– Это из-за горы такая погода, – почему-то спустя столько дней вдруг решил пояснить темперамент местного климата Шеридан. Мы разговаривали как-то приглушенно, словно наши голоса глушила нависшая над крышей дома буря. Из-за нее мы весь день проторчали дома и даже по телефону едва смогли связаться с пострадавшими семьями. Непогоду в Маунтин Сайлэнс обещали еще и на завтра: как в таких условиях, без возможности лавировать в залитом небесной водой городе, можно искать следы преступника? Неужели мне и вправду придется жертвовать днями своего отпуска на пребывание здесь?.. Неосознанно я сжала кулаки на своих коленях еще сильнее. – Вот, – вдруг протянул мне дымящуюся широкую чашку Шеридан. – Теплое молоко с медом и корицей спасает от бессонницы. Я приподняла брови, удивленная двумя фактами: тем, что не заметила, как и когда он успел подогреть молоко, и тем, откуда он мог узнать о моей бессоннице. Такими фактами из моей жизни база ФБР явно не владела. – Ты рано встаешь и поздно ложишься, не смотря на то, что ты жительница большого города, а по вечерам тебе бывает сложно сконцентрироваться… Подозреваю, у тебя могут быть проблемы со сном. Я подзависла на пару секунд (и вправду проблема с концентрацией по ночам), после чего наконец придвинула заботливо поставленную передо мной чашку с теплым молоком. – Спасибо, – ничего не ответив на слова собеседника, я решила просто поблагодарить его за оказанное мне внимание. Прежде мне никто никогда не подогревал молоко с мёдом и корицей. Даже мама. Она предпочитала чаи: ромашка, кора дуба, мята, чабрец, кипрей… Обязательно с мёдом и лимоном. – Я нутром чувствую – завтра будет наш день, – почему-то вдруг решил подбодрить меня Шеридан. Видимо я не только внутри чувствовала себя “не очень”, но и внешне выглядела подавленно. Нужно собраться. – У меня на подобное чутьё, вот увидишь, завтра что-то обязательно сыграет в наши ворота. – На завтра объявили туман и ливень, – попыталась усмехнуться я, но у меня не получилось, и тогда я сдвинула брови. – При такой погоде нам снова не выйти из дома. Я вздохнула, вспомнив, как раскачивался из стороны в сторону наш вранглер, когда мы возвращались сегодня домой из больницы: казалось, еще чуть-чуть и ветер сдует нас в озеро, по размытому краю которого мы продирались практически вслепую. Никогда прежде не сталкивалась с такой силой природной стихии, которая, казалось, спокойно обитала у подножия здешней горы. – Моё седьмое чувство меня еще никогда не подводило, агент Нэш, – не оставлял своих попыток подбодрить меня Гордон. – Завтра нам обязательно подфартит, вот увидишь. Я поджала губы в улыбке, без слов говорящей: “Да-да… Как же…”, – после чего в молчании допила молоко и, пожелав хозяину дома спокойной ночи, удалилась в свою комнату, прислушиваться к симфонии, состоящей из шуршания мыслей в моей голове и завывания ветра где-то в макушках вековых сосен. Как в таком шуме вообще возможно надеяться на сон?.. Неужели в этом городе есть люди, способные засыпать при таких звуках природы?.. Только если у них совсем нет мыслей… И не с кем спать. Глава 34. Сабрина Оуэн-Грин. Я не могу спать: слишком много мыслей, да и в постели меня никто не ждет. Как же я заметила это только сейчас? Меня-давно-в-постели-никто-не-ждет. Поговорить мне не с кем. Я думаю о том, как хорошо, что у меня есть Зак, заснувший сейчас прямо на диване в гостиной, ногами почти касаясь моего закутанного им в плед бедра. Мысль о том, что я могла потерять своего сына во время своей первой тяжелой беременности заставляет мои руки покрыться гусиной кожей и я передергиваю плечами. “Нет”, – мысленно шепчу я. – “Нет, я не потеряла бы его. Ни за что. Даже если бы то кровотечение прикончило меня, с ним бы всё равно ничего страшного не произошло… Я хорошая мать – я родила его живым и невредимым. Девятимесячным… Да, для Зака я всегда была хорошей матерью. Для Пэрис я так и не смогла стать такой. Я даже родила её на двадцать седьмой неделе беременности…”. Моя первая беременность была сложной, но когда я повторно забеременела всего спустя четырнадцать месяцев после рождения Зака, тогда я поняла, что беременность может быть не только сложной, но и страшной. Пять месяцев из семи я пролежала в больнице на сохранении, на седьмом я разродилась девочкой, крохотной, совсем невесомой. Она выжила, и я тоже. И это было чудом. Спустя пять лет я отказала Максвеллу в идее завести третьего ребенка – он хотел еще одного сына. Для поддержки своей риэлторской компании в будущем. Тогда меня удивило, что после того, что я пережила в первые две свои беременности, едва выкарабкавшись живой из последней, он может предлагать мне рождение еще одного ребенка, сейчас же меня это не удивляет. В конце концов, меня в постели уже тогда никто не ждал. Всегда ждала я. И он всегда приходил. И всегда слишком поздно. У меня остался только Зак. Мои родители умерли не так давно, всего три и четыре года назад – в один и тот же месяц с разницей в год. Кроме них у меня больше не было близких родственников, никаких братьев и сестер, дядь и тёть, кузенов и кузин. Это даже как-то странно: вдруг остаться одной во всем мире, не смотря на то, что ты замужем, у тебя есть дети… Теперь только один ребенок. Раньше, когда у меня была лучшая подруга, мне было легче. Мы с Джейн Леблан дружили с младшей школы, несколько лет сидели за одной партой и были практически неразлучны, пока она не вышла замуж за Роджера Галлахера, а я не стала женой Максвелла Оуэн-Грина. Дружить стало сложнее, много времени отнимала работа: Джейн работала продавцом-консультантом в магазине местной мебельной фабрики, а я стала секретарем Максвелла, тем самым, на котором, по сути, уже давно держится весь этот треклятый риэлторский бизнес. Иногда мне даже кажется, что Максвелл только притворяется главой компании, а на самом деле этой главой являюсь я – его секретарь-поводырь. Или, что он глава, а я шея, на которой держится эта глава: отруби шею и голова рухнет, не в силах удержаться на плечах без шеи ни секунды. Я закрываю глаза и представляю, как голова моего Максвелла летит на землю. Какой же он беспомощный без меня. А я без него?.. Я без него уже давно… Выходит, я не такая уж и беспомощная. Страшно одинокая, но совсем не беспомощная. И всё же мне нужна поддержка. Хорошо, что у меня есть Зак. Плохо, что я тогда отказалась от идеи родить еще одного ребенка. Сейчас бы ему могло быть около десяти лет и всё бы определенно точно было бы по-другому. Может быть Пэрис была бы сейчас жива, а может быть я умерла бы по итогам третьей своей беременности и не увидела бы сейчас смерти своего ребенка. Всё определённо точно было бы по-другому… Я снова задумываюсь, прислушиваясь к раскатам грома, раздающимся со стороны безымянной горы… Надо же, какой Максвелл везучий. У него даже детей больше, чем у меня. На одного ребенка больше, но это слишком значительный перевес. Да еще и не дочь, а сын, которого он так хотел. Когда сегодня я разговаривала по телефону с агентом ФБР Дэшиэл Нэш, я не могла оторвать взгляда от Максвелла и Джастина, стоящих напротив меня в нашем слишком длинном и слишком темном прихожем коридоре. Отвечая на непонятные вопросы агента о каких-то фамилиях, я думала только об одном: как же эти двое похожи друг на друга. Ни один мой ребенок не был так похож на своего отца. Пэрис была точной копией моей матери, а Зак на одно лицо со мной, зато Джастин был бесспорно внешне похож на Максвелла, пусть даже улыбался он куда чаще своего вечно хмурого отца. Из-за этой схожести отца и сына смотреть на этого мальчика мне порой бывало больно: какая-то женщина, не я, когда-то смогла родить от человека, сейчас являющегося моим мужем, более похожее на него дитя, чем те дети, которых от него впоследствии родила я. Каким бы Джастин ни был заботливым и сколько бы успокоительных чаев он мне не заварил за эту ужаснейшую неделю моей разбитой жизни, всё равно рука Зака на моем плече будет казаться мне лучшим успокоительным. Не потому, что я была злой мачехой – какой вообще мачехой я могла быть этому парню? Максимум я могла стать его подругой, и я ей стала, честно. Просто он не мой ребенок, вот и всё. И этот ребенок, которого я никогда не смогу полюбить как мать, этот взрослый парень, который теперь не находит себе места от горя, выплакал все свои глаза, выпил все успокоительные чаи, выбросил все свои виниловые пластинки, которые так нравились Пэрис. Зак страдал тише, он мог найти место в этом пугающе большом доме и для себя, и для меня. Жаль, что в этом доме у Джастина не было такого человека, в объятьях которого он мог бы укрыться от этой бури. Даже не смотря на то, что Максвелл достаточно скоро полюбил его больше, чем Зака, всё же Джастину не к кому было примкнуть в своей боли. И поэтому в эти дни я пыталась хоть как-то утешить его ласковым словом, которого не могла подобрать даже для себя. Я даже пыталась его обнимать, но ему от моей ласки становилось только еще больнее. Я словно ложками сыпала соль на его раны. Он слишком поздно обрел сестру, того самого человека, с неподдельной радостью распахнувшего перед ним дверь отчего дома, чтобы теперь потерять её, не успев подарить ей того самого котёнка, о котором она так давно мечтала и которого он притащил в дом за сутки до её гибели. Он готов был сделать, казалось, всё ради улыбки своей внезапно обретенной сестры, в лице которой, как мне теперь кажется, он и видел всю свою семью. Она одна его приняла по-настоящему. Она и Максвелл. А мы с Заком просто подружились с ним и всё. И теперь Джастин остался среди друзей, без семьи. Второй раз её потерял. Свою семью. Неудивительно, что в эти страшные дни он выглядит не менее убито, чем я. Хорошо, что Заку, в отличие от своего старшего брата, есть на ком зациклиться. Если бы не забота обо мне, вдруг бы он так же, как его брат, лез бы на стену?.. Даже страшно представить. Страшнее только наблюдать за тем, как Максвелл в своём кабинете ночами перебирает стопки бумаг, в которых ничего не смыслит. Пытается заглушить свою боль, обходя стороной боль остальных членов своей семьи. Ничего у него не получится. У нас с Заком получится, ведь мы держимся вместе, а у него нет. Но кто поможет Джастину?.. Он ведь так остро нуждается в помощи. Кто-то должен сказать ему, что он должен отпустить Пэрис… Хотя бы постараться… Кто-то должен… Но не я. Потому что я сама не могу. Глава 35. Я проснулась от глухого и резкого хлопка, за которым последовал то ли треск, то ли скрежет. Неосознанный страх накатил на душу в то же мгновение, как я открыла глаза. Кажется, мне что-то снилось, но я не была в этом уверена… Уставившись взглядом в закрытую дверь, я попыталась понять, что же меня разбудило, как вдруг заметила, что комната залита необычным освещением. Я повернула голову в сторону панорамной стены и сразу же замерла. За окном разлилось молоко. То самое, с корицей и мёдом, уговорившее меня поспать два часа до полуночи и два часа перед рассветом. Мо-ло-ко… Я встала с дивана и, сонно натянув на себя джинсы, подошла к окну, чтобы рассмотреть это сюрреалистическое явление получше. Туман был таким густым, что хоть ножом режь. Впервые в жизни я видела подобное… Я интуитивно дернулась еще до того, как заметила то, что меня испугало. На широкой полосе подоконника по ту сторону стекла сидела большая птица и глазела прямо на меня своими огромными черными глазами, неестественно растопырив одно из своих крыльев и раскрыв острый клюв, словно в неестественном для птицы сердечном приступе. Я сразу узнала в этом перепуганном существе пустельгу – такие встречались у нас в Манитобе. Видно из-за густого тумана птица не сориентировалась и врезалась прямо в окно моей комнаты. Это опасно. Она могла повредиться… Опасно… Опасно… Птица как будто кричала мне об опасности своими выпученными черными глазами, через свой бессильно раскрытый клюв. Словно пыталась предупредить о чем-то, телепатировала в мою голову неизвестным мне птичьим языком: “Беги, раз не можешь летать. Беги, пока твои ноги не переломаны”. Не выдержав нагнанного птицей утреннего страха, я дёрнулась в надежде, что моё движение прогонит птицу от окна, и это сработало – сильно припадая на одно крыло, пустельга помчалась прямиком в туман, в сторону, в которой росли древние ели, которых теперь совсем не было видно. Надеюсь, она не сломает себе крылья. Не сегодня… “Ты птица высокого полёта”, – неожиданно начинают всплывать в памяти слова Ирвинга Банкрофта, сказанные мне еще до гибели Блейка Макалистера. – “Смотри, при полёте выбирай правильный ветер, чтобы крылья не переломать прежде, чем сумеешь долететь до вершины Арарата”. “Мне крылом подать до вершины Арарата”, – мысленно шепчу я и отступаю от окна на шаг. – “Но только нужна ли мне эта вершина?”. Я вышла из своей комнаты ровно в десять минут девятого, а на кухне и в гостиной уже вовсю стоял аромат свежеиспеченных блинчиков. Насколько я поняла, на сей раз завтрак готовили оба Шеридана, так как каждый из них был подпоясан белоснежным фартуком. Меня с каким-то едва уловимым и непонятным мне счастьем пригласили занять место за барным островом, поставили передо мной тарелку с дымящимися блинчиками, чашку цикория и взбитые сливки, и еще потерлись о мои ноги (Вольт почему-то обожал мои ноги). Поулыбавшись и обменявшись со всеми собравшимися этим ранним утром у одного стола вежливым “как спалось – нормально”, я, увлекшись своим завтраком, как-то слишком быстро ушла в свои мысли, касающиеся расписанной доски, стоящей за моей спиной, и теперь даже не слышала, о чем разговаривали Шериданы. Спустя же некоторое время вдруг осознав, что уже достаточно долго брожу в чертогах своих мыслей, и что это может стать заметным, я оторвала свой взгляд от опустевшей тарелки, потянулась за чашкой с цикорием и начала вникать в болтовню отца с сыном. – С чего вдруг ты так пристрастился к ночевкам у дедушки с бабушкой? – интересовался старший у младшего. – На выходных ты всегда ночевал здесь. – Они ближе к городу. – Зачем тебе быть ближе к городу? – Ну, от них до больницы всего три минуты на байке. – До больницы? – Гордон заинтригованно приподнял брови. – Что ты забыл в больнице? – Я Камелию навещаю, – пожал плечами парень и почему-то вдруг опустил глаза. Мне показалось это странным. Мне всё казалось странным, что было связано с этими пятью девочками. – И часто ты её навещаешь? – ненавязчиво поинтересовалась я, словно в банальной попытке поддержать беседу. – Каждый день, – снова повел плечами Киран, словно желал стряхнуть с себя этот вопрос. – Каждый день? Зачем? – прямо в лоб спросила я. А вот это было слишком резко. И старший и младший Шеридан это определенно точно заметили, но я не собиралась отводить свой взгляд в сторону. – Ну… Эм… – щеки Кирана неожиданно начали розоветь. – Кхм… Ну… Она мне нравится… Гордон весело хмыкнул себе в кружку, пока я продолжала в упор смотреть на мгновенно опустившего глаза в свою тарелку парня. Он окончательно смутился. Блин, снова я опростоволосилась. Пора уже завязывать со своими подозрениями в этот адрес. И всё же я не могу остановиться, не узнав… – А кому Камелия ещё нравится? – не смогла заставить себя отступить я. – Что? – уже по уши залитый краской парень захлопал своими густыми ресницами, словно вспорхнувшими бабочками. – Ну, кто Ками еще навещает, кроме тебя, – попыталась как можно более мягко уточнить свой вопрос я, для убедительности в своей ненавязчивости поднеся чашку с горячим цикорием к сжатым губам. Восемь семнадцать, а я уже на работе. – Вы имеете в виду парней? Ну, Джастин Оуэн-Грин приходил. – Джастин? – приподняла брови я. – Чего он хотел? – Не знаю, – Киран задумался. – Просто пришел, но очень поздно… Афина должна была сменить меня, но она почему-то задерживалась, и я решил остаться с Камелией до тех пор, пока Афина не придет. Ками настаивала на том, чтобы я ушел, потому что уже было начало десятого, но я решил дождаться… Вообще с Камелией рядом постоянно находится Афина и её младшая сестра Белинда, потом по частоте посещений иду я, еще Роджер Галлахер пару раз при мне заходил, один раз даже с Дакотой, а так её много кто может навещать, мы ведь все здесь друг друга знаем. – Ну да… – сжала зубы я, вновь коснувшись губами теплой чашки цикория. Почему я в этом городе хожу кругами? Туман ведь здесь только первый день… – Ладно, мне пора, – заглянув в свой мобильный, гулко выдохнул Киран. – Не хочу опаздывать на биологию. Мы ведь договорились, что сегодня-завтра-послезавтра я здесь не ночую? – уже снимая с себя фартук, снова обратился к отцу он. – Да ты мне уже все уши прожужжал, Ромео. – Эй, я ведь тебя не пытаюсь вогнать в краску разговорами об Афине! – Никогда в жизни не настанет тот день, сын мой, когда ты сможешь вогнать меня в краску разговорами о женщинах, – самоуверенно уперся предплечьем в стол Гордон. – И потом, с чего ты вдруг Афину-то приплёл?