– Да. Официальную версию я знаю: частный визит к друзьям-американцам, задержалась из-за урагана. Ладно, допустим. Только мне хотелось бы знать… – Обязательно расскажу, когда останемся вдвоем. Я ездила на конференцию по глобальному потеплению. На лице Лотты отразилось одобрение. – Милая, знаю, что для тебя эта тема очень важна – даже если бы ты не… Саския обвела жестом все вокруг, что означало: «Даже если бы ты не была – с ума сойти! – принцессой и не жила бы в королевском дворце». – Техас… – задумалась Лотта. – Я знаю, что там крупная нефтяная индустрия. Саския подавила в себе желание ответить назидательным тоном что-нибудь вроде: «Дорогое мое дитя, крупная нефтяная индустрия сейчас повсюду, и значительная ее доля принадлежит нам». Вместо этого она сказала: – Определенно, в Техасе она более заметна. Там нефть добывают из земли. Но используется-то она повсюду. Это не так очевидно, но каждое здание, каждый автомобиль – тоже часть нефтяной индустрии. – И воздух, которым мы дышим, – добавила Лотта. – Воздух мы превратили в свалку для отходов. Ты слышала ночью, как сломалось дерево? – Нет, я все проспала! – Я думала об этом дереве. Много сотен лет оно извлекало из воздуха углекислый газ, перерабатывало его в тонны древесины – и наконец стало таким тяжелым, что не смогло устоять под собственной тяжестью. – Любопытный взгляд. Ты права, это дерево много повидало на своем веку. – На поперечном срезе сломанной ветки можно по кольцам увидеть, что происходило с этим деревом до индустриальной революции! Едва Лотта начала развивать свою мысль, как у нее пискнул телефон, и она опустила глаза на экран. Не в первый раз Саския подавила раздражение от того, как эти гаджеты вечно портят хороший разговор! Однако Лотта привыкла к многозадачности. Она прочла сообщение, на секунду нахмурилась – похоже, писали что-то тревожное, – снова подняла глаза на мать и вернулась к теме: – Может быть, имеет смысл отправить такой срез в лабораторию и провести исследование. Сделать химический анализ древесины. Разных колец. Пусть он покажет, что двести лет назад, до индустриальной революции, СО2 в воздухе было намного меньше, чем сейчас! – Я в этом мало понимаю, – ответила Саския, – но вполне вероятно, что можно сделать такой анализ. – Она нахмурилась, заметив, что Лотта снова уткнулась в телефон и набивает ответ. – Ты предлагаешь нам отправить ветку на анализ в лабораторию? Не уверена, интересно ли ученым… Лотта классически закатила глаза и испустила тяжкий вздох. – Разумеется, нет! Старый кусок древесины они могут взять откуда угодно. Я вот о чем: через несколько минут мы пойдем туда и будем фотографироваться с этой веткой, верно? Зачем? Чтобы показать людям: мы в курсе, что была буря. Отлично. Но ведь на свете куча вещей помимо бури, о которых мы должны быть в курсе. Вот что я предлагаю: когда закончим фоткаться на фоне этой несчастной ветки, вместо того чтобы дать ее убрать и распилить на дрова или уж не знаю что, – давай я отрежу от нее поперечный слой с кольцами и скажу, что хочу отдать его на анализ. Это покажет, что меня интересуют серьезные проблемы – глобальное потепление, ущерб от него и все такое. Саския не успела ответить, что это прекрасная идея: телефон у Лотты снова запищал, и на этот раз она вскочила с места. – У Тоона что-то случилось, – объявила она. – Мне надо на пляж. – В Шевенинген? – К северу от Шевенингена. – А что с Тооном? – Парень был одноклассником и приятелем Лотты. – Он рано утром пошел на пляж кататься на доске. Из-за шторма поднялись большие волны, отличные для серфинга. А теперь там происходит что-то странное. Ребята оттуда пишут, но я ничего не понимаю! Саския заметила, что в дверях стоит Виллем. Он смотрел в ее сторону, но по отсутствующему выражению лица и движениям глаз ясно было, что читает какой-то текст на экране собственных очков. – Ваше величество, – заговорил он, – простите, что прерываю, но я должен вам сообщить… – Что на пляже в Шевенингене творится что-то неладное? – закончила Саския, переглянувшись с Лоттой. – Похоже, прямо сейчас там происходит масштабная катастрофа. Лотта ахнула и закрыла руками лицо. Саския выпрямилась и пару секунд переваривала эту информацию. – А конкретнее? – спросила она. – Массовый расстрел? Взрыв? Кораблекрушение? – Что-то связанное с морской пеной. – Что?! Виллем беспомощно покачал головой. – Больше мне ничего не известно. Саския встала из-за стола. – Берем велосипеды, едем туда. Даже велосипеды здесь были почти излишни. От Хёйс-тен-Боса до кромки Северного моря можно дойти быстрым шагом меньше чем за час. На велосипедах, в сопровождении помощников и охраны на автомобилях, королева и принцесса добрались туда за несколько минут. Вдоль побережья Северного моря в этих местах тянулся пляж, то сужаемый, то расширяемый приливами и отливами. От города его отгораживала цепочка высоких и крутых дюн, поросших скудной растительностью – той, которой удавалось извлекать полезные элементы из рыхлой песчаной почвы и выдерживать постоянные ветра и соленую морскую влагу. Со стороны, обращенной к суше, дюны были более пологими, а почва болотистой, усеянной мелкими озерцами. Так выглядело в своем первозданном виде побережье от Хук-ван-Холланда, в нескольких километрах к югу от Гааги, и на север до самой Фризии. Гаагская часть стала популярным пляжем, обросла ресторанами, барами и тому подобным: все они строились достаточно далеко от берега. Сейчас, разумеется, был самый сезон для пляжного отдыха – тем более что вплоть до сегодняшней бури погода стояла теплая и ясная. К северу от Шевенингена рестораны и прочие развлекательные заведения, какие можно встретить на любом пляже, резко заканчиваются. После определенной границы здесь почти исчезают человеческие следы, прекращаются любые признаки цивилизации – остается лишь забор из колючей проволоки, отгораживающий пляж от дюны, и пара старых железобетонных бункеров, оставшихся от береговой обороны нацистов. По верху дюны идет асфальтированная велосипедная дорожка, но снизу ее не разглядеть – снизу видишь лишь несколько лестниц с деревянными ступенями, ведущих с дюны на пляж. В остальном это царство дикой природы. Зимой это место особенно пустынно; трудно поверить, что оно находится в нескольких шагах от столицы одной из самых густонаселенных стран мира. Дни, когда погода вызывает появление больших волн, становятся исключением. В это время на пустынном берегу собираются серферы. У каждого стоит в телефоне приложение, оповещающее о хороших условиях для серфинга – и, получив такое известие, они толпой бросаются в ту часть пляжа, где волны выше и лучше всего. Поскольку на Северном море нежарко, они, как правило, катаются в гидрокостюмах. Вот и этим утром, возможно, в самые ранние часы, множество любителей серфинга, разбуженные приложением, узнали, что через несколько часов к северу от Шевенингена условия для катания будут идеальные, а волны – такие, какие появляются, может, раз в десять лет. Так что, крутя педали в западном направлении между дюнами и колдобинами с внешней стороны пляжа, Саския, Лотта и их свита двигались по следам сотен серферов, которые вот так же, на велосипедах или пешком, презирая холод и ветер, собрались здесь еще до рассвета. На рыхлой почве ясно виднелись их следы. На гребне дюны, за которой скрывался пляж, собралась сейчас целая толпа. Гражданские, полиция, медики скорой помощи – все стояли лицом к морю, сбившись в кучу, и куда-то вглядывались. Странно, что ничего не делали, даже не пытались. Как будто съехались на какое-то грандиозное зрелище или, быть может, просто не понимали, что тут можно сделать, кроме как смотреть. Саския со своей группой стала подниматься наверх. Они пропустили пожарную машину, едущую на пляж по почти неразличимой тропе, затем двинулись за ней следом – и, оказавшись на гребне дюны и протиснувшись между прочими зрителями, смогли наконец взглянуть на пляж. Пляжа не было. То, что предстало их глазам, было настолько странно, настолько противоречило любым ожиданиям, что на несколько секунд просто их парализовало. Прямо под ними, всего в нескольких метрах от гребня дюны, лежал толстый слой какого-то буро-желтого вещества. Простирался отсюда до самого Северного моря, по-прежнему катящего на берег высокие волны. Но и волны, при всей своей мощи, не сдвигали и не растворяли это фантастическое вещество – скорее растворялись в нем. Оно поглощало даже шум прибоя. Посмотрев налево и направо, Саския обнаружила, что этот феномен простирается до пирса и колеса обозрения в Шевенингене к югу и по меньшей мере на такое же расстояние к северу. Несколько километров пляжа оказались погребены под толстым, тяжелым, неподвижным слоем… морской пены? Все еще с трудом веря своим глазам, Саския спустилась на несколько шагов по склону, чтобы рассмотреть вещество поближе. Пена оказалась совсем близко – до нее можно было дотянуться палкой. Но едва Саския вышла из толпы, раздался предостерегающий крик. Пока ее не узнали. Она выглядела одной из многих, случайной зрительницей. Но все, кто прибыл раньше – и полицейские, и медики, – поспешили дать ей понять, что не стоит делать ни шагу дальше. – Это… это что, просто пена? Обычная морская пена? – воскликнула Саския. – Так говорят специалисты, – откликнулся Виллем. – Обычная пена, которую мы всегда видим на пляже. – Да, понимаю, но на пляже ее мало! Обрывки пены, самое большее – цепочки вдоль линии прибоя. – И тем не менее. Это та же самая морская пена, просто… ее больше. И вся сконцентрировалась вдоль береговой линии, там, где сильнее всего прибой. Накапливалась на пляже быстрее, чем успевала рассеяться. Растекаться дальше тоже не могла – впереди дюна. И слой пены начал расти в высоту. Все выше и выше. Люди не успели убежать. Только сейчас Саския поняла, что здесь происходит. Над морем кружил лимонно-желтый спасательный вертолет. У берега болтались две крупные надувные шлюпки со спасателями-ныряльщиками на борту, но они, кажется, в основном были заняты борьбой с набегающими волнами – старались не превратиться в доски для серфинга и не оказаться на берегу. По велосипедной дорожке, идущей по гребню дюны, подъезжало все больше красных пожарных машин. Одна из них, остановившись вплотную к пене, выбросила туда канат; сейчас, держась за этот канат, из слоя пены выбирался пожарный в респираторе и с кислородным баллоном за спиной. Вид у пожарного был такой, словно его вываляли в перьях и обмазали дегтем, только почему-то белым. Добравшись до безопасной высоты, он отстегнулся от каната, махнул товарищам наверху – и те принялись вытягивать канат. Через несколько секунд из пены вынырнуло тело в гидрокостюме. Едва оно оказалось на безопасном участке, над ним склонились медики. Другие жертвы – многие в гидрокостюмах – лежали ничком на носилках или просто на земле. Спасатели делали им искусственное дыхание. По крайней мере, некоторым – других упаковывали в черные мешки. Пожарная машина развернула насос и принялась поливать пену, образовав в ней промоину. Пожарные покачивали насос из стороны в сторону, и промоина становилась все шире. Скоро в ней показалось еще одно неподвижное человеческое тело; этот серфер, как видно, добежал до самой дюны и пытался вскарабкаться на нее, когда пена его настигла. – В пенной массе нечем дышать, – объяснил Виллем. – Пена попадает в легкие. Плыть в ней тоже нельзя. Только бежать – или, скорее, брести – туда, где есть воздух. Но куда идешь, ты тоже не видишь. Нескольким серферам удалось взобраться на гребень дюны. Но некоторые побежали назад, спасать остальных. – Сколько их здесь было? – спросила Саския, невидящим взором смотря на то, как пожарный насос очищает от пены еще одно тело, и еще, и еще – все на клочке земли в несколько метров. – Не меньше сотни, – вздохнул Виллем. Работа Виллема в такой ситуации состояла в том, чтобы сохранять хладнокровие. От природы это ему было несвойственно. Бедствие поразило и ужаснуло его, как поразило бы любого. Не сказать, что такие случаи были совсем неизвестны: за последние годы несколько человек в разных местах уже тонули в скоплениях морской пены. Такая экзотическая причина смерти начала встречаться чаще, поскольку температура моря повысилась, что вызвало бурный рост водорослей – очевидно, имеющих прямое отношение к формированию пены. Но катастрофа такого масштаба, с массовыми жертвами, до сих пор оставалась чем-то невиданным и непредставимым. Изумление и потрясение, сопряженное с естественным ужасом и скорбью при виде множества погибших, парализовало Виллема – но лишь на несколько минут. Из ступора его вывела принцесса Шарлотта: уверенная, что здесь погибли ее друзья, она с рыданиями бросилась к медикам, распаковывающим мешки для трупов, а королева Фредерика устремилась за ней. Амелия, работавшая на износ всю неделю, сегодня наслаждалась заслуженным отдыхом. Другие секьюрити были здесь – и помнили о своих обязанностях. Сейчас они бежали трусцой рядом с королевой и ее дочерью. Одевались охранники так, чтобы не выглядеть «вооруженными громилами» и без труда смешиваться с толпой, так что теперь все вместе представляли странное зрелище: к ряду тел в гидрокостюмах мчится заплаканная юная девушка, за ней мать, а по сторонам от них бежит кучка обычных на вид граждан, но каких-то очень подтянутых, гладко выбритых и явно координирующих свои действия. Работа Виллема, напомним, состояла сейчас не в том, чтобы проявлять нормальные человеческие эмоции (этим и так занимались все вокруг), и не в том, чтобы обеспечивать физическую безопасность королевы (этим занималась охрана), а в том, чтобы подумать о следующих нескольких часах. Или даже о паре дней. Очевидно, все сегодняшнее расписание насмарку. Сегодняшние мероприятия Виллем отменил одним коротким сообщением. Он не побежал за остальными – остался на гребне дюны, откуда видел все происходящее и мог собрать детали в общую картину. Было очевидно, что они прибыли очень рано, откликнувшись на первые сообщения о беде. Дальше информация будет распространяться. Сегодня воскресенье, работают очень немногие. Весь город бросится сюда поглазеть – или в лучшем случае помогать полиции и медикам. Случайные обстоятельства – близость Хёйс-тен-Бос к месту происшествия, сообщения от друзей Лотты – позволили королеве и принцессе прибыть на место всего через несколько минут после катастрофы. (Или во время катастрофы? Виллем вздрогнул при мысли, что кто-то, возможно, задыхается под слоем пены прямо сейчас.) Так или иначе, на пляже скапливалось все больше народу – сейчас уже вдвое больше, чем ко времени их приезда. Толпа создала для полиции новую проблему. Повинуясь естественному инстинкту, все вновь прибывшие лезли на гребень дюны; ясно было, что кто-то из них неизбежно – из-за чрезмерного любопытства, неуклюжести или желания кого-то спасти – рухнет прямо в пену. Поэтому явилось подкрепление, и сейчас полицейские отгораживали велосипедную дорожку кордоном. Желтый спасательный вертолет подлетел ближе и, зависнув над самым местом происшествия, принялся разгонять пену струей от несущего винта. Отличная мысль! Мощный поток в несколько секунд сделал большую промоину и обнажил участок пляжа. Потревоженная пена разлеталась вокруг мириадами сверкающих на солнце брызг. Все это хорошо; но Виллем по-прежнему не занимался своим делом. Он повернулся к морю спиной и перевел взгляд на наружный склон дюны, туда, где возле кучки полицейских машин остановились принцесса Шарлотта и королева Фредерика. Они стояли рядом. Шарлотта держала мать за руку и склонила голову ей на плечо – трогательный жест, но и чуточку смешной, поскольку ростом она была на несколько сантиметров выше матери. Королева стояла уверенно и твердо, слушала, что говорит какая-то женщина в светоотражающем жилете, и кивала. Все в ее позе говорило о том, что краткая анонимность королевской семьи подошла к концу. Королеву узнали. Соответственно, изменилось и поведение людей вокруг. Сотрудница службы спасения докладывает ей, что происходит, хотя Саския, разумеется, не просила и не требовала у нее докладов. Она никогда так не делает. Но когда ты прибыл на место катастрофы и вдруг видишь перед собой королеву, неизбежно начнешь перед ней отчитываться – это происходит само собой.