– Очень точное описание. Естественно, речь составляю не я. Где видано, чтобы монарх сам писал себе тексты? – А кто пишет речь? – Парламент. У нас в Нидерландах он называется Генеральными штатами. – А кому зачитываете? – Генеральным штатам. – Выходит, вас можно просто выключить из цепочки и сэкономить ваши силы? – Это имеет символическое значение. И потом, у меня остаются разные выражения лица. – Точно. На этом месте я и понял, что ничего не понимаю. – Еще я могу делать паузы. Повышать или понижать голос. Принимать разные позы. Говорить быстрее или медленнее. И когда я так делаю, все думают, что в этом, возможно, выражается отношение или приоритеты нидерландского народа. – Должно быть, у вас это отлично получается! – Вы очень добры ко мне, Руфус. А почему вы так решили? Руфус вдруг ощутил, что у него горит лицо. Кажется, он ступает на опасную почву. – Да нет, я… я ничего такого не имел в виду. Просто… когда вы выражаете какие-то чувства, у вас выходит… очень красиво. И тепло. Саския покраснела. Надо было срочно выходить из неловкой ситуации – и Руфусу пришло в голову, что можно перевести ее в шутку, заговорив о ком-то другом: – А вот у старины Сильвестра Лина такое бы вряд ли вышло! Она улыбнулась и покачала головой. – Нет, речь-то он произнесет, но о том, что он при этом чувствует, нипочем не догадаешься! Саския кивнула, все еще улыбаясь, и отвела взгляд. Кажется, она думала о чем-то своем. – И вы говорите, – продолжал Руфус, – что этим можете влиять на события в стране? – Так говорят, – ответила Саския. – Да, кстати, раз уж зашла об этом речь… – Что? – Хочу выразить свои чувства. – Э-э… – С первой минуты, когда мы встретились в Уэйко и вы храбро бросились наперерез опасности, чтобы помочь Леннерту, я восхищаюсь вами, Рэд, и глубоко вам благодарна. Когда вы помогли нам выбраться с аэродрома и добраться до Хьюстона по реке, эти чувства усилились и стали глубже. Но дальше программа, подготовленная Т. Р., развела нас в разные стороны, и я так и не успела выразить вам благодарность – и восхищение вами, Рэд, всем, что в вас так привлекательно. Теперь вдруг оказывается, что мне завтра уезжать. В Северном море бушует шторм, и вылететь придется рано утром, чтобы успеть приземлиться до закрытия аэропорта. Боюсь, немало времени пройдет, прежде чем наши пути пересекутся снова. И я не хочу упускать эту возможность. – Возможность? Она подняла брови и пожала плечами, как бы говоря: «Кто знает?» – Возможность чего? – Ну… – неторопливо ответила королева, с таким видом, словно обдумывает важную фразу из своего ежегодного послания к Генеральным штатам: каким тоном, с каким выражением ее произнести, чтобы миллионы голландцев ощутили то же, что и она. – Минет я тоже не исключаю, но вообще-то надеюсь стянуть с тебя штаны! Руфус ждал, что ему вручат медаль или благодарственное письмо – но минет… такое ему и в голову не приходило! На миг в глазах потемнело и сердце заколотилось в груди, словно он снова стоял на взлетной полосе в Уэйко и разряжал в Пятачка свой калашников. Жаль, что он не потратил лишнюю минуту и не надел трусы: член его затвердел и болезненно терся о грубые армейские швы. – А что не так с моими штанами? – спросил он, просто чтобы выиграть время. – О, все так. Очень практичные. Просто сейчас мешают. – Ну… насчет первого, что вы… что ты… предложила… мне кажется, это неправильно. При твоем положении… В общем, мне будет стыдно. – Так ведь и я не настаиваю. – Тут у Саскии зажужжал телефон, и она бросила взгляд на экран. – Моя дочь, – объяснила она, – жаждет услышать, как продвигается наше общение. – Хочет знать, о чем мы сейчас разговариваем? – Беспокоится о моей личной жизни в целом. Ее тревожит мое одиночество, она спрашивает себя, не ждет ли и ее в будущем нечто подобное. Тут Саския нахмурилась, сообразив, что допустила бестактность. Руфус тоже одинок, но у него нет дочери, которая беспокоилась бы о нем. Только случайные звонки от Мэри Боски. – А как насчет того парня, Майкла? – Ты имеешь в виду Микьеля? – Ну да. Я видел, ты выясняла, кто он и откуда. – И что же? Я заставила тебя ревновать? – спросила она с надеждой. – Что ты, о таком я и думать боялся! Знаешь, здесь, на Юге, и особенно в Техасе, цветной мужчина с белой женщиной… – Знаю. – Самые зверские суды Линча случались прямо там, в Уэйко. – Прости, что напомнила тебе об этом. Ты спросил о Микьеле. Не буду скрывать, он привлекателен. Мужчина именно того типа, какого ждут от меня таблоиды. Будь здесь журналисты – они бы нас, наверное, уже поженили. Но этой связи, – и она указала на Руфуса, потом на себя и снова на него, описывая жестом какую-то невидимую нить, – у меня с ним нет. – Ты о том, что случилось на взлетной полосе? – Отчасти. Но… Мы оба потеряли тех, кого любили, и с тех пор идем по жизни в одиночку. Прежде всего я об этом. Телефон зажужжал снова и, театрально вздохнув, Саския нажала кнопку, выключающую звук, и перевернула его экраном вниз. Руфус наклонился вперед, поставив локти на колени – в такой позе штаны меньше жали и терли в паху. – Знаешь, – сказал он, – у меня давно никого не было. Очень давно. Вдруг я все забыл? – Не беда, погуглим. – Думаешь, в «Гугл» даже такое можно ввести? Оба рассмеялись. – Я тоже этого хочу, – сказал он. – Даже очень. Просто мне и в голову не приходило, что… Он вдруг обратил внимание на стул, на котором сидел, – старинный деревянный стул, узкий, с подлокотниками и прямой жесткой спинкой. Неудобный. Встал и опустился на ковер, прислонившись спиной к стене. – Так-то лучше! И места больше, и вообще посвободнее. Не хочешь присоединиться? Саския покосилась на дверь (заперта), на окно (штора задернута) – и села на пол с ним рядом, совсем вплотную. Положила голову ему на плечо. Это оказалось так здорово, что на несколько секунд Руфус застыл, как статуя, – и не сразу сообразил, что можно ее обнять. – У тебя красивые руки, – сказала она. – Отжимаюсь, – объяснил он. – На спортзалы времени нет. Послушай, на случай если что-то пойдет не так, если мы слишком увлечемся… я должен спросить… как у тебя с предохранением? – Об этом не беспокойся. У нас в стране очень доступная медицина. – В карманах у меня куча всего, – продолжал он, – но даже не помню, когда я в последний раз… Она сунула руку в карман халата и достала оттуда блестящую упаковку презервативов. – Какой у тебя размер? – спросила она. – Этот подойдет. Она прижалась бедром к его бедру – и ощутила сквозь плотную ткань два разных ножа, телефон, блокнот, запасную обойму, пару маркеров и еще какую-то неопределимую мелочь. – В самом деле, – проговорила она, – сколько же у тебя всего в штанах! Но увидеть я хочу только одно. Покажешь? Перевал Рохтанг Спорные территории на индийско-китайской границе находятся в отдаленных провинциях и, кажется, не имеют к Пенджабу никакого отношения; однако, стоит задуматься о Пяти реках и их значении для Пенджаба, понимаешь, что это не так. Истоки всех пяти, а также Инда, в который они впадают, находятся в Гималаях. Заполучив контроль над верховьями рек, можно перегородить их плотиной – и ты получишь власть над рекой, а значит, и над жизнью и смертью всех, кто живет ниже по течению. Проработать маршрут поначалу оказалось задачей не из легких: от всех этих горных отрогов и речных излучин голова шла кругом. Но несколько дней спустя география этих краев кое-как уложилась у Лакса в голове. Наибольший интерес представляло место, где располагались истоки Ченаба и Беаса – всего в нескольких километрах друг от друга, на противоположных сторонах высокого горного хребта, пересеченного кошмарными серпантинами с общим названием «перевал Рохтанг». К северо-востоку от перевала начинался еще более высокогорный район Ладакх: по нему-то и проходила Линия Фактического Контроля. Внизу, на равнинах – в сущности, повсюду к западу от Шандигара, – легко было двигаться от одной реки к другой напрямик, пересекая плоские, как стол, доабы — междуречные плато. Здесь было не так: топография властно требовала выбрать одну реку и подниматься по ней до самых верховьев. Самым подходящим вариантом пока что выглядел Беас. Когда-то он остановил Александра Великого – быть может, и китайцев остановит? Шимла, город в пару сотен тысяч населения, возведенный англичанами в горах, ибо на равнинах они погибали от жары, стоит не на Беасе. Но один из лучших – точнее, наименее ужасных – путей от Шандигара к верховьям Беаса пролегает через Шимлу; да и в любом случае Ясмит направлялся именно туда и жаждал помочь Лаксу (до сегодняшнего утра) и всему Братству (теперь) всем, что в его силах. На полдороге к Шимле он остановился на фабрике, стоящей, как и все здесь, на неправдоподобно крутом склоне, и забрал груз. Парни загрузили ящики в кузов и, сидя на них, проехали остаток пути.