придется лежать, подтянув колени к груди. Восемь часов. Блондинка помогает ему забраться в багажник. Обращается с ним бережно, выдает скатанный свитер под голову, чтоб не биться затылком о железный кожух. В багажнике по крайней мере чисто. Ткнувшись носом в кучерявый ворс коврика, Тунде чует лишь цветочную химию шампуня. Блондинка протягивает ему большую бутылку воды: – Допей – писай в бутылку. Тунде улыбается снизу вверх. Хочет ей понравиться, хочет, чтоб она понимала – он человек, а не груз. Он говорит: – Эконом-классом, значит? С каждым годом сиденья все меньше. Но неясно, поняла ли она шутку. Тунде устраивается поудобнее, и блондинка похлопывает его по бедру. – Мне доверяй, – говорит она, захлопывая багажник. Отсюда, с тропки из ниоткуда в никуда, из-за лесополосы, Джоселин видно приземистое здание с окнами только на втором этаже. Самый уголок. Джос взбирается на валун и фоткает. Неубедительно. Надо, наверно, поближе. Хотя нет, глупо. Джос, пошевели мозгами. Подай рапорт о том, что нашла, и приведи завтра взвод. Тут явно кто-то очень постарался спрятаться подальше от дороги. А впрочем, вдруг тут ничего такого, вдруг ее поднимет на смех вся база? Джос фоткает еще. Очень сосредоточена. Не замечает мужчину, пока тот не подходит почти вплотную. – Ты что тут забыла, а? – спрашивает он по-английски. У Джос табельное оружие. Она переминается, чтоб оно качнулось на бедре, и делает шаг вперед. – Простите, сэр, – говорит она, – заблудилась. А где тут шоссе? Голос у нее очень ровный, спокойный, и она чуть усиливает американский акцент, хотя не собиралась. Американка Сюзи Комар-Носу-Не-Подточит. Бестолковая туристка. Тактический ход неудачный. Она же в форме. Если притворяться невинной, выглядишь только виноватее. Пасма пульсирует у Даррелла в груди. Когда страшно, она пульсирует сильнее, дергается и как будто пенится. – Ты, епта, что забыла на моей территории? – повторяет он. – Тебя кто послал? За этой сценой наблюдают холодные темные глаза фабричных женщин, Даррелл затылком чует. Больше они в нем не усомнятся, не спросят, кто он такой; увидят, что он умеет, и мигом поймут, кто он. Он не мужчина в женском наряде. Он один из них – тоже сильный, тоже умелый. Джос улыбается – вдруг это поможет? – Меня никто не посылал, сэр. Я в увольнительной. Просто хотела посмотреть. Я, наверно, пойду. Она замечает, что он косится на ее распечатки. Если заглянет в них, мигом поймет, что она искала эти места нарочно. – Ладно, – говорит Даррелл. – Ладно, давайте я вас выведу. Он не помочь ей хочет, он подходит слишком близко, пора доложить на базу. Ее рука тянется к рации. Он выставляет три пальца правой руки, внезапно лупит разрядом – и конец рации. Джос моргает. Какой-то миг видит его как есть – исполинским чудищем. Джос нащупывает винтовку, но он хватается за приклад, заезжает Джос в подбородок – она отшатывается – и сдергивает с нее ремень. Смотрит на винтовку, отшвыривает в кусты. Наступает, искря ладонями. Можно бежать. Папин голос в голове говорит: береги себя, золотко. А мамин голос в голове говорит: ты героиня или кто? Один мужик с какой-то фабрикой в глуши – что тут сложного? И еще девчонки с базы. Уж кто-кто, а ты-то знаешь, как одолеть мужика с пасмой. Да, Джоселин? Это же твоя тема, Джоселин? Ей есть что доказывать. И ему есть что доказывать. Они готовы приступить. Они изготавливаются, обходят друг друга по кругу, выискивают слабые места. Даррелл уже пробовал по мелочи: хирург-другой из тех, что над ним трудились, получил небольшие ожоги, порезы, синяки – Даррелл проверял, работает или нет. И в одиночестве тоже упражнялся. Но еще никогда не прибегал к силе вот так, в бою. Увлекательно. Оказывается, он понимает, сколько еще осталось в бензобаке. Полным-полно. И это мягко сказано. Он делает бросок, промахивается, заземляет энергичный разряд ногами, и все равно еще полным-полно. Так вот почему Рокси, чтоб ее, вечно была такая самодовольная. Еще бы – силища-то какая. Даррелл тоже был бы собой доволен. Он и доволен. Пасма у Джоселин дергается – это она просто разволновалась. Все работает ровно как никогда, все хорошо с тех самых пор, как Матерь Ева ее исцелила, и сейчас Джос понимает зачем – зачем Бог явила ей чудо. Ради этой вот минуты. Чтобы Джос спаслась от плохого человека, который хочет ее убить. Она напрягает живот и бежит на него, финтит влево, якобы целит ему в коленку, а в последний миг, когда он нагибается и прикрывается, она принимает вправо, хватает его за ухо и бьет разрядом в висок. Выходит гладко и легко, со сладким звоном. Он бьет ее в бедро, и больно адски, точно ржавым клинком ободрали кость, крупные мышцы сокращаются, колено вот-вот подломится. Джос опирается на правую ногу, левую подволакивает. Силы мужику не занимать, аж на коже потрескивает. Разряды у него мускулисты и железобетонны – это тебе не Райан. Джос никогда в жизни с такими не дралась.