ЗАВЕРШЕНИЕ "МИССИИ СЛЕДОКА И УПОЛНОМОЧЕННОГО" Сначала Виталий ждал звонка из Управления по защите свидетелей чуть ли не каждый день. Но переговорив с Арнольдом, успокоился и звонок, спустя несколько недель, стал для него в какой-то мере даже неожиданным. Он думал, что ему сообщат адрес, куда надо будет подъехать для встречи с Екатериной Заикиной. Но услышал лишь дату и время, когда за ним заедет машина. Ещё ранее, посвящая Георгия в детали своего общения с защитниками свидетелей, он предложил ему сопровождать его на эту встречу. Георгию, глубоко погрузившемуся в эту историю с завещанием Краузе, конечно же, очень хотелось хотя бы взглянуть на эту женщину. Но он понимал, что его остановят на пороге. В таком деле, как защита свидетеля, службы не допустят присутствия лишних глаз на встрече. К этому времени Калерия Германовна уже пришла в себя. Когда ей сообщили, что с ней, как с Екатериной Заикиной, хочет пообщаться представитель австрийской юридической фирмы, она сначала испугалась возможной новой неприятности, а уж потом выразила недоумение и удивление. В Австрии она никогда не была и не могла припомнить каких-либо контактов с кем-либо из ее жителей. За Виталием заехали вечером и доставили на место встречи в машине с сильно затемнёнными стёклами. Он понял только, что оказался где-то в северном Подмосковье. Встреча проходила в присутствии двух сотрудников силового ведомства, один из которых вёл видеозапись встречи. Виталий увидел немолодую женщину в возрасте, по меньшей мере, далеко за пятьдесят. Оперативник представил ее как Екатерину Ивановну Заикину и предложил всем присесть за стол. Назвав себя, Виталий вынул из кейса синий конверт и, положив его перед собой, сразу перешёл к делу. — Уважаемая госпожа Заикина, мне поручено передать вам этот конверт, содержимое которого нам неизвестно, — начал он. — Позвольте задать вам предварительно несколько уточняющих вопросов. Екатерина кивнула: «Пожалуйста». — Являетесь ли вы дочерью Полины Заикиной? — Да, это моя покойная мама, — ответила женщина. — Не приходилось ли вам слышать от своей мамы о ее знакомстве с Норманом Вильгельмом фон Краузе? Женщина немного задумалась, удивлённо подняв брови, потом пожала плечами и сказала, что никогда ничего подобного не слышала. Во всяком случае, не припоминает. — Бывала ли ваша мама в Германии? — продолжал Виталий. — Да, фашисты угнали ее туда на работу во время войны, — ответила Екатерина. — Не приходилось ли вам самой встречаться с Норманом Вильгельмом фон Краузе? — закончил свой допрос Виталий. Женщина отрицательно покачала головой — «нет». — Тем не менее, — сказал Виталий, — я уполномочен передать вам вот этот запечатанный конверт от этого господина, скончавшегося в Австрии. Осмотрите его и, будьте любезны, расписаться в его получении. Он подал Екатерине синий конверт, на лицевой стороне которого по-немецки и по-русски было написано: «Екатерине Заикиной». Она взяла его в руки, взвесила его на руке, посмотрела на свет, потрогала синие печати, спросила, можно ли его вскрыть прямо сейчас. Виталий пожал плечами: «Дело ваше». Он очень надеялся, что Екатерина это сделает и он, наконец, узнает тайну этого синего конверта. Но вмешался оперативник: — Стоп! Не спешите, Калерия Германовна. Сейчас произведём проверку на безопасность. Оперативник прикусил себе язык, но было поздно. Он назвал засекреченное имя женщины перед посторонним человеком, но, слава богу, без фамилии. Калерия Германовна быстро взглянула на оперативника. Тот пожал плечами. Оба надеялись, что Виталий ничего не заметил. Виталий не подал вида, что оказался ненароком посвящённым в тайну УОБЗС, иронично заявив: — Если бы конверт был опасным, я бы уже не сидел здесь с вами. — Ещё не вечер, — с усмешкой сказал проштрафившийся оперативник, беря в руки конверт, — мы же не знаем, что там внутри. — И мне никогда уже не узнать, — подумал Виталий про себя. — На этом детективная страница моей жизни перевёрнута. Обидно. Было интересно. Вот как значит ее зовут: Калерия Германовна. Надо запомнить. Он попросил женщину расписаться в получении конверта и поинтересовался у оперативников, где и когда сможет получить копию видеозаписи передачи письма. — Звоните! — получил он в ответ и направился к выходу *** Виталия доставили домой в той же машине с затемнёнными стёклами. Он поднялся к себе. Жена, встревоженная таинственностью его ночной поездки, ждала. Он приложил руку к шапке, как бы отдавая честь, и шутливо произнёс почти киношную фразу: — Агент вернулся с задания трезвым и невредимым. Жена погрозила ему кулачком и со словами: «Не больше одной», ушла в спальню. Он налил себе рюмку коньяка и поставил рядом с телефоном. Хотелось с кем-то поговорить, поделиться впечатлениями о встрече с женщиной, которую он искал. Время было не такое уж и позднее и, поколебавшись с минуту, он позвонил Георгию. Его трубка оказалась вне досягаемости. Позвонил Арнольду. Тот сразу откликнулся. Виталий, извинившись за поздний звонок, сообщил о завершении своей «миссии следока и уполномоченного». Адвокат поздравил его и предложил вместе отметить, если Виталий найдёт возможность «как-нибудь заглянуть в Вену». Виталий пообещал подумать. И, положив трубку, одним махом опрокинул коньяк в рот. Звонить Тестю в такой поздний час он не решился. Виталию ничего не оставалось, как подышать воздухом на балконе и идти спать. Но уже засыпая, он подумал, что у него нет ощущения, что эта история закончена…. На следующий день он записался на приём к Сергею Ивановичу. Тот пригласил его к себе в конце рабочего дня и с интересом выслушал его рассказ о завершении всей этой истории с «неправильным завещанием», у истоков которой он и сам стоял. Он разрешил Виталию использовать свой отгул в следующую пятницу, так что тот мог спокойно вылететь в Вену вечером в четверг. Дома, в тот же вечер, Виталий предложил жене устроить все на ее работе так, чтобы «сопровождать» его в Вену. Жена обрадовалась возможности немного развлечься и на его подначивание выступить в роли его "эскортницы" никак не отреагировала. А в эту пятницу Виталий решил устроить совместный ужин с Тестем и Георгием, чтобы сообщить им о завершении этой своей «авантюры» и познакомить их, наконец, друг с другом. Ужин всем доставил удовольствие и с точки зрения кулинарной, и с точки зрения содержательности беседы. Виталий рассказал о встрече с Екатериной Заикиной. Каждый поделился своей версией истории пребывания ее матери в Германии и роли в ней Нормана фон Краузе. Не исключалась ни возможность его насилия в отношении Полины, ни добровольная с ее стороны связь между ними. Слово «любовь» никто из них не посчитал возможным произнести. Тесть и Виталий немного поспорили, но в конечном счёте согласились, что со смертью фон Краузе и Полины никто и никогда уже не узнает их тайны. — Кроме, наверно, их дочери, — сказал Виталий то ли с грустью, то ли с сожалением. — В том синем конверте должно быть письмо. Возможно, исповедь. Не представляю, чтобы он не рассказал ей все…. В эмоциональном плане вечер был настолько насыщен, что, выходя из ресторана, сотрапезники совершенно не чувствовали опьянения. Констатировав этот факт, сопровождавшийся подсчётом количества и градусности выпитого, очень тепло, дружески распрощались. Придя домой, уже в постели, Тесть сказал жене: — Ты, мать, побережней с Виталием, не задевай его своими бабскими глупостями. Тебе попался зять, каких ещё сильно поискать надо. — Вот до чего докатился, собутыльника себе нашёл, — съязвила та. — Классический случай счастливой семейной жизни — тесть спаивает зятя. Первое, что скажу ему в следующий раз, если он, конечно, соизволит уделить мне время, чтобы держался подальше от такого пьяницы. Она отпустила ещё несколько шпилек, но муж уже не слышал, он уже слегка похрапывал. *** После ухода Виталия со встречи с Екатериной Заикиной сотрудник спросил у женщины разрешения, не вскрывая печати, надрезать уголок конверта, чтобы проверить его внутренность газоанализатором. Убедившись, что все нормально, он проследил, как она ломает печати и извлекает бумаги. Калерия заглянула в конверт и, обнаружив там ещё что-то, вытряхнула на стол плоский замшевый чехольчик. — Осторожно! — Вскрикнул оперативник, кляня себя за то, что сам не занялся извлечением содержимого конверта. Он осмотрел чехол, ножом ножа раздвинул его створки и заглянул внутрь. Потом взял чехол в руки и осторожно вытряхнул себе на ладонь небольшой ключик золотистого цвета. — Ну, вот, — с облегчением вздохнув, сказал он и вложил ключик снова в чехол, а бумаги в конверт. — Все! Теперь едем домой и там вы раскроете все тайны вашего золотого ключика, — закончил он шутливо. ПИСЬМО ИЗ ПРОШЛОГО Дома Калерия Германовна не сразу занялась письмом. Она не знала, чего от него ждать. Поэтому, не отдавая сама себе в том отчета, непроизвольно тянула время: привела себя в порядок, заварила ромашковый чай. И все это время пыталась вспомнить, рассказывала ли ей мать хоть что-то из своего германского прошлого. Вопросы человека, который передал ей конверт, о каком-то немце ее растревожили. Пыталась вспомнить и не могла. От самых ранних детских лет в ее памяти остались случаи, когда она просыпалась от того, что на неё капли слезы, склонившейся над ней мамы. Она пугалась и тогда они вместе плакали, обнявшись. Плакала мама и тогда, когда девочка спрашивала об отце. Мама рассказала, как работая в санитарном поезде, познакомилась с раненым солдатом, они полюбили друг друга, а потом он снова ушёл на фронт и не вернулся. Катя помнила, как часто, просто глядя на неё, мама начинала утирать слезы и, обнимая, приговаривала: «до чего же вы похожи, доченька!». О том, что во время войны мама была угнана немцами в Германию, Катя узнала накануне получения паспорта. Полина понимала, что отныне дочери придётся не раз заполнять всевозможные анкеты с обязательным вопросом о том, были ли ее родные за границей. Поэтому она рассказала Кате в общем-то правдивую историю о том, как она попала в Германию, где фашисты заставили ее работать скотницей на немецкой ферме, и как она сбежала к русским солдатам. Единственное, чем серьёзно грешил ее рассказ — это несоблюдение временных рамок. Чтобы у дочери никогда не возникли вопросы относительно времени ее зачатия, своё освобождение и зачисление в штат санитарного поезда Полина отнесла к концу 44-го года. Катя плохо ориентировалась в хронологии войны и у неё никогда не возникало оснований, чтобы подвергать сомнению рассказы матери. Отставив чашку с чаем, Калерия Германовна взяла в руки конверт и вытряхнула его содержимое на стол. Взгляд ее остановился на трёх листах, исписанных почти печатным русским шрифтом. Прочитав первую строчку, женщина бессильно опустила руки на колени. Она не поверила своим глазам. Закрыв глаза, тряхнула головой. Снова прочитала. Она была потрясена. Она была готова прочесть, что угодно, но только не эти слова. Неожиданно для неё самой глаза ее вдруг увлажнились. Когда слёзная пелена отступила, она смогла продолжить чтение: — Здравствуй, дорогая моя дочь Катя! Не удивляйся такому обращению. Я, действительно, твой отец. Может быть, твоя мама, Поля, рассказывала тебе что-нибудь обо мне. Только я боюсь, что нет. Были такие времена, что ей лучше было об этом молчать. Нашу с ней историю ты узнаешь из этого письма. Все случилось в Германии в годы войны. Наши власти, которых я совсем не оправдываю, вывезли из России много молодых девушек, чтобы они помогали нашим матерям и жёнам, пока мы, мужчины, воевали. Это было нехорошо, но слава богу, что это закончилось и, надеюсь, уже никогда не повторится. Одна из этих девушек, Полина Заикина, стала помогать моей матери Гертруде. Мама сама ее выбрала на распределительном пункте. Она была такой маленькой, такой беззащитной и с такими огромными синими глазами, что моя сердобольная мама, две дочери которой умерли в детском возрасте, попросила отдать девочку ей. Я знаю, что многие немецкие женщины очень обижали русских девушек, которые на них работали. Но к моей матери это не относилось. И с другими работницами она обращалась милосердно. Я увидел Полю, когда впервые приехал в отпуск с фронта в начале 1943 года. Познакомились мы с ней на кухне. Она очень хорошо готовила, и моя мама поручила ей меня «подкормить». По вечерам мама иногда приглашала Полю и ещё одну работницу за один с нами стол, и мы весело ужинали. Поля тогда ещё плохо понимала по-немецки, а когда пыталась говорить, мы подшучивали над ее произношением. Она тоже учила нас русским словам, и мы все падали с ног от смеха. С тех пор я стал втайне от всех разучивать русский язык. Несколько раз во время моего отпуска мама поручала нам с Полей выполнять вместе разные порой тяжёлые работы. Однажды я попытался обнять ее, но она ТАК НА МЕНЯ ПОСМОТРЕЛА, что мне стало стыдно и я отступил и больше никогда не делал таких попыток. Мне было жаль с ней расставаться, но отпуск закончился, и я уехал. На фронте я часто ее вспоминал. Второй раз я пробыл дома три месяца, долечивался после тяжёлого ранения в 1943 году. Мама поручила Поле ухаживать за мной. Она была замечательной медсестрой, мы много говорили о разных вещах, в общем, проводили много времени вместе. Когда соседи написали на маму донос, что она слишком нянчится с русскими, мама расстроилась и запретила мне общаться с Полей. Я понимал, что время было опасное, и мы стали встречаться тайком. Мама, конечно, это заметила, мы с ней долго об этом говорили, и она, добрая душа, махнула на нас рукой. Я чувствовал, что тоже нравлюсь Поле. Как-то так получилось, что я стал ласково звать ее Зи — по первой букве ее фамилии. Ей это имя понравилось. Она была со мной очень ласкова. Перед отъездом в часть я попросил маму, чтобы она передавала Зи мои письма ей, которые я буду вкладывать в один конверт. И чтобы она пересылала таким образом Полины письма мне. Она уже могла немного читать и писать по-немецки. Но мама этого делать не стала. Это было слишком опасно в то время. В конце 1944 года нашу дивизию стали перебрасывать на Восточный фронт против России. По пути мимо моего городка я попросил командира разрешить мне побывать дома. Поля очень мне обрадовалась. Мама была очень расстроена. Она говорила, что с Восточного фронта мало кто возвращается, а я у неё единственный сын. Она разрешила нам жить вместе в одной комнате, но тайно от других работников. Сказала, что если родится ребёнок, то она будет считать его родным. Мы даже имя ребёнку обсудили: если сын, то — Эрих, если дочь — Катя, Катерина. Но мама не ожидала, что война так быстро закончится, и Полю, которая уже была беременна, вернули в Россию. Контакты наши через мою маму прервались ещё в феврале 1945 года. Я оказался в русском плену и находился там до 1951 г. В плену я хорошо изучил русский язык и советскую политическую систему. И понял, что если начну разыскивать Полину после войны, то, как говорят русские, сильно ее подставлю. Я был уверен, что она родила ребёнка, и не хотел, чтобы идеологическое противостояние Востока и Запада его коснулось. Потом в России начались горбачёвские времена. Я побывал в вашей стране и нашёл человека, который взялся разыскать Полю. Он смог узнать, что Полина Заикина умерла в 1967 г. Я был очень огорчён. Я столько лет ждал встречи с ней. Теперь все мои надежды рухнули. Но мой сыщик сообщил мне и радостную весть. Оказалось, что от Полины осталась дочь, Катя, 1945 г. рождения. И, по срокам зачатия и рождения, это могла быть только моя дочь. Я был счастлив узнать, что у меня есть дочь от любимой женщины. Больше ничего узнать о тебе мне не удалось. Тот человек не смог ее разыскать.