Я лежал на стылом полу. Неестественный химический холод ломил кости через одежду. Дыхание сбилось, и я беспомощно глотал воздух ртом. Разбитые колени болели. На мгновение я решил, что ноги опять отнялись, и я никогда не смогу подняться. Страшная бесформенная темнота нависала надо мной. Я уперся в пол трясущимися руками. Сел на колени. С силой зажмурил глаза и открыл их вновь, надеясь увидеть хоть что–нибудь, кроме отсутствия света — бледные очертания стен, потолок, может, даже дверь, выход из этого мертвого места. Но ничего не было. Я еще раз вздохнул и попытался встать. Взмахнул рукой, чтобы найти хоть какую–нибудь опору, но кровать куда–то исчезла. Темнота с каждой секундой становилась все гуще. Нельзя было медлить. Я дернулся, поднялся рывком, но ногу свело судорогой, и я повалился на пол. 98 Я пришел в себя на жесткой неудобной кровати, затянутой пленкой. На мне была все та же одежда из грубого синтетического материала, а тугой воротник оказался застегнут и сдавливал горло. И меня по–прежнему окружала темнота. Однако что–то изменилось. Кожа на правом плече воспалилась, как после ожога. Я расстегнул куртку и осторожно коснулся непонятной припухлости на руке, напоминающей след от неудачной подкожной инъекции. Что же такое мне вкололи, пока я был без сознания? Рассмотреть укол в темноте никак не получалось. В камере не стало светлее. Однако дышалось легко, и болезненная слабость не сковывала движения. Я вздохнул, сел на кровати и поднялся на ноги. Меня покачивало, я боялся, что мышцы опять сведет судорогой, однако продолжал стоять. Глаза так и не привыкли к темноте, или же в камере действительно становилось темнее с каждой секундой. Я ничего не мог разглядеть. Комната, в которой я находился, могла быть огромным залом, как накопитель на аэровокзале, или же тесным блоком в пару метров длиной. Я набрал полную грудь воздуха и выкрикнул — вернее, попробовал закричать: — Кто здесь? Ответьте! Где я нахожусь? Но я не кричал, я хрипел. Меня тут же разбил кашель, и я чуть не повалился на пол, потеряв вместе с голосом равновесие. Эха я не услышал. Я не в огромном зале. Меня заперли в маленькой, пустой и бессветной камере, залитой химическим холодом, разъедающим легкие. Я кашлял, прикрывая ладонью рот, когда невдалеке мигнул красный огонек — как стремительная искорка, мгновенно погасшая в темноте. Я был почти уверен, что из–за постоянного отсутствия света у меня начинаются галлюцинации, но все же хрипло крикнул во тьму: — Кто здесь? Вместо ответа я услышал гул от сервоприводов невидимого механизма. — Кто здесь? — спросил я вконец ослабшим голосом. — Ответьте! — О есь… — повторило за мной рваным фальцетом эхо. — О етьте. — Что здесь происходит? Где я нахожусь? — О есь исходит, — ответило эхо. — Е я ожусь. Я колебался. Каждый удар сердца отдавался в висках. Собравшись с силами, я шагнул вперед — туда, где несколько секунд назад вспыхнул красный электрический глаз. — Я требую… — начал я и закашлялся. — Да кто вы такие? Почему я здесь нахожусь? — О бую, — передразнил меня механический голос. — О ы акие, о есь ожусь. Я сделал еще один шаг и остановился. Вокруг была темнота. — Прекратите! — заорал я. Механический голос молчал. Я даже решил, что это издевательское эхо мне только почудилось, но где–то высоко над головой, у невидимых черных сводов, заклацал заедающий переключатель, и в то же мгновение в комнате зажегся белый прожекторный свет. От неожиданности я вскрикнул и повалился на колени. Я был уверен, что ослеп, что эта чудовищная вспышка выжгла мне глаза. Я закрывал лицо, сжавшись от страха на холодном полу, но передо мной все равно стояла оглушительная белизна. — Поднимитесь! — прозвучал неестественный голос. — Поднимитесь на ноги! Я корчился на полу. — Поднимитесь! Я убрал руки от лица, но так и не решался открыть глаза. Я и сам не был уверен, чего боюсь больше — потерять зрение или же увидеть, где нахожусь. — Поднимитесь! Поднимитесь! — Громкоговоритель заклинило. — Поднимитесь на ноги! Поднимитесь! Я разомкнул веки. Я не ослеп. Глаза слезились, передо мной плыли яркие цветные пятна, однако я — видел. Я стоял на коленях посреди пустой комнаты со светящимися белыми стенами, где не было ничего, кроме узкой кровати и унитаза в углу. Хотя нет. Было что–то еще. Зрение не успело полностью восстановиться, и какой–то пугающий объект прятался от меня в слепом пятне — я не видел, но чувствовал, что он есть. — Поднимитесь! — напомнил мне голос. Я встал на ноги. Меня трясло — от слабости или от страха. Какое–то время я стоял, не решаясь посмотреть перед собой, пока наконец не поднял голову. И тут же застыл от ужаса. Передо мной возникла массивная противоударная дверь с грубыми следами сварки, как в бункерах или на военных кораблях, а над ней, на длинном суставчатом кронштейне, который сгибался и распрямлялся с хищным шипением, точно чья–то уродливая конечность, висела страшная металлическая голова, похожая на череп лошади с единственным горящим глазом. — Что, — выдавил я из себя, — что это… Голова нетерпеливо покачивалась, просверливая меня ярким электрическим взглядом. — Спа–а–асибо за со–о–отрудничество! — проскрежетала она, неестественно растягивая слова. — А те–е–еперь… Послышался истеричный высокочастотный звон — так, что я невольно зажал уши руками, — но в следующее мгновение голос зазвучал спокойно и ровно, как бездыханная речь методичной машины, воспроизводящей чужие слова: — А теперь назовите свое имя. — Имя? — Я попятился к кровати. — Но кто вы? Где я нахожусь? — Назовите свое имя! — повторила уродливая башка. Мне потребовалось время, чтобы унять паническую дрожь во всем теле. — Меня зовут… Мое имя… Мысли путались, говорить было тяжело. — Достаточно! — рявкнул череп и пугающе вытянулся на кронштейне. — Назовите свою должность! — Техник–навигатор третьего разряда… Я с корабля Земли «Ахилл». Опознавательный код… — Назовите свой возраст, — перебила меня голова. — Двадцать шесть лет. — Место учебы. — Московский технологический, отделение авиакосмических… — Девичья фамилия матери. — Что? — удивился я. — Но моя мать… У меня фамилия матери, а не отца. Электрический глаз на голове необъяснимо моргнул.