— Ничего не понял, — честно признался Бес. — Ну, тогда просто представь себе… — судя по тону Фирсова, он крепко сомневался в способности кибернетика представить что-то сложнее промышленного робота. — Человек без всей этой архаики с гидроприводами, проводами и прочего примитива. Внешне и на любой просвет абсолютно неотличим от новорожденного. В голове у него крошечная ЭВМ по технологии «дерево», то есть квазибилогические материалы, которые работают с информацией как нормальная электроника, только еще быстрее, не отторгаются плотью и не отображаются никаким рентгеном. Вкупе с калькой в черепе у нашего абстрактного человека еще и внешний модуль на прямой связи, который при необходимости дополняет работу и распараллеливает задачи. — Так это и сейчас есть, — хмыкнул Бес. — Есть, — терпеливо согласился Фирсов. — Но действующие образцы либо требуют проводной связи, те самые штекеры в затылок или руку, что так любят кабуки, либо делаются в габаритах чемоданчика или барсетки, потому что беспроводную связь надо защищать от перехвата, это сложно. Здесь Постникову пришлось молчаливо согласиться — благо ему не раз приходилось лично наблюдать «впилку» графов с перехватом управления чужой электроникой. — А здесь будет что-нибудь вроде браслета, который можно надеть на руку, на шею, приклеить вдоль позвоночника или сунуть в карман. Миниатюризация, никаких проводов, никакого радио. — Запредельные частоты? — спросил Бес. — Сверхбыстрое «плавающее» шифрование. — Нет, — усмехнулся трестовик. — «Деревянная» же нервная система, дополняющая оригинальную, живую. Но это уже другая тема. Слышал как «Кендачи» с «Лазарусом» подрались? — Да. — Это оно и было. Бились за патент на материалы, но главное — за способ, благодаря которому искусственные нервы становятся паразитарно-мобильной аугментацией. — Не понял, — нахмурился Бес. — Я же говорю, новая революция уже на пороге, а вы все железками гремите, — усмехнулся Фирсов. — Искусственная нервная система это опять же первый этап. Дальше оно все эволюционирует в дополнительный скелет типа «паутина». В одной коробке антенна, передача информации, армирование и эндоскелет. Японцы начали раньше и ушли дальше, но заплутали по дороге. Они не смогли решить проблему сращивания нервных тканей и, по сути, сделали автономную систему. Их «паутина» действовала как самостоятельная структура, ее действия привязывались к перемещениям тела, но не определялись им. — Снова не понял. — Да, непросто. Японцы назвали это еще «скелет в призраке». Есть костяк, и есть призрачная плоть, между собой они не связаны, но должны работать как единое целое. Теперь понятнее? — Ясно, — Постников изобразил бесконечный скепсис. — Дурацкая модель. Я не представляю ресурсы, которые нужны для обсчета такой координации. — На тот момент казалось, что схема рабочая. ЭВМ считает движения носителя и подгоняет под них изменение «паутины». Но да, проблемы сразу были очевидны, и они проявились. Например, ты сжал кулак и хочешь стиснуть пальцы еще сильнее. Калькулятор в твоей голове считывает сигналы и формирует управляющий пакет для эндоскелета, так, чтобы движения искусственных волокон в точности совпадали с движениями тела. Если все будет хорошо, процессы действительно совпадут. Если не очень, случится рассинхронизация, и у тебя будет микротравма. А если все будет совсем плохо, процессор вполне может решить, что ты хочешь, например, растопырить пальцы, и эндоскелет выполнит приказ. Пример грубый, но суть, думаю, понятна. — Больные островные мутанты… — Бес прищелкнул языком. — Да. Предварительные испытания обнадеживали, однако на практике эндоскелет буквально резал рецепиентов на части или убивал их микротравмами. А у американцев получилось, они смогли разработать материалы, которые не кромсал ткани как нанобритва… Но мы отвлеклись. — Ага… — Бесу в голову пришла мысль, точнее вспомнилась, он уже давно размышлял об этом. — Слушай, а почему высший управленческий состав не хромирует себя? Из-за всего, что ты описал? Боятся сесть на опаздывающий поезд? — Именно. Я тебе скажу больше, в большинстве трестов если ты уже хромирован и получаешь какой-нибудь ответственный пост, то просто обязан избавиться от протезов. Забавно, но миром аугментированных людей правят только «чистые». — Нелепо. — Разумно, — сказал Фирсов. — Здесь и логика, и философия, и трезвый расчет на десятилетия вперед. Но это сложная тема, я к ней сейчас не расположен, давай в следующий раз. В общем, готовься к новому дивному миру. Железякам уголка в нем не найдется. Разве что в гетто. — Ну, может быть… — Бес дернул щекой. — Не хочешь, не верь, — пожал плечами Фирсов. Пожилой трестовик словно терял жизненную энергию с каждым словом, он все больше горбился, безвольно опустив руки между ног. — Но вы с этим Железным Дровосеком выбрали хороший момент, чтобы соскочить с арбитража. Потом будет дороже, когда толпы безработных агентов начнут адово демпинговать, убивая направо и налево за еду и «три К». А уж какое раздолье начнется в городах, цены то упадут ниже низшего. Если лавочка еще не закроется к тому времени. — Закроется? — Постников уцепился за оговорку. — Конечно, — Фирсов говорил уверенно, как о чем-то само собой разумеющемся. — Золотой век агрессивного арбитража это большой компромисс планетарного масштаба. Оферта, которую сделал крупный капитал всему миру, а мир ее принял. Большинство участников сделки довольны и нашли свое место в новом порядке вещей. Экономика бежит вперед, рынок поглощает любые деньги, безработица минимальная. Мы ведь на самом деле живем в очень богатом обществе, в нем столько прибавочного продукта, что хватает на прокорм армии бездельников и убийц вроде тебя. — Мелкие обзывалки есть признак слабой аргументации, — Бес решил вспомнить, что у него вообще то интеллигентское происхождение и образование в анамнезе. — Не убедил. — Я тебя не обзываю, — парировал Фирсов. — Я констатирую факт, притом очевидный. Сам прикинь, сколько экономически бесполезного народа шарашится по планете, от шмыг-барыг до графов и наемных армий. Они не производят ничего, только участвуют в переделе доходов и рынков. И этой орде есть на что жить, несмотря на то, что они постоянно уничтожают материальные ценности. Так что наш мир очень богат и богатство лишь прирастает. Но… Фирсов улыбнулся, но так, что уголки губ не поднялись, а наоборот, опустились в отнюдь не веселой гримасе. — Но диалектику не обманешь. В каждом явлении спрятана кощеева игла его погибели. Когда арбитраж окончательно превратится в войну без правил, когда жизнь потребителей станет побочным ущербом третьего уровня, а мировая экономика таки свалится в кризис, все изменится. Вопрос лишь кто и как именно прекратит вольницу. Но это будет не сегодня и не завтра. На наш век приключений хватит. Фирсов сгорбился на старом деревянном стуле с проножками, которые держались только на черной изоленте. Кибернетик присмотрелся к администратору внимательнее, используя куцые возможности своего хрома, и увиденное ему не понравилось. Фирсов сдал, притом очень заметно, Бес даже удивился, почему не обратил внимания раньше. Беглый трестовик выглядел как опустившийся, потерявший надежду дефект или шмыгло низшего уровня. Тусклый взгляд, монотонная речь, вялые движения… Отчасти упадок можно было списать на нездоровое питание плюс избыток кофеина, но лишь отчасти. Постников долго смотрел на Фирсова, а тот вообще не обращал внимания на кибернетика, думая о чем-то своем, и думы те явно оптимистичными не были. — Проблемы с переговорами? — прямо спросил Постников. — Нет, — ответил бюрократ. — Все на мази. Ну, насколько это возможно, учитывая… Он слабо махнул рукой с болтающейся кистью, видимо отразив жестом всю совокупность текущих проблем. — А что тогда? — Отстань, и так… — огрызнулся Фирсов, снова не закончив фразу. Отвернулся, бездумно уставившись в зеленый экран. Бес немного подумал и коротко сообщил: — Тряпка. — Чего? — тусклым голосом спросил Фирсов, не поворачиваясь. — Тряпка, — повторил Постников. — Сначала хорохорился, строил тут из себя титана основателя, а как пришлось что-то делать, сдулся. Трестовик поглядел на Постникова со слабым интересом, в безжизненных глазах мелькнула искра возмущения. — Да ты вообще лежал трупом, — дернул губой Фирсов. — Балласт и деф. — Где тот суровый мужик, которого я помню? — спросил Бес, игнорируя выпад. — Который не зассал сесть в один самолет со злейшим врагом. — Да какой ты враг? — начал заводиться Фирсов. — А потом рванул «электро», — Бес опять проигнорировал слова оппонента. — На высоте в три километра. В действительности Бес не помнил, на какой высоте пилот рубанул электромагнитной миной всю электронику, включая управление самолетом. Но это было неважно. — Тот Виктор Фирсов был гроссмейстер и коммэрс высокого полета. Он знал, что ничего на свете не дается просто так. И ничего нельзя удержать просто потому, что оно как будто «твое». А это… Бес показал на бюрократа пальцем в самой оскорбительной манере, какую смог придумать. Хмыкнул, поджав губы так, будто собирался плюнуть под ноги Фирсову. — А это вот, на стуле, чмо какое-то, половая тряпка. Лапками грозно помахал, равную долю потребовал и сдулся. Фирсов по-волчьи оскалился, сжал кулаки, пару мгновений казалось, что он вот-вот бросится на кибернетика, но совладал с порывом, быстро взял себя под контроль. — Слышь, железяка недоразвитая, — отчеканил он, тихо, но выразительно. — Лишенец нравственный, дегенерат со стволом. Дурацкий реликт дурацкой эпохи. Думаешь, это все легко? Думаешь, так просто организовать все, чтобы тебе не выпотрошили мозги, а потом сожгли в печи? Фирсов ударил кулаком по колену. Бес готов был поклясться, что Кадьяк проснулся и внимательно слушает разговор, однако внешне наемник казался едва ли не хладным трупом. — У меня было все, понимаешь?! — яростным шепотом возопил бюрократ. — И больше ничего нет. Ничего! И теперь я пытаюсь продать то, что продать невозможно, потому что у него цены нет! Просто нет! Ты понимаешь, по какой грани мы все бежим сейчас?! — И что, я в этом виноват? — контратаковал Бес. — Да ни разу! Тебя подсидели твои. Точнее твой. И убийц к тебе прислал тоже твой. И без меня он завалил бы он тебя неделей-другой позже. По-родственному. Я… — Постников оглянулся на Кадьяка. — Мы твой счастливый билет! — Мне шестьдесят два года! — гаркнул Фирсов, так, что Кадьяк даже перестал притворяться спящим. — Поздновато, чтобы начинать жизнь с ноля! — Ну, так иди и повесься, — посоветовал Бес. — Что?.. — Иди в санузел, возьми там веревку и удавись. Жизнь то кончилась, чего уж теперь трепыхаться? — Да пошел ты, скотина, — огрызнулся Фирсов. — Я то пойду, не в первый раз, — криво улыбнулся Постников. — Ты меня уже дважды посылал и каждый раз почти до смерти. А сам то готов? Кибернетик протянул в сторону трестовика металлическую руку, да так, что Фирсов качнулся на стуле, подумав, что Бес хочет схватить его за лицо. Движение получилось особенно пугающим из-за сбоящих после ранения приводов, пальцы плохо координировались и двигались рывками. — Пузырь тухлый, — Бес почувствовал, что сам заводится, несмотря на попытки сохранить ледяное спокойствие. — А ты знаешь, что такое оказаться в «черной» зоне с поломанным хромом? Когда ходить толком не можешь от боли, а надо, иначе тебя еще до рассвета разберут на продажу. И дозу витакриона надо принять в течение суток, чтобы не началось отторжение из-за ран, причем продукт нужен чистый, не индия. Хочешь, расскажу, как я его добыл? И скольких людей убил тогда? Из-за угла, в спину, потому что на большее сил не было. А как потом нищенствовал и за какую работу брался, чтобы хоть чуть-чуть вернуть никель к работе?! Рассказать, каково выдирать глазной протез самому себе перед зеркалом, скальпелем и пассатижами? Фирсов дернул шеей, склонил голову набок и промолчал, глядя в сторону. — Ладно, понял я, — пробормотал он, по-прежнему отводя взгляд. — Каждому свой крест… Бес наклонился к нему, сжал металлический кулак до хруста в суставах. — Если ты самому себе не нужен, так иди, сдохни, — почти шепотом вымолвил кибернетик. — Нет сил начинать жизнь заново, так и не начинай. — Да иди ты к чертям, психиатр недоделанный, — зло выдавил Фирсов. — Просто посидеть нельзя, расслабиться. Он резко встал, едва не опрокинув стул, ушел в ванную, где долго умывался, фыркая и расплескивая воду, Бес был уверен, что холодную. — Cirque du Soleil, — пробурчал Кадьяк, глянув одним глазом на сумеречный вечер за пыльными окнами, перевернулся на бок, скрестив руки на груди, а затем опять уснул. Кадьяк покинул сборище на следующий день утром, еще до рассвета, он добирался до Германии на скоростном поезде вроде «Амурской Стрелы», только французского производства и с куда меньшим комфортом. Бесу категорически не нравилась идея раздельного бегства из страны, но и в соображениях Кадьяка был свой резон — так меньше шансов, что их засекут. Чем выше плотность поиска, тем сильнее следует раздробить группу, азы городского милитаризма.