– Сейчас идет вторая неделя июля, – медленно начала Дейя. – А сезона дождей все нет. Муссоны запаздывают так надолго, что некоторые пенджабцы спрашивают себя, будут ли вообще в этом году дожди. Саския кивнула. – А что говорят прогнозы погоды? Я слышала, надежда есть. – Слава богу, долговременный прогноз дает кое-какую надежду. – Но ведь и раньше случалось, что муссоны запаздывали? – Разумеется. Бывают и годы, когда дождей нет вовсе. Только дело не в этом. Дело в том, что люди смотрят на это… – и Дейя указала на запад, где полыхал редкостной красоты закат, – смотрят на то, что дождей все нет и нет… – И не могут не думать о том, что одно с другим связано, – заключила Саския. Они прошли через внутренний дворик и присоединились к Микьелю, Кьяре и Корнелии за легким неформальным ужином в бывшей монастырской трапезной. С ними сидел за столом и Марко Орсини, лидер движения «Векзиталь», которого желтая пресса порой называла «Дожем». Это был человек лет сорока, консервативно одетый, с серьезными и доброжелательными манерами, быть может, естественными для того, кто пытается продвинуть в умы и сердца сограждан идею… как минимум смелую. С собой Марко привел своего друга Пау, активиста из Барселоны – города, который, как и Венеция, искал способа освободиться от государства, куда его впихнули против воли. Столу, казалось, не меньше тысячи лет, а блюда молекулярной кухни, поданные на ужин, готовились на оборудовании, словно попавшем сюда прямо из NASA. Стены – в тех местах, где они не были покрыты трещинами или потускневшими фресками, – украшала живопись, в основном очень старая. Можно было только воображать объем и состав всего семейного собрания! Саския заметила полотна, которые сперва приняла за искусные подражания Тициану и Тинторетто, и лишь некоторое время спустя сообразила, что они настоящие. Более всего привлекало к себе взор полотно эпохи Возрождения, изображающее Цереру на крылатой колеснице. Богиня плодородия – та самая, от имени которой происходит слово cereals (злаки), – парила над идеализированным тосканским ландшафтом, разыскивая свою дочь Прозерпину. Саския прекрасно помнила эту историю. Горе Цереры от разлуки с дочерью, которую похитил Плутон и против воли сделал царицей подземного мира, привело к появлению времен года. От горя и гнева Цереры землю охватывает холод, увядают растения, прекращается цветение и рост. Но потом богиня плодородия смягчается – и вся зелень на земле вновь начинает цвести и давать плоды. Выбор такого полотна над обеденным столом, разумеется, был не случаен – не более случаен, чем баннер с «королевой Нижнемира». – Интересно знать, – заговорила Саския, – что сделали бы из этого мифа древние римляне, если бы понимали, как связаны два полушария, и знали, что когда на севере зима – на юге лето? И что одно без другого невозможно? Она рассчитывала начать этим легкую неформальную беседу, но Дейя сразу повернула разговор в ином направлении. – Давайте прямо скажем, что вы имеете в виду, – сказала она. – Спасение Венеции от затопления может означать голод в Пенджабе. – Вообще-то я имела в виду не это, – заметила Саския. – Никто не хочет голода ни в Пенджабе, ни где-либо еще, – ответила Корнелия. – По счастью, такие представления ошибочны. – Индийская Академия наук опубликовала свои расчеты климатических изменений – они говорят иное. – В сценарии, при котором Пина2бо остается единственным местом, где идет выброс серы в стратосферу, – вступил в разговор Микьель, – и работает на максимальной мощности круглый год. Вот почему в этом году мы запускаем второй проект в Вадане. Вот почему Т. Р. начал работу на Папуа. Так появится еще одно место, в Южном полушарии. – И чем это нам поможет? – Установлено, что в прошлом извержения вулканов к югу от экватора приводили к усилению муссонов. Выяснилось, что о Вадане Дейя ничего не слышала. Едва ли можно ее винить: Саския тоже ничего бы об этом не знала, если бы ей не сообщила Корнелия. Так что они потратили минуту на объяснение Дейе основ: скалистый остров неподалеку от берегов Албании, когда-то форпост Венецианской империи, затем советский завод химического оружия и, наконец – по решению, принятому около года назад, – место, где будет возведен клон Пина2бо. Вадан лежит километрах в восьмистах к юго-востоку от Венеции. Именно там через несколько дней состоится конференция, которую, вместе с другими сидящими за столом, собирается посетить и Саския. – Да уж, вы умеете удивить! – улыбнулась Дейя. – Кто бы мог подумать, что в числе игроков окажется Албания? – Возможно, Северная Македония догадывалась, – заметила Кьяра. – Вы шутите; но что, если Северная Македония позавидует Албании и захочет построить свой Шестиствольник? – Им это не понадобится. Воздействие Шестиствольника охватывает большие территории, – напомнил Микьель. – Северная Македония получит все удовольствия бесплатно. Что хорошо для Албании, хорошо и для них, и для других стран, расположенных с подветренной стороны. – В нашем полушарии господствуют ветры, дующие с запада на восток, – заметила Дейя. – Тогда, выходит, Венеция расположена не в том направлении от Вадана? – Если бы мы заботились только о том, чтобы здесь стало прохладнее, то да, – ответил Микьель. – В этом Вадан нам не поможет. Он будет охлаждать Турцию, Сирию и Ирак – страны, которым из-за повышения температур грозит опасность стать необитаемыми. – Как Пина2бо уже заметно изменил к лучшему погоду в Остине и Хьюстоне, – добавила Кьяра. – Я начинаю догадываться, как вы профинансировали Вадан, – заметила Дейя. Саскии такая мысль до сих пор не приходила в голову. Ей-то казалось, что Вадан строится на деньги таинственных венецианских олигархов. Но по лицам Микьеля и Кьяры она поняла, что догадка Дейи верна. – Выгода для Венеции здесь… косвенная, – вступил в разговор Марко. До сих пор он в основном помалкивал, а Пау, его друг из Барселоны, и вовсе не произнес ни слова – только наслаждался едой, вином и обменивался нежными взглядами с Кьярой. – Да-да, понимаю. Уровень моря, – ответила Дейя. – Итак, экзистенциальная угроза со стороны моря для Венеции создает естественный союз между вами и перегретыми странами Персидского залива, расположенными с подветренной стороны от острова Вадан, до недавнего времени – просто свалки советских токсичных отходов, для Албании совершенно бесполезной, но желанной для Венеции, которая хочет с него начать восстановление своей сферы влияния в Адриатике. Бывают же странные сближенья! – Такие странные политические комбинации, – заметила Корнелия, – мы встречаем на протяжении всей истории. – Глобальное потепление лишь изменило их очертания, – добавила Саския. – А чтобы охладить эту часть мира, нужно построить еще один Шестиствольник с наветренной стороны, – продолжала Дейя. – Где-то на западном краю Европы. Может быть, у вас, mevrouw? – Т. Р. присмотрел угольные шахты на юго-востоке Нидерландов, – ответила Саския, – но там звуковые удары будут слышны с германской стороны границы и создадут проблемы нашим соседям. Нет, если мы хотим выбрасывать серу в небеса над Северной Европой, придется строить специальные самолеты. – Давайте вернемся к Пенджабу, – снова вступила Дейя. – Житнице Индии. Может быть, мне следует так его называть, чтобы все поняли, насколько все серьезно. Пенджаб – место, где выращивают еду. И компьютерные модели… – Компьютерные модели основаны на другом сценарии. Один лишь Пина2бо, – нетерпеливо вставила Корнелия. – Не учитываются ни Вадан, ни Папуа. – А что говорят модели, в которых эти факторы учитываются? Корнелия не была образцом дипломатии: она отвела взгляд, и на лице ее отразилось нетерпение, почти раздражение. Микьель поспешил сгладить ситуацию и вклинился между ними, словно футболист, перехватывающий пас. – Это немного похоже на вопрос: «Каков результат акупунктуры?». Единого ответа не существует. – Не поняла. – У меня бывали синусовые головные боли, – начал рассказывать Микьель. – Очень неприятная штука. И ничего не помогало. Я пошел в клинику иглоукалывания. Доктор начала втыкать иголки мне в лицо – ну, этого можно было ожидать – и еще в ладони и в стопы! Представляете? Почему от иголки между пальцами ног перестали болеть носовые пазухи? – Он пожал плечами. – Все это связано с тем, как циркулирует в организме энергия. – И пути ее неисповедимы, – вставил Марко. – Но в иглоукалывании все известно точно, – ответила Дейя. – У них есть схемы активных точек, тут все выверено… им можно доверять. – В нашем случае, – продолжал Микьель, – возможно, хватит всего трех точек. Пина2бо, Вадан, Папуа. Достаточно воткнуть наши иглы сюда. Быть может, потом появятся новые. Что это будет значить для Пенджаба? Однозначного ответа нет. Все зависит от того, как их использовать. И как они будут взаимодействовать друг с другом. – Вот почему мы начали проект в Вадане, – поддержал Марко. – Возможно, мы обнаружим, что если закрывать Пина2бо на два зимних месяца, а Папуа включать на полную мощность в течение шести недель весной – сезон дождей в Житнице Индии начнет проходить идеально! – Но тогда начнет голодать Китай, – возразила Дейя. – Вот уж о Китае я бы не беспокоилась! – сухо заметила Корнелия. Дейя переглянулась с Саскией; в ее взгляде читалось: «Вы понимаете, о чем она? Я – нет». – Что вы имеете в виду, Корнелия? – спросила Саския. – Это все равно что сказать: а вдруг США решит сбросить бомбу на Пекин и убить миллион китайцев? Что им помешает? Да то и помешает, что Китаю это не понравится, и он найдет, чем ответить. – И кроме того, – вставила Кьяра, бросив нервный взгляд на тетушку, – просто глупо убивать людей без причин! – Что? Ну да, и это тоже. А теперь представьте себе, что бомбу из Америки в Пекин придется везти полгода, и скрыть это будет невозможно. Дейя кивнула. – Да, здесь не получится внезапной атаки. Климатического Перл-Харбора. – Аластеры и Эшмы мира сего слишком хорошо знают свое дело. – Но их голоса – голоса вопиющих в пустыне, – заметила Саския, – пока за ними не стоит какая-то сила. И Китай, и Индия – сверхдержавы. Но можно ли назвать серьезной силой… ну не знаю… Исландию? Мьянму? Чад? – Венецию? – добавил Марко. – И Каталонию! – вставил Пау. – Все это сводится к тому, – подытожила Корнелия, – что сильные страны сильны, а слабые слабы. Так и было – до сего дня. – Она взяла свой телефон и начала листать фотографии. – Знаете, в прошлом году я предприняла морское путешествие. Мы прошли через Суэцкий канал. Баб-эль-Мандеб. Малаккский пролив. Все знаменитые «бутылочные горлышки» морской коммуникации. Много столетий люди вели войны за эти места. А когда не воевали – разыгрывали политические шахматные партии, пытаясь определить, кому же должны принадлежать эти «акупунктурные точки» на теле цивилизации. И здесь то же самое. Местам, о которых большинство людей сейчас никогда не слышало, предстоит стать Суэцкими каналами будущего. Великие и малые мира сего будут претендовать на них, отмечать на своих шахматных досках, возможно, даже готовиться к конфликту. Но если думаете, что такое происходит впервые, – вы попросту не знаете историю. Вадан Лицензии пилота у Микьеля не было; однако он принадлежал к тому классу людей, которые, постоянно имея дело с яхтами и частными самолетами, приобретают некоторые познания об их устройстве. Во времена молодости Саскии мужчин такого типа называли плейбоями. В европейских королевских домах таких хватало тогда – хватает и сейчас, хотя в наше время, разумеется, ни один уважающий себя мужчина с таким определением в свой адрес не согласится. Так или иначе, венецианец явно не был обременен ни работой, ни семейными обязательствами. Когда настало время лететь в Вадан, он спросил, не сможет ли Саския взять его на борт в качестве второго пилота, и та без колебаний согласилась. Общество Микьеля не обременяло, даже наоборот. Поднимать в воздух или сажать «Бивер» она бы ему не доверила, но, если ей понадобится отдохнуть в дороге, с горизонтальным полетом он справится. Путешествие оказалось недолгим и приятным, словно увеселительная поездка. В сущности, они пролетели Адриатическое море из конца в конец. Двигаться решили вдоль итальянского, а не балканского берега. Почти в любом месте здесь можно было сесть – и везде открывались новые красоты и удовольствия. Микьель, много лет ходивший вдоль этого берега на катере, знал отличные места, где можно выпить кофе или закусить, пока «Бивер» заправляется. Раз, примерно на середине пути, они остановились в старинном городке, не испорченном туристами, однако богатом кафе и ресторанами – здесь проходил местный фестиваль искусств. После следующего перелета остановились в окрестностях Бриндизи, на «каблуке» итальянского «сапожка», в самом узком месте Адриатики. Этот город, из-за морских коммуникаций с Албанией и Грецией, был более современным и куда более шумным; но Микьель, как оказалось, знал здесь фантастический бар на берегу, стильный и уютный, посещаемый как местными жителями, так и моряками из разных стран. Он находился сбоку от рыбацкого причала, через бухту от доков, где веселые албанские иммигранты заправляли «Бивер». В самолет они влюбились с первого взгляда и засыпали Микьеля всевозможными вопросами, уверенные, что владелец и пилот – он, а не женщина. В иных обстоятельствах Саския не стала бы молчать, но сейчас наслаждалась этой недолгой анонимностью. Никто из них не подозревает, что она – ее королевское высочество принцесса Фредерика Матильда Луиза Саския Нидерландская. Для них она жена или подруга этого крутого итальянского парня, что называет ее просто Саскией. И ей ничего не надо делать. Ни думать на дюжину шагов вперед, ни предвидеть, как отреагируют на каждое ее слово и каждый жест социальные сети. Совсем ничего. Они сели в баре за столик у воды, и официант поставил перед ними два бокала белого вина и блюдо устриц. Микьель сощурился на сверкающую гладь бухточки, на другом берегу которой виднелись доки, затем сдвинул солнечные очки на нос, взглянул на Саскию поверх них и сказал: – Эти парни в восторге от твоего «Бивера». И, знаешь, я тоже. Благодаря Лотте Саския была уже осведомлена о том, что иначе ей бы и в голову не пришло, – а именно, что на английском сленге слово beaver, то есть «бобер», означает женские гениталии. С тех пор этот каламбур несколько раз всплывал в разговорах. Так что к двойному значению этого названия Саския была готова – и вполне могла предположить, что за невинным на вид замечанием о самолете кроется откровенное заигрывание. Как и с любым двойным посланием, здесь следовало проявить осторожность. Вдруг речь действительно только об авиации? Хотя Саския сильно сомневалась. В кабине «Бивера» во время полета шумно, там не поговоришь – так что они с Микьелем в основном поглядывали друг на друга и улыбались; но Микьель всячески давал понять, как ему нравится то, что он видит. – Тебе стоит учитывать, – сказала она, – что мой «Бивер» – старая и довольно сложная модель. Ему нужно время, чтобы разогреться и набрать скорость. Он непохож на новые модели, к которым, должно быть, ты привык. – С новыми моделями своих сложностей хватает, – заметил Микьель. – И утомительны, и требуют больших расходов на обслуживание. Саския задумчиво подцепила вилочкой устрицу.