Город нелепых мечтаний и громких слов, Сказанных кем-то в запале (не очень умным). «Деньги нужны… ради них я на всё готов… В Зону… а где же ещё взять такую сумму?» Ночь под фонарным столбом беспокойно спит. Ждать до рассвета, пожалуй, мне нет резона. Выпью сейчас привезённый во фляжке спирт, И никогда… Никогда я не сунусь в Зону! – Как тебе? – спросил он, когда Монгол довольно хмыкнул. – Жизненно… Особенно про торговца… Это он Шляпника описал, один в один. Обрезами торгует, через Рубеж переводит за деньги. Ну, и про нож хорошо… – Тут целая подборка. Я тебе оставлю журнал. Почитаешь потом. – Анка там как? – По осени едет поступать в Москву. Я договорился. А ты в Надеждинске разве не бываешь? Монгол поморщился. – Ясно… То-то Баклан, когда к Поляку приезжал, о тебе спросил, а он: «Пропал Монгол…» Ты с женой-то общаешься? Хусаинов потупился. – Что, вообще никак? Она же тебя ждёт, старик. Монгол залпом опрокинул стопку, занюхал грязным, засаленным рукавом. – Пока сына не верну, домой не поеду. Я ей в глаза смотреть не смогу… – Баран упрямый! – Женька вскинулся. – Я с ней две недели назад разговаривал. Плачет. Она ждёт тебя домой. Слышишь, Азат? Хусаинов молчал. – Баран, мля… – зло процедил Женька, – взрослый мужик, а ведёшь себя, как пацан… Вот всё и прояснилось. Каков отец, твердолобый и упёртый, таков и сын… Позвони ей… – Женя положил на стол свою книгу, на обложке которой был изображен покосившийся деревянный крест с респираторной маской на гнилой поперечине и надпись «В ад и обратно», Захар Причастный, – я тебе тут прямо в книге написал номера: свой, твой домашний, Дениса номер, Поляка… На всякий случай… – Без Ромки никуда! – рявкнул Азат. Друг пожал плечами, положил на стол, стопкой, журналы и книги и вышел из бара. Монгол рассеянно взял верхний том – это оказался журнал «Подъём», принялся листать, ища знакомое имя: Мирошниченко, Перминов, Лютый… А, вот и он. Открылась страница с закладкой, с фотографии на Монгола глядел улыбчивый мужичок в пиджаке, при галстуке. Поляка было не узнать. Ниже значилось: Поляков Валерий Егорович. Родился в городе Воронеже, до выхода на пенсию служил в специальных подразделениях Республики Беларусь. В настоящее время проживает в городе Надеждинске. Пишет стихи и прозу о Зоне отчуждения… Монгол подтянул к себе рюмку Женьки, которую товарищ так и не пригубил, выдохнул, выпил. Только после этого принялся читать первое же стихотворение: Точка «А» становится точкой «Б», Если долго идти по болотной жиже, Через мрачный лес, по худой тропе. Точка «Б» всегда означает – выжить. В опустевшем баре подсев к тебе, Полоумный сталкер взмахнёт руками. Он расскажет: якобы в точке «Б» Главный куш всей жизни – «Скорбящий Камень». У Кричащей Топи – дурман-трава И гнилой туман, «как живой», по факту. Точка «А» становится точкой «А-а-а…» Для пришедших в поисках артефактов. Но бывает – точка горит на лбу, А спустя мгновенье ты слышишь выстрел… Правда, эта тема у нас – табу. Болтунов судьба прибирает быстро. Ставишь точку «Б» на излёте дня, Рвёшься прочь, надежду спастись питая. Ты бежишь, но Зона даёт понять, Что не точка поставлена – запятая. Как же ты прав, Поляк… Нельзя поставить точку. Зона держит. И самого Монгола, и его непутёвого сына. Жене Хусаинов позвонил через неделю. Номер он помнил наизусть, зря Женя записывал его, портя страницы своей книги. Потянулись гудки, за ними всхлипнуло, и послышался знакомый голос: – Да, слушаю… – Здравствуй… – проговорил Монгол и понял, что голосовые связки закаменели, слова выходят тихо и сипло. – Азат? – Да, это я. В трубке молчание, затем горькое рыдание… – Я вернусь… Обязательно вернусь, только найду сына – и сразу же обратно. И положил трубку. Потом, двумя месяцами позже, звонил ещё пару раз. В первый никто не ответил, во второй раз в трубке послышался незнакомый голос: – Квартира Хусаиновых… – Это Азат… – Здравствуйте, дядя Азат, – холодно и грустно отозвался незнакомый голос. – Это Рафик… Монгол узнал голос племянника, и внутри всё похолодело.