Он осекся, не закончив. Прошло еще с четверть минуты, и уже Постников сказал: — Я одного не могу понять… Почему тебя сунули под какой-то глупый арест? Будь я Нессельманом, пристрелил бы прямо в директорском кабинете. Самолично. И там же отправил бы в электропечь по частям. Для уверенности. Как ваша безопасность вообще такое допустила?! А если бы ты начал записки писать и бумажными самолетиками рассылать из окна? Или выпросил бы телефон уборщицы? — У меня окна не открываются, — невесело улыбнулся Фирсов. — И автоматическая уборка. Алекс, не пытайся понять логику бюрократического аппарата, в ней нет ни здравого смысла, ни чего-то человеческого. Себя вспомни, как ты вылетел из треста. — Ну… да… — Бес оскалился, явно припомнив что-то неприятное. — Если бы я был рядовым конторщиком, все так бы и случилось, как ты описал. И случалось. Однако я курировал важнейший проект, от которого зависела судьба треста. Я гроссмейстер, член правления, пусть и тайный. Таких людей не принято убивать без железных оснований, потому что иначе теряется смысл бега по карьерной лестнице. Фирсов опять щелкнул пальцами, читая импровизированную лекцию. — Ты карабкаешься от должности к должности, от привилегии к привилегии, в полностью закрытый мир, на безопасность которого работает, в сущности, весь трест. Чтобы от меня избавиться настолько… решительно, требовалась причина, причем такая, чтобы никто из директората не задавался вопросом «сегодня его, а завтра кого?». И пришить мне открыто было нечего, я на проект «ГосСтат» жизнь положил, буквально. Потому изолировали меня соответственно, то есть как бы и не до конца, не окончательно. И по ходу пытались продавить втихую приказ об окончательном увольнении. Пока ты не появился как хер из расстегнутой ширинки. Кстати, племянничек наверняка выставит это как вражескую операцию по спасению шпиона и доказательство моей измены. Думаю, весь директорат уже проголосовал за мою ликвидацию любой ценой. — А вдруг это все проверка? — спросил вдруг Кадьяк. — Может мы от «Правителя» и так тебя проверяем на верность. — Возможно, — согласился Фирсов. — Вполне возможно. Но я так не думаю. И я готов рискнуть. Ну что, по рукам? Хорошая батарея получается. — Батарея? — не понял Кадьяк, далекий от русских шахматных терминов — «Батарея», — уточнил более искушенный Постников, набравшийся полезного жаргона высокопоставленных трестовиков, пока работал в арбитраже. — Две или более шахматные фигуры, объединение которых усиливает потенциал атаки. Кадьяк задумался, потом резким движением сцепил пальцы обеих рук, будто иллюстрируя концепцию объединения. Спросил: — Ну, допустим… и что потом? — А потом дорога дальняя, — пообещал Фирсов. — Нельзя просто зайти в трест, сказав «есть секреты на продажу, хотим поторговаться». То есть можно, обратно только не выйдешь. Предложение следует правильно оформить и правильно занести через нужных людей. Мне надо возобновить пару давних знакомств и прощупать старые связи, действуют ли ни еще. Есть у меня… друзья… Давно не общались, но эти, по крайней мере, выслушают. И, быть может, выступят посредниками. — Не продадут? — усомнился Кадьяк. — Может, и продадут, — стоически произнес Фирсов. — Скорее всего, даже продадут. Но сначала все-таки послушают. — Настолько добрые и старые друзья? — Мы в одном полку служили, вместе воевали, затем пошли разными дорогами, но связи остались. Если уж кому-то доверяться, лучше тому, с кем пожег пару-другую натовских танков. Это сближает людей. — Забавно, — потянул Кадьяк. — У меня отец был танкистом. Погиб, когда ваши рвались через Фульдский коридор. — Это проблема? — Нет, пожалуй… Война есть война. Он был идеалист и патриот, а я индивидуалист и космополит. Просто любопытно, как жизнь сталкивает людей. — Фульд, — наморщил лоб Фирсов. — Нет, не моя работа точно. Мы были во второй волне и пошли в бой уже под Реймсом. Бюрократ и наемник оглянулись, поглядели на спящего Беса. Раненый тихо сопел, изредка подергивал губами в такт приступам боли и выходить из сонного забытья не собирался. Кадьяк склонил голову на бок и повторил жест, которым ранее обменялся с Постниковым — виртуальный хлопок ладонями. — Договорились. Но только если от тебя будет польза. — Технолог, боевик, финансист, — перечислил Фирсов. — В самый раз для нового предприятия, маленького, но очень перспективного. — Что дальше? Когда подлечим… технолога. И ты поднимешь связи. Финансист маленького, но перспективного предприятия ненадолго задумался, а затем сообщил: — Ну, если «Правитель» или милиция не найдут нас раньше… то мы направимся в самый большой город на свете. — Putain de bordel de merde! — выдохнул Кадьяк. Кажется он уже сильно жалел о договоре. — Я знал, что тебе понравится, — осклабился Фирсов. — Да, мы поедем в гигаполис Бомбей. Глава 13 Часть III «With a Little Help from My Friends» Глава 13 Следующую неделю махинаторы отсиживались на конспиративной квартире. Фирсов добивал поджелудочную железу старой тушенкой и грузинским кофе, бурча, что наслаждается вкусом задорной молодости. В остальное время старый бюрократ методично работал над концептом Беса и «технических мудрецов», оформляя его как полноценную техкомкарту, то есть план, четкий и детальный, под который можно было привлекать финансы и другое обеспечение. Помимо этого Фирсов организовал мудреную переписку через зашифрованные послания, которые следовало отправлять из удаленных точек доступа и таким же образом принимать ответы, ни в коем случае не засвечивая квартиру. Бес приходил в себя под капельницами, Кадьяк исчезал и появлялся без предупреждения, решая текущие вопросы. Перестрелка в «Галеоне» избежала огласки, про нее молчали новости, «бегунки» цифровых кругов, и даже гонзагамо раскопали только скупые упоминания о некоем инциденте. Ничего не было, точка. Кадьяк осторожно навел справки и выяснил, что заказы относительно Фирсова и его спутников не появлялись ни в розыскных конторах, ни на рынке открытых договоров. Это значило, что беглецами занимается только служба безопасности треста, причем в условиях полной конспирации. Такой расклад сильно усложнял жизнь, но вселял толику надежды — значит, Фирсов действительно считался крайне важной целью, и его секретное знание вполне могло быть настоящим (в чем Бес все же крепко сомневался, больно уж фантазийно выглядела история). Дни шли, сменяя друг друга, никто не вламывался через хлипкую дверь, не стрелял в окна из «слонобоев» и ракетных установок, не засылал автоматиков со взрывчаткой и ядами. Это обнадеживало и говорило о том, что беглецы запутали следы, в противном случае их нашли бы. Но для того, чтобы действовать дальше, требовалось показать нос из норы… Поэтому Кадьяк, на которого легли заботы по обеспечению дальнейшего отхода, вообще перестал спать, ограничиваясь двухчасовыми сеансами кибернетической «маски забвения». На данный момент иностранец показывал себя самым полезным членом команды, без которого затея давно вылетела бы в трубу. Приходя в себя после восстановительных процедур (которые проводились, разумеется, строго нелегально и потому шли быстро, жестко, без смягчения) Бес предавался самобичеванию за самонадеянность и плохую подготовку операции. Но что-то менять было уже поздно, оставалось лишь вскочить на бурный поток событий и нестись вскачь, рассчитывая на изворотливость и удачу. Пока еще даже не существующему синдикату сказочно везло. На пятый день Фирсов сообщил, что сумел договориться о встрече. Точнее зафиксировал, что таковая вообще может состояться. Анонимные однополчане в принципе готовы были послушать интересные вещи, но только через одного представителя и на своей территории, которой неожиданно выбрали Филадельфию. По этому поводу состоялось короткое и безрадостное совещание, на котором будущее правление синдиката констатировало — выбора особого нет. Будем встречаться, принимая риск в качестве неизбежного бонуса. — И сдалась им американщина? — удивился Постников. — А как же Бомбей? — Подальше от Евразии, — пояснил Фирсов. — Если первично договоримся, тогда уже в Индию, на общую сходку. — Как будто не все равно, — вздохнул Кадьяк. — Покупаешь билет на баллистический стратоплан, и все далекое становится близким. Кибернетик скорее брюзжал, потому что резон в действиях неизвестных «коммэрсов» имелся. Несмотря на хорошие связи «Правителя» с американскими трестами его СБ неуютно чувствовала себя за океаном. Но такое путешествие требовало сложного транзита, который опять ложился на плечи Кадьяка. Наемник выглядел измотанным и похудел как узник рабочего лагеря «ЯкутАлмаз» в Африке. На восьмой день затворничества Кадьяк сообщил, что в целом «маршрут построен» и закончил оформление «одноразовых» документов. — Придется еще немного запутать следы, — сказал кибернетик. — Так что прямых рейсов лучше избежать. — Двинем через «Банан»? — подумал вслух Постников, глядя на очередную голограмму, плывущую высоко в небе. Дирижабль транслировал не только изображение, но и звук, обещая незабываемый концерт ультрамодной и эпатажно-консервативной исполнительницы под звучным именем Перловка. Реклама терзала глаза и уши москвичей не первый день, нарушала с десяток норм и постановлений об акустической гигиене и световом нормировании, так что штрафы должны были исчисляться сотнями тысяч рублей. Очевидно безголосая Перловка, способная только надрывно шептать в микрофон, и в самом деле была ультрамодной, принося очень хорошие деньги «Rigas skańuplašu fabrikã», она же «Рижский завод грампластинок». «Бананом» в просторечии называлась крупнейшая агломерация Европы, растянувшаяся от Лондона до Милана. На карте сложная конурбация напоминала серп или объеденный мышами банан, отсюда и прозвище. — Нет, — ответил Кадьяк. — У них ограничения по рейсам для таких как мы. И больше камер с выборочными проверками через ЭВМ. Полетим разными путями от Берлина. Бес уже привычным жестом потер живот с левой стороны — печень успокоилась, зато напомнила о себе поджелудочная. Легкий массаж страдания не облегчал, но психологически становилось чуть легче. — Все, я пошел спать, — уведомил Кадьяк. — Нейронам тоже надо отдыхать, они не восстанавливаются. — Опровергнуто новейшими исследованиями «ЕВО», — сразу откликнулся Фирсов, потирая кончики пальцев, бюрократ снова печатал весь день и жаловался на подступающий тоннельный синдром. — У них на этом вся программа нового поколения агентов построена. — Тем более, — исчерпывающе отрезал Кадьяк. — Не кантовать, не бросать, при пожаре выносить в первую очередь, — проскрипел Бес. — Кстати… Он глянул на Кадьяка, который почти сразу заснул, а может успешно притворялся. Во всяком случае, ритм сердцебиения у наемника замедлялся как у спящего. — А что там про новое поколение?.. — Биотехнологии, — пояснил Фирсов, крутя запястьями. — Клоники? — Нет, — качнул головой бюрократ. — Тупиковый путь. Слишком дорого. — Я знал одного, — заметил Бес. — Очень сильный боец. Был… наверное. Даже сейчас воспоминание о Коллеге отзывалось холодными мурашками по спине. На свете было несколько человек, с которыми Бес не хотел бы встречаться ни при каких обстоятельствах, и сподвижник Доктора шел в коротком списке под номером один. — Слишком дорого, — едва ли не по складам повторил Фирсов. — Как ни хитровывернись, усовершенствовать готового человека намного проще, чем делать его с нуля. Бес снова растер живот под спортивной курткой из синей шерсти с надписью «Олимпиада-76». Старая вещь, сделанная задолго до рождения Постникова в обоих мирах, была теплой и очень уютной, намного лучше современнейшего платья из высокотехнологичных материалов. Постников уже решил про себя, что захватит (то есть, по сути, украдет) куртку на молнии с собой и сделает талисманом. Будет надевать осенними вечерами, наслаждаясь работой замененного желудочно-кишечного тракта, которому любой кофе нипочем. Тем временем Фирсов развивал идею, а Бес с интересом слушал. К старому трестовику можно было относиться по разному (и Постников его искренне ненавидел), однако беглец из «Правителя» был очень умен и многое в жизни повидал, от страшных боев Мировой войны, обрушивших старый добрый мир сверхдержав, до «ревущих девяностых», когда закладывался фундамент транснационального планово-электронного империализма. Фирсов помнил и танки, сожженные на улицах европейских городов, и горящие спустя десятилетие на тех же улицах дорогие машины корпоративных служащих. — Со временем и до этого доберется наука, мы еще придем к личному бессмертию за непредставимые деньги. Но пока впереди промежуточный этап — отказ от протезирования. Нейронная революция. — Без аугментаций вообще? — Бес скептически припомнил прогноз Крокера насчет повальной роботизации милитаризма. — Да, — Фирсов то ли не заметил скепсис, то ли проигнорировал его. — То есть немного не так. Приращения новых поколений будут строиться на памяти формы, а главным станет разгон не процессоров, а мозгов. Сверхбыстрая обработка информации, вынесенные на внешние носители калькуляторы для вспомогательного обсчета, «дерево» вместо «камня».